День изначально был тусклым, мрачным. Один из дней уходящего года не предвещал ничего особенного, царила предпраздничная атмосфера. Недавно, кажется, случиться должен был Конец Света, но… ничего как всегда не произошло и теперь, полный уверенности, я осмелюсь предположить, что вся данная информация являлась проделками лиц стоящих у власти. А власть эта вся в том, чтобы держать людей в узде и страхе и глупостью наполнять их разумы…
После того как спала утренняя мгла и озарился свет всё равно присутствовало ощущение недостаточности, ощущение дискомфорта. Причиной тому, возможно, были бусые тучи, пеленою своею заволокшие всё небо, словно одеялом. Погода относительно благоприятна: дул лёгкий ветерок, температура была нулевой, снег не шёл, но было сыро – из-за небольшого потепления начал таять снег. Так интересна и непредсказуема зима Санкт-Петербурга…
К платформе "Старая Деревня" подошёл 19-ый трамвай, я заскочил в него и сел на последнее сиденье. Почти не было людей, трамвай ожидал ещё двух-трёх пассажиров, постояв несколько минут и после поехал. Скользя по изгибистым рельсам, расшатываясь из стороны в сторону, обильно скрепя всеми своими ржавыми механизмами, и минуя администрацию Приморского района, старый трамвай аккуратно влетел на улицу Савушкина. О, улица Савушкина! Вечные пробки здесь и днём и ночью, сигналы автомобилей, ругань водителей, сирены. Не терплю я эту улицу, уходящую в конец города в западной части его и формирующуюся в Приморское шоссе, где начало берёт уже пригород.
Покинув последнюю дверь состава, я наскоро закурил. Ах, как свободно, – подумал я и спустился в подземный переход. Около дома №131 по улице Савушкина, где она пересекается с Яхтенной, я ожидал автобуса №211. О, 211-ый автобус – ещё одно чудо, достояние этих мест: это самое худшее транспортное средство, которое только может быть выбрано человеком, живущим в Курортном районе. Гораздо приятней даже в метель ехать на велосипеде 30 километров без продыху. В 211-ом автобусе постоянно толкотня, люди здесь в буквальном смысле, как сельдь в бочке; всё время кто-то с кем-то ругается, стоит вонь, духота; раздаются громкие, очень громкие голоса людей из южных стран – они говорят на каком-то непонятном нам, русским людям языке, состоящем как максимум из двух гласных и четырёх согласных звуков. Автобуса, случается, можно прождать с полчаса и минут сорок. Но по такой благоприятной погоде как сейчас я не прочь и полчаса прождать и даже час. Я всё ещё курил, стоя на остановке – никотин расползался по всем уголкам моего тела и плыл по сосудам, а изо рта выкатывался дым.
Метрах в двухстах от меня на юго-восток располагался целый комплекс многоэтажных зданий, перед которыми на улице Савушкина стоял гипермаркет «Карусель». Бывая или проезжая здесь, я каждый раз, словно под действием какого-то гипноза смотрел на эти двадцати четырёхэтажные здания, они меня чем-то очень привлекали, особенно привлекало то, что чуть повыше, по центру. Порой я, бывало, думал забраться на его крышу… И совершенно неожиданно в этот самый момент, на крыше этого самого здания, я увидел фигуру человека. Одет он был во всё чёрное и, стоя там, совершал какие-то телодвижения, но за отсутствием хорошего зрения я не разглядел какие именно. Я предположил, что он – обычный рабочий и на крыше проводит какие-то работы. И, пока всё равно не было видно автобуса, я стал наблюдать за ним… И вдруг он сорвался, сорвался как камень. Как камень полетел вниз, стремясь встретиться с землёй и проститься с ней. Потребовалось всего лишь секунд пять, не больше, как чёрная фигура его исчезла из виду за крышей гипермаркета «Карусель». В этот момент я чувствовал, скорее, не шок, не потрясение, а какую-то свежесть в душе – свежесть, которую многие зовут свободой, многие счастьем, многие радостью. Я взглянул в глаза нескольким людям, стоящим подле – они ничего не заметили. Я рванул туда. Ноги сами, быстрым ходом, словно заставили меня мчать туда. Через подземный переход я вышел на другую сторону улицы, прошёлся вдоль «Карусели» и повернул…
