#Переселенец
|
Вокруг стояла звенящая тишина. В светлом небе над логом завис хищный ястреб - гроза грызунов и мелких видов степных птиц. А над селом, над дворами кружил коршун, зорко вглядываясь вниз. Этот хищник старался утащить зазевавшихся цыплят. До Петра доходили крики: «Шугу, шугу». А коршуны кружат себе спокойно, им до шума хозяюшек и дела нет. Спускаясь ниже к реке, Межин почувствовал свежесть и прохладу. От задворок и задов потянуло запахом горящего кизяка. Петру вспомнилось, как рассказывали сельчане о кулеше, сваренном на таганке летним вечером. Ели они его прямо на подорожнике раскинув дежник. «Небось, и теперь они ужинают так же, побывать бы с ними на задах, поужинать лежа на травке. Говорят, ужин будто бы очень вкусный». «А что, и жить по моему здесь можно, не только гостевать. Взять в аренду землицы и живи себе. Женись, расти детей, хлеба». Женщину, укладывающую кизяки в кучу, Пётр ее спросил о Субботиных. Она с недоверием спросила: «На кой они тебе?». Получив ответ, только тогда объяснила, указала, где живёт. Петр пошел к кладкам, дорожка к ним была утоптана. Так что с маршрута нельзя было сбиться. Кладки сделаны добротно - из брусков ветловых, уложеных рядочком на крепких поперечинах и укреплены дубовыми сваями. Со стороны течения берега от размыва укреплены откосами из крепких щитов. На средних сваях с той и другой стороны закреплены кованные ледоколы. Их было столько же, что и свай. По такому мосту свободно может проходить целая рота солдат шагающих вногу. Проедет свободно по нему и груженая подвода. Пройдёт и фургон, запряженный парой тяжеловесов. Полюбовавшись добротным изобретением, Петр от речки вышел в гору на чьи-то зады. В деревне к тому времени успело уже стемнеть. У С У Б Б О Т И Н Ы Х Межин, общаясь в Самаре с заезжими, знал, как быстро распространяются в деревнях слухи. Но чтобы у показанной калитке увидеть встречающего человека - это его удивило. И всё же, Михаил Евстафьевич и Дарья Дмитриевна Субботины сдобродушной улыбаясь, его встречали. Обратил внимание Пётр на хозяина. В холщёвой рубахе с засученными по локоть рукавами, не отряхнувшись от муки, стоял кряжистый мужик. Видать, предупреждённые посыльными Нефеда Захаровича и глядя на взъерошенного пса, хозяева поняли, что с задов гость пришел. Так оно и было. У калитки, переминаясь с ноги на ногу, стоял Петр. Подхватив его с обеих сторон, Субботины провели Петра в горницу и стали хлопотать с повторным ужином: - Давай, бабк, крепенького чего-нибудь для гостечка - то, - пробасил хозяин. И добавил, - Для Петра Павловича надо. У его бати без этова штобы? Никада. Без стопки сырца он из дому не выпустить. Да! было. Как-то засиделись с ним за полночь. Толкуем с ним. А он и говорить о тебе. Смышленый парень растеть - Вот, отец опять ты раскудахтался. Челэк-то с дороги, полагается за стол ему, а ты заладил о своем. Не время песню эту слухать. Зайдя в переднюю, Дарья позвала ласково: - Машенька! Погляди, хто к нам пришел, гость желанный. Проходи сюды Петя, за стол садись. Не стесняйси, не у чужих теперь. Мы как родни с вами. Михаил Евстафьевич пропустив Петра вперед, сам тоже сел. Закуска уже стояла на столе - в основном холодная. Куски свежей баранины полная тарелка, хлеб домашний в горке крупных ломтей, окрошка в эмалированной чашке, заправленная сметаной и луком, вареные яйца. В плетеной вазочке редис свежий, розовый. На четверых приготовлены деревянные ложки в рисунках, стаканчики. Вилок не было подано. Петр с хозяевами не сидел так близко раньше. И не видел их черты. Хотя крупных мужиков, как дядя Миша он встречал не раз, они приезжали в город из села. Рубаха его была расстегнута на две верхние пуговицы и обнажила широкую грудь, поросшую черной с проседью шерстью. Петру он казался сказочным богатырем с пышными завитками на усах, с окладистой бородой. Волосы его были чрезмерно растрепаны, виски его тронула седина. У порога он оставил валяные обрезки и теперь сидел за столом босым. Петр слышал от отца