За одной партой с Борькой я оказалась совершенно случайно. Можно сказать, материализовалась расхожей фразой «так уж сложились обстоятельства…».
Первой отправной к этим самым случайным было моё категоричное «не хочу в школу». Меня не столько пугала безысходность трансформации в ученицу младших классов, сколько отчаянно пленило беззаботное времяпровождение в детском саду. Даже невзирая на ненавистные пенкой-молоком чуть тёплый кофе и порционный кусок булки, сдобренный активным слоем сгущёнки. К тому же приторно варёной. Опять же томительно тягостный тихий час… Соседство горшками с мальчишками… Нетерпимость и упоительная вседозволенность в проявлениях властного «я» воспитательниц. Помнится, однажды, став счастливой обладательницей ажурных французских колготок, я незамедлительно нацепила их в сад. Те, кто носил уныло коричневые, с обречённо вытянутыми коленками чулки на резинках, поймут меня. Тот поход вопиющей красотой состоялся лишь благодаря папиной безалаберности и природности мужского начала: колготы и колготы… Вчера одни, сегодня другие…» Мама, которой сей модный аксессуар достался ценой мучительного отступления от незыблемых жизненных правил, такого вопиющего факта разгула барством не допустила бы. И по правде сказать, лучше бы в тот день в сад я пошла в сопровождении строгой родительницы. Закончилась история французской революции крайне печально. Колготки были порваны на самом неприглядном месте при тактильном контакте с нещадно потрёпанным временем деревянным стулом. Тот же вариант стечения обстоятельств… Ужас мой был безграничен. Лучшая подруга Катька в знак солидарности без промедления привела в негодность совсем ещё не «на тряпки» платье, разорвав его по шву в труднодоступной области пуговиц на спине…
Под монотонность нравоучительного аккомпанемента воспиталки «что такое хорошо, а что такое плохо» мы жались с Катькой плечо к плечу, униженно демонстрируя выстроенной в шеренгу группе одна – непостоянство капрона, другая – непрочность льняного полотна… Притихшие детсадовцы втайне радовались своей удалённости от нашего с Катькой эшафота. Дома меня, конечно, ожидало тоскливое продолжение…
Праздник «Первого сентября» прошёл стороной. По окончании унылой линейки, доведённая торжественным строем до дверей класса «первой учительницей моей», я закрепилась порогом и ни в какую не желала нарушать его границ. Мои попутчики, и теперь уже одноклассники, с гамом рассаживались по местам. Выбирали лучшие. Борька стоял рядом, сам того не осознавая, поддержкой моему «не хочу».
Потом уже в водоворот событий хаотичным броуновским втянулась Галина Алексеевна, та самая первая… Она никак не могла утихомирить «первошколят» и уже как попало, наскоро, раздаривала вотчины оставшимся без мест обучения. Последним залпом этого невразумительного фейерверка салютовала пустая парта, прямо перед священным пьедесталом классной Дамы…
В отличие от меня, Борька не придал этому никакого значения. Подгоняемый требовательной Галиной Алексеевной, он с благостной улыбкой занял предназначенную ему на ближайшие три года территорию парты. По-хозяйски, основательно приноравливаясь к скамье, он как будто фиксировал себя в пространстве школьного атрибута и времени. Борькиного восторга я не разделяла. Перспектива сидеть в перманентном поле пристального, сдвинутыми бровями взора учительницы, практически «под указкой», меня не вдохновила. Я уныло протопала до парты непреклонные своей безысходностью десять метров. Единственным утешением оказалось близкое соседство с окном, в которое я тут же устремилась тоскливым взглядом. Впоследствии, его сменяющиеся сезонностью пейзажи в основном и изучались мною… Оттого дневник мой пестрил оценками не выше «тройки» да настойчивыми призывами Галины Алексеевны к родителям явиться в школу. Отреагировали они уже только на последнее «Встретимся на педсовете!», буквально процарапанное негодованием училки заглавными красными печатными…
Что за диалог при закрытых дверях состоялся в школе, для меня похоронилось тайной. Только почему-то попа моя осталась девственно нетронутой. А родители тот вечер провели в охах-вздохах и повторяющихся по кругу обращениях к невидимому собеседнику: «Как же так? Как же допустили?». «Понятно, оборонка, понятно родители, что называется…умы, …но как же так?».
«Как же так» был Борька. Это я поняла, связав воедино множественность вопросов с постоянным упоминанием имени своего соседа по парте. Не отслеженная «с ухом» под дверью, я посвятилась в то, что Борька – какой-то «поздний ребёнок». «Последний шанс» загадочных для меня Борькиных родителей. Какие они вообще бывают, кроме как «мама-папа»?.. Так думала я своим первым классом жизни. Непонятные слова «оборонка, спецслужба» туманили мой мозг и отвлекали от безудержности детства. Миновав угол и неприятный разговор с возможным завершением ремнём, я природно проигнорировала подслушанную информацию бытием своей щенячьей безрассудности …
Правда, слова о запоздалости Борьки всё же отпечатались затаённым любопытством к его персоне. Исподволь разглядывая своего соседа, я пыталась обозначить хоть какие-то пунктирные проявления взрослости Борьки. Мальчик как мальчик. Никаких признаков усатости или небритости папиных знакомых. Я переключилась на его тетрадь. Усиленно косясь глазом в чужой мир страниц, я с удивлением обнаружила, что Борька с невероятной лёгкостью и быстротой справлялся с математическими задачками. Выведенные цифры хотя и были корявыми, но судя по оценкам на полях, абсолютно правильными в своём «итого». Множественность завидных пятёрок щёлочно разъедало моё самолюбие. Единственным утешительным моему тщеславию было чистописание Борьки. Оно явно не приводило в восторг Галину Алексеевну. Понять её было можно: буквы буквально вытанцовывали краковяк на бумаге. «Последний шанс своих родителей» оказался наглядным подтверждением теории «единства и борьбы противоположностей».