Над трупом опечалено стояли несколько людей; женщина средних лет, вся в слезах, называла в трубку телефона адрес. Обладатель голубых как морская пена глаз лежал на асфальте, намертво вцепившись в него, его глаза были преисполнены грусти и стремительно и неподвижно взирали в небесное одеяло. Голова его была размозжена напополам с тыльной стороны – удар пришёлся в теменную кость, сагитальный и фронтальный швы разошлись и потащили за собой лоб, носовую кость, верхнечелюстную кость и в итоге голова разделилась чётко напополам, начиная с затылочной кости и кончая верхней губой. Виднелись все внутренности черепа: дёсны, нёба, сосуды, суставы, различные кости, горло, уши и глаза изнутри, в общем, абсолютно всё. И мозги лежали на асфальте, и кровь расплылась багряным озером вокруг его черепушки будто вокруг острова вода. Он был юн. На вид ему 22-23 года. Его жизнь зашла за горизонт, едва успев взойти, хотя и могла, а может и обещала даже быть жизнью берёзы на хорошо орошённой почве. Но не сбылось. Должно быть, нам суждено постоянно томиться в муках на краю вечности – утопать в слезах и горе, наслаждаться добром и радостью, чувствовать боль или же обрести счастье, – но так и никогда не суждено кануть в бездну… Но парень этот, лежащий на земле, познал бездну. Возможно и при жизни, раз жизнь довела его до полёта с крыши. Ведь самоубийство – дело большой мужественности; самоубийство – чётко спланированный акт самопожертвования. И откровенно говоря, самый сильный, самый величайший страх в жизни каждого человека – это смерть. И это правда! Тогда разве не разумно будет считать человека, гордо и безукоризненно смотрящего в глаза страху смерти, величайшим смельчаком, героем жизни?! Человек, избавившись от страха смерти, открывает пред собой дверь к свету и выходит на дорогу, ведущую к благоговению. Только плоть боится смерти, душа же после плотской смерти освобождается!..
Я смотрел на него – такого молодого и красивого – и думал обо всём. И тут я припомнил, совершенно случайно, что почти каждый самоубийца оставляет предсмертную записку. И, как будто под натиском очередной силы неведомой мне и необъяснимой, взгляд мой упал на карман его штанов, из которого виднелся клочок бумаги. Резко нагнувшись и вытащив из кармана парня блокнотный лист сложенный вчетверо, я открыл его и принялся читать всем присутствующим вслух:
«Моя Милая!
Я очень надеюсь, что ты не будешь плакать. Я того не стою. Надеюсь, ты будешь счастлива всю свою жизнь, и жизнь твоя будет наполнена добром и любовью. И как полагается – смерть найдёт тебя только в глубокой старости, когда ты будешь спать… Мне было хорошо с тобой, все эти пять лет. И пусть был у меня кто-то, но мы-то с тобой знаем, кто есть моя настоящая любовь! Прости меня за все обиды и боль, которые я тебе причинил и все слёзы, которые я заставил пролить тебя. Насчёт меня не переживай – все твои предательства и оскорбления я забыл и помню только хорошее. Да и тебе я желал только добра… Я осознал, что самоубийство – самый верный поступок, который только можно совершить во время жизни. На него способны только по-настоящему сильные духом и такой поступок достоин восторжения. Никакой это не грех… Смерть – дорога к благоговению… Я тебя люблю».
Я сдержал еле слёзы во время чтения… В середине письма ушла одна старушка, махнув рукой, ушли мужчина с женщиной, что-то невнятно пробубнив. Ушла ещё одна женщина, а за ней две старушки, перекрестившись, в обнимку пошли и, утопая в слезах, шмыгали носами. Остался я и мужчина средних лет. Он вкратце рассказал мне, что, будучи юношей, потерял любимую девушку в автокатастрофе, но убивать себя не стал. Сказал, что у него не хватило на это смелости. А потом, несколько лет прожив на дне бездны, встретил девушку, на которой женился. Сейчас он – отец двоих детей и хороший муж, но до сих пор помнит девушку юношества и его душу терзает боль... Мужчина ушёл.
Я положил записку обратно в карман парня, безутешно покоившегося на бездушном асфальте, и постоял ещё немного. Я подумал о том, что, в действительности тяжело определиться: либо постоянно томиться на краю вечности, либо кануть в бездну?! Либо мучить себя незнанием и жаждой просто существовать, либо отворить дверь и встать на путь к благоговению?.. Это поистине сложное решение. |