много хороших впечатлений и одобрений в адрес Субботиных. Он сыну о сослуживце Михаиле посвящал все рассказы. Служили они в пограничном укрепрайоне сначала. Потом переведены были в Красно - Самарскую крепость, которую охраняли стоя с подзорной трубой в дозоре. Чуть ли не семь лет они там отбухали вместе, вот и сжились. - Нас сызмальства учили, узнай сначала челэка, а потом другом посчитай, - начал первым разговор дядя Миша. - К примеру, я узнал вот хорошенько твово батьку у царской армии. Знамо и мене он узнал. И жили мы все годы с ним. Он городской, а я деревенский. А вот, поди, сговорились ведь. Не разлей вода, потом стали. - А с чего дядь Миш дружить с отцом вы начали, и разные? - осмелев после горячительного, спросил Межин. - Карахтерами мы сошлись с Ионычем, не иначе. Он был простой - отец Павел. Но письмённый очень. Все бывало объяснить, расскажеть мне - када лежим на нарах. Письмецо домой и мне напишеть. А другие свысока к крестьянам относились. И начальники глядять на тебе как на волка степнова. - Миша, и што ты заладил все одно и тоже с парнем. Тебе интерес в этом есть, а што от этого Петру? Спроси ево, не женилси ли на ком, на примете девка какая? Один-та бобылем теперь и дня не проживешь. Об этим думать ему надыть, - с рассуждением наставляла мужа Дарья Дмитриевна. Она после большого перерыва как увидела его таким взрослым да красивым, так и обомлела как мать, у которой на выданье своя дочка есть. - Дык оно и есть все про жисть с ним гутарим. И мы с батей ево узнали, в общем интересе жили. Мукомолы оба. Я деревенский мельник, а Павел на мельзаводе помол считал на счётах. И он заинтересовалси, стало быть, мною. - Маша, долго как ты собиралась к нам, - ласково упрекнула мать дочку. - Спать уж собралась я мама. Гость у вас тут видно. Што-то я ево знаю и незнаю. - Петр это Маша. Виш успел, как вымахать теперь. Тада за Проран на барже плавали с ними в лес на отдых, помнишь? - Помню, мама, как же. – Она аклонила головку и призакрыла глаза когда здоровалась с гостем. А села за столом напротив Петра, там приготовлено ей место. - Выпейте Маша по полстаканчику с Петей. Нам уж со старухой, хватить. А вы молодые, вам не помешаеть. Опять все и вспомните, - наставительно советовал Михаил Евстафьевич молодым. - Уехали у нево родители. Он один и загрустил, приехал. - Решил вот постранствовать по белу свету. Людей поглядеть. К вам подался, как к знакомым добрым. Понравились мне ваши степи. И тут дышится легко. Шагал пешком и не устал, - поглядывая искоса на Машеньку, рассказывал Петр. - И как же вы пешком решились? - спросила Маша, глаза их встретились. Внутри у неё прошло чего-то теплое, приятное, незнакомое доселе. Она отметила для себя, что Петр это уже не тот Петя из детства, которого она знала. Этот Петр ей понравился сразу, как вошла она в чулан и увидела его. Широкое смугловатое лицо, добрые глаза, правильный тонкий нос и упрямый подбородок. Невысокий зачес густых немного вьющихся черных волос украшал его образ. Одежда простая: рубашка синеватая с чуть засученными рукавами, шаровары на резинках вместо брюк. «Оделси будто тада на купанье, только без полотенца», - отметила Маша. Разговаривали, чуть ли не за полночь по быстротечному летнему времени. Машенька встала, попрощалась, ушла к себе в комнату. Следом за Машей вышла из спальни Дарья Дмитриевна. Прибрав немного лишнее со стола пошла спать, в комнату к Маше. «Пусть Миша с ним ляжеть, с гостем», - решила она про себя, заведомо зная правила своего мужа в этом деле. - Он ничево, степенный. Машеньке бы у мужья такова», - обнимая дочку и придвигаясь к ней, думала мать. Она еще долго лежала не заснувши, мешал доносившийся в комнату через две перегородки приглушенный голос мужа. А хозяин ещё долго разговаривал с понравившимся гостм. - Из-под Полтавы к нам хохлы сюды не так давно приехали. Они там были безземельные, тут отруба им выдали в аренду. На избы денег царь им выдал, - продолжал разговор Михаил Евстафьевич. Он по реформам