Для меня он не был другом. Не был и врагом. Правильнее сказать, никем для него была я… Как, впрочем, и все остальные.
Борька курсировал по жизни только ему понятным алгоритмом существования... На грани осознанного и бессознательного. Логического и эмоционального. Он не был зависим от колких усмешек, откровенных издёвок со стороны одноклассников… Их подчас жестокие провокации воспринимал как некую увлекательную игру. Отчего был вечно втянутым в дурацкую событийность фактов своего неудовлетворительного поведения. Как-то раз, подстрекаемый мальчишками, Борька просидел целый урок на классном журнале. Он наивно полагал, что Галине Алексеевне это действительно может показаться весёлой забавой… Понятное дело, урок был сорван. Я с замиранием сердца партизанила рядом, ожидая с минуты на минуту провального разоблачения. Оно, конечно, последовало. Только «неуд» по поведению в дневник схлопотала я. Как соучастница содеянного. Учительница здраво рассудила, что отыгрываться эмоциями на моём соседе – дело безнадёжное и переадресовала весь свой праведный гнев на меня.
Борька был открыт мирозданию и существовал в гармонии с ним. Жил Богом. Осознала я это много позже. Вернее, поздно…
Первые три года обучения не ограничились азбучной «мама мыла раму» и масштабной для нас тогда таблицей умножения. Методично подравниваясь педагогами в нашей детской неуёмности, мы врисовывались в чертёжность скучно-бесцветной картины школьной жизни. Походы строем в столовую, на уроки физкультуры и, наконец, долгожданные перемещения из пункта «А» томительных часов обучения до пункта «Б» раздевалки были неумолимой дрессурой нашего «перпетуум-мобиле».
Пройдя школу начальных классов, мы были щедро вознаграждены возможностью некоего выбора. В частности, выбора соседства по парте. Чем я и не преминула воспользоваться. Признаюсь откровенно, козни Амура я познала довольно рано. Отстрелянная по касательной кудрявым божком я придумалась влюблённостью к Серёжке Степанову. Логической законченностью этого факта была моя дислокация в пространстве и привязанностях. Да, именно в привязанностях… Борька неожиданно стал для меня негласной составляющей «есть». Теперь уже это вспоминается распорядком дня, старательно выводимым текстурой Мюнхгаузена. Восемь ноль-ноль – подъём… И по накатанной – подвиг зарядкой…завтрак... школа…. Школа Борькой. Незаметно для самой себя я ответвилась Борькой «всегда рядом». Степанов же довольно быстро был разжалован из кавалеров в силу вечно немытых ушей и вопиющей посредственности. Я вернулась к истокам.
Те же стечения режиссировались обстоятельствами «прощай, Борька». Родители мои развелись. Совместность «охов-вздохов» им приелась. Из-под крыла самолёта-развода и моей болезненной раздвоенности в любви к родителям меня протурбинила бабушка. Географией совместного с ней полёта топографировалась новая школа. Выпав из «окна» нашего с Борькой «вместе за одной партой», я приземлилась совсем в других измерениях. Нарочито уверенным погружением в иную жизнь я вычеркнула его из воспоминаний вместе со своим скудным багажом «до». Одним из довесков моего наследства приложился кот. Помоечно неуправляемого характера кривоногий бандит не вписывался в планы ни одного из родителей. Впрочем, как и я. В этом мы с ним составляли одно целое в нашей ненужности.
В круговерти старших классов, Борька неожиданно объявился. Он поджидал меня цветами в вестибюле школы. Я выхватила глазами из толпы снующих школьников его трепетность и торжественность предстоящей встречи. Как он меня нашёл?.. Стечением обстоятельств это уже определённо не было. Нелепый, в куцей курточке, с букетом-факелом понурых гвоздик, всем своим загадочным существом он буквально разделял себя и толпу. Дозорил границы своего счастливого ожидания. Без страха и упрёка. Я осталась более прозаичной в выплеске эмоциями. Струсила показаться смешной в глазах своих воздыхателей. Окружённая свитой восторженных ухажёров, неровным дыханием подлости я прошла мимо. До сих пор помню полный недоумения взгляд Борьки. Затравленный взгляд пса, пристёгнутого хозяином на карабин предательства на перроне…
Борьки нет… На встрече с бывшими одноклассниками я узнала, что его выбила из жизни случайная машина. Стечение обстоятельств... Для меня теперь уже неизвестных…
Только сейчас, получив наотмашь по мозгам и душе, я поняла, что непростительно «прогуляла» свой самый первый урок… Быть собой.
|