поверхностно, но кое-чего знал. - Поселочек на логу Дольном заложили приезжие. А к ним и наши крестьяне на жительство потянулись. - А из чего они жилье строили так быстро? - заинтересовался Петр. - У нас избы из самана так и делають. Помочами кирпичи сготовять и избы делають, - разъяснил дядя Миша. Неклюдин этими делами править. Потом Безгин тут есть – помещик, Лебедев. Ежели што, то это к ним все обращаются. Трифон Митрофаныч мне знакомый, ежели што. - Субботин все намекал Петру о заступе, если тот вдруг захочет и себе оформить землю через управляющего Неклюдина. Проснувшись, Пётр не может сразу понять: «Сон это или явь?» За окном светало. Силуэт стоящей рядом девушки он не сразу заметил. Она улыбалась ему. В яви улыбалась, не во сне. Он протянул руки появившейся феи, шепнул: «Иди сюда, Наташа». - И никакая я вам не Наташа вовсе, а Маша. Забыть уже успели, налакталси што ли дюже учерась с батяней? «Какие у нее черные и ясные глаза, сверкают, словно два луча на зорьке». - Извини Маша, забылся во сне. - Спите тут, а я пока мамане помогу скотину выгнать из двора у стаду, - не проговорила, а пропела ему Маша. В открытое окно повеяло утренней прохладой. Загудел призывно рожок пастуха, будя проспавших хозяев. - Мать, а мать, слыхала? Играеть Степан-то? Не проспи, - но Субботина никто не слышал. Голова тяжелая с похмелья перекатилась по подушке на другое ухо. Не слушая пастуха, он опять заснул, даже не вспомнив о госте. Межин, приподнялся на локте, оглядел комнату, увидел на табурете шаровары с рубашкой. Спустился на прохладный пол босыми ногами, поддернул подштаники. Не разбудив Субботина, одел одежду. Петр, какими дверями выходила Маша - вышел во двор. - Пошли сюды к колодезю, - позвал милый голосок Маши. - Освежися хыть от хмелья и пыли дорожной. Прошелси много ты как, протопал. Межин в огороде увидел Машу. Она стояла на тропинке. Направился, было, к ней, Крот преградил путь. Рванулся навстречу, загремев цепью, зарычал сердито на Петра. - Ну, рванулся чево? Крот непутевый. Свои мы, - упрекнула Маша. Она ловко затолкнула собаку в конуру, прихлопнула и заперла двёрцу на щеколду. Крот повизгивал, царапал дверцу изнутри лапами. - Пробежишь, потом ево выпущу, - как бы оправдывалась, Маша. На крышке колодца стояла деревянная бадья с водой. Рядом литровая кружка-корец, посуда, кованная из меди. Маша зачерпнула в него студёной водицы, скомандовала: - А ну, мужик самарский! Это тебе похлеще, чем из Волги, похолоднее душ-то будить. Снимай рубаху, и я по пояс окачу тебя. Петр, повиновался этой очаровательно-смелой девушке. - А говорили, в деревне девчата скромные, - фыркал и разбрасывал брызги Пётр. - А эта, иш командует и назначает водную процедуру по утрам. - А как ты хотел? Побегу и я на речку - окупнусь там после сна. Я тоже утро каждое купаюсь на мостюльке, и сон сниметь как рукой. - Ух, студеная водица, как родниковая! - А она и есть родниковая. На, полотенец штоль, или утирку. Обтирайси тут и жди, я к речке сбегаю. - Маша повернулась и с холщовым полотенцем на плече, с распустившейся черной косой, отправилась вниз вдоль коноплевых посевов к речке. - Спасибо за заботу Маша! - крикнул он ей вдогонку. - На здоровьице! Это я к вам потому заботу проявляю, што и мамка моя и папка уши мне прожужжали о тебе. Увидишь, какой он добрый, говорять, красивый какой. Вот и стараюсь тоже доброй быть. Межин попытался пройти мимо Крота, но тот сердито зарычал. - Ну, што же ты опять не признаешь. Вчера курили с твоим хозяином , а щас что же? - Межин присел на корточки перед псом и пристально вгляделся в открытые глаза пса. Тот тоже присел на задние лапы, но взгляда не выдержал, отвел глаза всторону. - Значит мир, да? - Петр попытался погладить Крота по гладкой шерсти широкого лба. Пес прижмурил глаза, облизываясь мирно, позволил себя погладиться. Отцепив пса от ошейника, Петр последовал за обрадованной собакой по тропинке к речке. - Подожди меня-то, песик. Одна убежала и ты. Заблужусь я тут. Конопля к тропинке подступала густой стеной, щекотала приятно нос. Вётла сплошной изгородью обступили берега. Тропинка круто повернула вправо к деревянному мостку. От воды шел густой туман, веяло утренней прохладой и свежестью. Рядом с мостком лежало что-тонарядное. Собака остановилась, прилегла, сложила голову на передние лапки. «Это ее одежда. Купается, не спугнуть бы». - Петр осторожно подкрался к месту, где лежал Крот. Тот мирно помахивал хвостом. Петр увидел Машу. Она стояла по пояс в воде у камыша. Намылив лицо, она не могла его увидеть. Он наслаждался грациями ее тела. - Ух, холодная по утру водица, какая! - восклицала она. Маша нырнула с головкою. Вынырнула, огляделась, увидела Крота и закрыла румяные соски грудей ладонями. Зашла глубже в воду, спросила Кроту: - Один што ли пришел, аль отцепил хто? Межин необнаруживался. Ему нравилось ее округлое тело. Он ждал, когда Маша опять выйдет на мель и покажет себя всю раздетой. - А ну показывайси, хто тама хоронится за ветлами? - сердито спросила она. - Хто там Крот с тобою, говори? - Это я, Маша, не бойся. Я не вижу тебя и подглядывать не буду. Я за ветлами подожду. - Тада отвернись и не подходи, я из воды вылезу! Договорились? – наигранно сердито крикнула она. Пётр согласился с ней, боясь обидеть. Он присел на кочку в траве и отвернулся от мостульки. Маша шумно, по-бабьи поплыла на этот берег, поднимая над речкой сверкающие брызги. - Иди, оделась! – через какое-то время позвала Маша. - Че как пень сидишь тама. Маша пошагала к плетню опять той же тропинкой. Крот послушно шагал за ней. За Кротом шагал и счастливый Петр. На Маше была надета простенькая юбка в крупных цветах и сиреневая кофта с широкими рукавами на резинках. Воротничок-стойка туго обтягивал ей аккуратненькую шейку. Кофта в талии плотно облегала девичий стан. При движении ее тело и груди чуть подрагивали в такт шага. Шла Маша стройно и вызывающе прямо. На ее стройных ножках были надеты легкие сандалии самодельной работы. Черные волосы Маша собрала кукошом и приколола гребенкой. «Маша вся хорошая, красивая, добрая и голос певучий». Пётр был ослеплен ее красотой, лаской, ловкостью и смелостью. - И што же мы, так и будем итить гуськом? А ну-ка Крот ступай упереди. А ты благодетель ему объявилси, отвязал ево, - Маша шагнула вправо к конопле, Крот помчался вперед. Петр приблизился к ней. Остановились. - Хоть бы рассказал чево о себе, - попросила Маша. – Айда, чево стали? Небось, думаешь: какая девка смелая. А я понарошки и анадысь тут с землемером себя вела. Он тоже из Самары. У нас ночевал. Везеть мне на людей постоялых - У вас Неклюдин управляющим работает? – Пётр разговор хоть с чего-то решил начинать. - С его отцом и дедом мои родители были знакомы. Не далеко от нас они проживают. Пётр не хотел быть перед ней стеснительным подростком. Уж как, а за первую четверть века-то ему уже перевалило. И пора с девицами, как Маша, о чем-то и жизненном думать. Другое дело там были девчонки гимназистки беспечные, порхающие. Красивая Наташа, умная, но очень уж благородная, не такая раскрепощенная, как Маша. «Не девка, а кровь с молоком», - вспомнил слова Петр какого-то мужика сельского. Но Маша не хотела о Неклюдине ничего говорить. «Узнаеть и без меня, как тот ухлыстываеть за мной, как мне Трифон ройти шагу не даеть». - Живеть на Дольном поселке, управляеть хозяйством, говорять, не плохо. Ище што? Не женатый - сказать вам. Вот я што о нем знаю. И што экономкою Настя у нево приезжая работаеть, по дому управляеть. С ним ты незнакомый што ли? - Знаком немного. Учился с его родственницей и попал к их деду. Петр дом в Самаре вспомнил, огромный, на Стародворянской улице, там все богатеи Самарские живут. Помещики, чьи имения и земли у окружных волостей. Там живут и Неклюдины старшие. А сыновья, закончив сельхозшколы, управляют теперь имениями, сбирают с крестьян арендную плату и отправляют в казну своим престарелым родителям. И у Неклюдиных дети работают на периферии. Межин не из тех сынков, он из служащих. Внепогоду К полудню подул сильный ветер с юго-запада: «Из ореховского угла прёть, значить дождь пойдеть», - убеждены сельчане. Субботин пошел к пчелам, поглядеть их лет. «Ежели они все в улей залетають, то через малое время дождь будеть». Так и есть. Неся тяжелую ношу пыльцы на лапках, они торопились быстрее забраться в леток улика. - А вон и лесины на деревьях не знають, куда ахнуть, - наблюдая за погодой, проговорил Михаил Евстафьевич. - Акаянный, больше кабы не разбушевалси, сычас тово и гляди сорветь крышу. А так и выходило:очерневшая солома с крыши сарая улетала за правый угол к соседям с вихрем как пушинка. - До самих страпилов оголить акаянный можить. - Субботин взял большую полену и пытается удержать крышу. - Иди у дом! Сычас вить дождь хлыстанеть, и ты до нитки вымокнишь! - крикнула из сеней Дарья. - Обедать пора, молодые заждались, а ты с поленом по двору стребуняешь. Гляди, и Крот у конуру затискалси. А Субботину хотелось предотвратить ущерба от стихии. Он видел как наседка с цыплятами забиралась под перевернутую колоду, как чёрная кошка пронеслась в кладовую. А напуганные ей цыплята врассыпную разбежались от наседки. Она квокает, нахохлилась, дождя не боится, не уходит. Попрятался, наконец, цыплячий хоровод и в это время уже не капли дождя, а струи полились на землю. Поднимая высоко шпоры, нырнул под колоду и запоздалый петух с хохлом и красным гребнем. Петух сердитый, он ни с чего сзади нападает на ребятишек. «Зарубить ево акаяннова. А то скандал с соседями выйдеть». Ветер утих, а дождь усиливался. Субботин с промокшей рубахой бросил держать крышу и трусцой побежал в сени. - Намокнуть успел, как пес, - ругалась Дарья. - И чево ты за нее уцепилси. Унесеть тык унесеть, не удержишь. Вон губан (ветер) как теперь рветь и мечеть. - Теперь-то уже не так мечеть. Дождалися дождичка. Давно пора. - Ходили по Сашиновой горе отпевали, - сообщила Дарья. – Просили дождь имолилися. Ослепительно сверкнула молния, прорезала весь западный небосвод с низко нависшими тучами. Сверкнуло, и гром резанул пушечным звуком. - Господи, Исуса Христа! Спаси и сохрани нас грешных от разящева удара, - запричитала Дарья, крестясь и сжимаясь от страха. - Не боись, пронесло теперь. Эт молонью бояться надо, не гром. Звук он. Вон молонья на Николу цибор у Сазона в щепки разнесла. - Ну-у, - удивилась Дарья, - у цибор угодила? А у дом бы? И спалила усадьбу. - О чем сгорюнилась. Он таких усадеб с десяток можеть выстроить. А меж тем косые струи дождя с неба сыпали ливнем, образуя лужи во дворе. - Гляди и трава в степи опять полезеть и корм скоту будить до осени глубокой. А то стёрли до Троицы. И скот ходить не будить голодный, - радовалась Дарья. - Попреть и хлебец теперь, Дарья, не горюй. Уцепится за сырмость, успееть раскуститься и ячмень. - Ай, отольеть, ты думаешь хлеба, Миша? - А как жик, видала льеть как из ведра. А дождичек и правда с дымом лить стал, сплошной стеной поливает Субботин двор. - Хыть бы везде он прошел, родимец, - крестилась на небо, попросила господа Дарья. - И конопля попреть твоя, Дарья. На зиму делов хватить, то мочить, то мять, то прясть ее. А ткать ее надо. Када? - Када, када? Заладил. К покосу вон лучше готовьси. Косы отбей, и грабли почини, - в обиде на мужа выговаривалась Дарья. Но пока Субботины старшие завтракали да спорили, обсуждая долгожданную погоду, дождик успел закончиться. Все поспешили из дома выйти от духоты на улицу. Озон уже в сенях чувствовался. Межин с наслаждением потянул его ноздрями, закрыв от удовольствия глаза. Испуганная Маша увидя это, вскрикнула: - Што с тобой, Межин, плохо? - Наоборот хорошо. Дыши Маша и ты азон и наслаждайся. - Это какой ещё азон? - спросила она. - Это газ производный, который во время грозы в воздухе появляется. Полезный для здоровья, но держится не долго. Дыши Маша, пока он есть. И Маша смшно подняв кверху курносенький носик, стала глубоко тянуть им воздух к себе. По примеру Петра она нюхала воздух, закрыв от удовольствия глаза густыми ресницами. Присев у плетня на старой скамейке, Дарья с Михаилом Евстафьевичем с затаенной надеждой наблюдали за молодыми. К ним подошли две соседки. По рассказам, их тоже сильно гром напугал: - Я кума как раз яйца из гнезда в подол сложила, иду. И он с треском тут как громонеть, я с яйцами так и присела. А он ище как граманеть, на мне поджилки и затряслися. Бегу к себе, а дождик уже лить начал. И с яйцами я пока бежала, только три от двух десятков и осталось. - Аграфену не интересовало, слушает ее кто, нет ли. Её главная задача новость соседям сообщить. И она скороговоркой ее выпалила. - А слыхали, бабку-то Копаниху еле отходили от молоньи? – Встряла в разговор другая соседка. - Ушибло молоньей и мою куму Фроську. И говорили што ее муженёк Федор на огороде у борозду зарывал. И Проса оказалась азартным рассказчиком, Она, рассказывая необычный случай чуть ли не захлёбывалась от удовольствия. - А вы, тетя, грома не боитесь, молнии только одной, - с улыбкою остановила ее Маша. - Молния, она и крышу сможеть запалить или корову вашу убить. - Ды, ну тебе ище, чево надумала, - косясь недовольно то на нее, то на Петра, замахала та руками, отпугивая как бы беду. Проска суеверной теткой была. - А этот твой знакомый тебе, ай как? – спросила Просковья Машу. - Неуж не узнала ево, тетка? Межин Петр это, Самарский. - Иш он повымахал, как. Родителей ево я знала. И Павла, и Екатерину. Федор с Игнатом сообщили о сенокосных планах Неклюдина. Велел всем мужикам у дальнего колодца собраться, сенокос делить будут на делянки. Петр собрался с ними пойти. Маша не перечила, собралась тоже пойти с ним, но потом передумала. - Лучше я все свои мордочки проверю, - сказала она, - а как ты возвратишься, то ухою угощу и жареными карасями. И штоб там больно то не засиживался. На сенокосе. Встал Петр до света - так с мужиками договаривались. Еще солнце не взошло, но когда он вышел на зады к речке, уже распевали невидимые соловьи. Доносились с выгонов и звуки просыпающихся жаворонков. Бойкие воробьи стайками атаковали субботинский двор. И сорока доклевывала остатки завтрака мирно спящей в конуре дворовой собаки. Заметив крадущуюся кошку, воробьи с шумом поднялись на освещенные ветви березы и там звонко зачирикали. Говорят, луга сенокосные давно подошли, но не косили, ждали традиционного дождя. Он прошел, теперь за недельку надо будет убраться с травами - Кто таков у нас незнакомец? - указывая на парня, спросил мужиков Трифон. - Здравствуйте, хозяин, - Петр шагнул Неклюдину навстречу, подавая руку. Какая у вас прелесть тут, сколько цветов вокруг, лугов богатых, - похвалил Пётр. - Мужики тебя солодкою еще не угощали? - Нет, но говорили, что Соленой лог ею богатый. - Он и травами, и зверьем, и птицами богатый. Это не овраг, а заповедник природный какой-то. А там, наверху пруд построен еще нашими предками. Он тоже Соляной. Говорят, тут дорога проходила Соляная. На лошадях по ней с Соль-Илецка в глубь России соль переправляли возчики. Сейчас дорога зарастает. Места известные со старины. Говоришь, приехал к Субботиным, родной им што ли будешь? - Нет. Просто по заездам к нам я Михаила Евстафьевича давно знаю. - Видал у них какая дочка красивая? - улыбнулся Трифон. - Нравится тебе семья, девка? - Да, семья приветливая, гостеприимная. Тут не поспоришь. - О Маше Петр ничего не сказал. Пусть сам чего хочет, думает о ней. У меня писаря нет в управлении. Не хотел бы ты им стать? Подумай, оглядись и решай. - Говоря это, Трифон загадочно улыбался. - Ай, прям, сычас и поедем? - уточнял дед, правя вожжи и играя рыжим жеребцом. - Мы не туда поедем, а ко мне. Сюда вот садись Петр Павлович, - Неклюдин указал на правую сторону тарантаса, - а я вот тут, усядемся? - Поехали. Кучер стал выруливать в противоположную сторону от зуевского направления. Пподпрыгивая по старым ковыльным кочкам, по прогону скотскому они поехал в сторону поселка Дольного к управляющему. У Трифона Неклюдина - Кажись, опять на дождичек припарило, - первым заговорил о погоде Борис Горлов. - И чижи к земле прильнули, - напомнил - Да, мошкара опустилась и стрижи за нею, - отвечал Горлов. - А я еще по пчелам узнаю, дождик будет или нет. - А как по пчелам? - спросил Трифона Петр. Хотя сам эту примету знал. - Вот подойди сейчас к улью и погляди, куда они летят? Все в леток вот-вот из облаков дождь польется. Чувствуют они природу. - И рыба вся под коряжник лезеть пред грозою, - метеорологические знания проявил опять конюх, Борис Горлов. - Я ишо у Крымскую погоду познавать научился. А на войне без этого не можно победить. - Иш, стратег нашелся - в лице конюха, - съязвил управ. - Стартех не я, а этим наш прапорщик занималси. Он выщитывал и полёт у ядрах, штоб летели она, куда надыть. Умный прапорщик. А я только ветфебель. Но случись, ево убили, то командовать стану я. Он мене и учил уму-разуму. А дождичек между тем уже посыпал на землю словно из сита. На колеса грязь стала наворачиваться и при быстрой езде забрасывала комьями телегу, налипая на грядки и одежду людей. - Ты, дядя Борис, не спеши очень-то, но поторапливайся, проголодались мы все уже. - Ды хозяин, он сычас отстанет от колес на ковыле, - успокоил извозчик. - Давай задами по вдоль речки к саду Безгину держись, - советовал ему Трифон. - А к Насте заезжать будим? – осторожно спросил Горлов. - Ты нас-то к дому довези, и штоб она тут была. - Понял, не впервой с гостями, - извозчик, задами подкатывал к огороженой плетнем широкой усадьбе. - Вот мы и дома, слезаем, Петр Павлович. Сушиться будем, насквозь промокли. Пошли бы дожди раньше, урожай несвозной был бы, весной-то сеяно всё во-время. - А как понять, что вовремя прошел дождь ай не вовремя. - На это Межин есть крестьянская наука. Звали мене, Трихвон Митрофанович? - спросила приехавшая Настя ласковым украинским говорком. - Отпирай Настеха, веди нас с гостем в горницу. Чертовски мы проголодались с Петром Палычем. Знакомься ты сам с ней. Вижу, глаз ты с неё уже не сводишь. – Управ, улыбаясь подталкивал Настю на крыльцо к замку, стаскивая с ног сапоги, опираясь о ее колено. Петр заметил, что Настя и не пыталась от него отстраниться. Она позвала Петра проходить: - Раздевайтесь тута, посидите на диване. Почитайте газетки. Настя, зайдя в чулан и закрыв легкую дверь, загремела посудой и стеклом. - У погреб што ль ушел, - вслух размышляла Настя за легкой дверью. Дверь приоткрылась, Настя в фартуке с кухонной доской выглянула, позвала Петра: - Иди у кухню Петр Павлыч, Трихвона нету, столик передвинем. Петру нравилась ее простота обращения. - К лавке поставьте и сядите к лежанке. А он у окошка садиться и двор разглядываеть. А када я у печки, он сзади глазееть на мене, ненасытный. - Стало быть, вы нравитесь ему, - улыбнулся Петр. - Усем штоли нравлюсь, кого бы не привел. Вот вам я безразличная. - Ну почему безразличная, вовсе нет. - Тады обглядел бы, чево-то и подумалось. Я слышала, хозяюшку искать приехал, так? - Жизнь план покажет... - Пётр не договорил, вошел хозяин. - Помогал извозчику. К тебе на ночлег отправил. - Эту, подавать ай есть другая? - уточняла Настя. - Пойдет и эта, крепкая зараза. Землемеру пришлась по вкусу. Там есть и в плетёнке. Видала? - Ту вы с землемером и начинали, позабыл? - Как же, он про землю тут всё балакал. У Петра после первого же бакала вина появилось головокружение и желание с Трифоном, с Настей, которая тоже с ними выпила - Эту, подавать ай есть другая? - уточняла Настя. - Пойдет и эта, крепкая зараза. Землемеру пришлась по вкусу. Там есть и в плетёнке. Видала? - Ту вы с землемером и начинали, позабыл? - Как же, он про землю тут всё балакал. У Петра после первого же бакала вина появилось головокружение и желание с Трифоном, с Настей, которая тоже с ними выпила - Угощайтесь всем, што бог послал, - любезно ворковала она, - Настя, ты не забудь прибавлять закуски, што бы не спьянились. А то анадысь я отвлёкся, а землемер с тобой уже за задоргой. - И што я подданная тебе? Работаю на тебя, а ещё чево? - рассердилась Настя. Пётр поспешил ее шуткой отвлечь: - Настеха, пусть хоть он ко мне тебя приложит. Ничево зазорного, дело молодое. Он слышал о принцыпе управляющего, размещать своих гостей на ночлег у своей экономки. Петр во хмелю на это и рассчитывал. Настя угадала его мысли и непреминула ими воспользоваться: - У мене на ночлег хозяин размещал своих гостей прежде. Может и вас направить, я согласная. В окно застучали дождевые капли, потекли ручьями к наличнику. - Вот бы на всю ноченьку бог дал нам его, - Трифон глядел через окно в ночную темень, не слыша о желании Насти. Но, как окажется, Неклюдину и был прямой смысл соединить этих людей. Он предполагал, Субботины не прочь были Машеньку за приезжего пристроить замуж. А Маша и ему до этого надежду вселяла. «Не попутал этот бы мне карты», - думал он. А вслух проговорил: - Вот как обглядишься, Пётр, так с тобой и вернемся к разговору о работе. - Я Насть тебе не как бабе уличной о задумке говорю. Не чужая ты и другим Неклюдиным. - О чем ты это, Трифон? Пообещал ему чево-нибудь? - спросила Настя, глядя то на хозяина, то на Петра. «А девка она завидная», - мелькнуло у Петра в мыслях. Пойду, открою окно в передней, а то жарко стало - Разжарилась От наливки это. Как Пётр, еще по фужерику? - Трифон заполнил их и, не дожидаясь его ответа перевернул в рот свой фужер. «Крепок, как дуб, - подумал Петр. - И я не слабже». Выпил то же - Дождь, Настеха, идет, спросил Трифон, когда та возвратилась? - Идеть, Триша, идеть, - озорно ответила она. - То-то в сон меня все тянет - к дивану. Насть, не обессудь, а помогла бы раздеться. Настя поглядела на Петра, будто спрашивая разрешения. Трифон, не дожидаясь ее, поднялся. Его качнуло, он не ожидал, что вино ударит в ноги. Найдя равновесие, подошел к Петру. Он взял его под мышки, спросил Настю: «Куда его?» Та пошла в переднюю. Петр следом. У Петра стало на душе хорошо: - Будь, что будет, - услышала Настя. - Испужалси, што ли чево? - захохотала Настя, - Хозяюшка хорошая. Одна давно живешь? Настя уцепила Петра за рукав плаща, потащила в сторону сарая. Настя остановилась, повернулась к нему. Петр расстегнул пуговицы ее плаща. - И будем так стоять, и целоваться, што ли? - оторвавшись от его губ, прошептала Настя. Сама еще сильнее прижалась к нему. - Иш, какой ты Петь. От тебе пышить как от голландки топленой. - Настя выскользнула из его объятий и пошла вперед - Не много ещё потерпи. И не гутарим извозчика разбудим, хатка вот моя. - И он у тебя, - Петр, было, разочаровался в планах с Настей. - Не пужайси, он у клети спить как убитый. - Боюсь окаяннова, ды дядь Бориса-то, - прошептала Настя. – Ух, и наплететь не знай чево завтра. Сюда айда Петя. - Хватить нам и каптушки, не вышивать авось. Чаёк поставить, или кваску принесть? - Ты хозяйка, тебе видней. - Голова, не болить што ли от наливки? От сырмости не протыл? - Болит, полечи, - он привлек на колени тепленькую Настю. Она, окарачила его ногами, обвила шею, влилась в его губы поцелуем. Петр поднял ее, придерживая под зад, понес в переднюю, перед входом стоял диванчик. - Не надо, Петенька, не надо, - зашептала Настя. - Нет надо Настя и тебе и мне. - Он опустил ее, попытался расстегивать пуговицы на ее кофте, но руки дрожали. Настя помогать ему, Обнажилось ее тело. Ослепленный ее грацией Петр как сумасшедший обнажал и себя. Вцепившись за его плечи, Настя часто дышала и приглушенно стонала, нашептывая ласково что-то бессвязное. А, пройдя вершины любовной страсти немного успокоившись – говорила: - Затискалси акаянный, стыда у тебе нету. И каптушку не задул. А то и подглядеть хто можеть. А бабы толкують при свету детей не делають. А мне Петь страсть родить, как хочется. Петя миленький, потуши, говорю. - Настя опять притянула его тело к животу. - Миленький, хорошенький. - В такте движений играли ягодицы, ее ножки Пётр крепко держал у себя на плечах. Наконец, достигнув и во второй раз апогея, их тела ослабели, сделались ватными. Настя, сладко вытянула ножки, благодарно улыбнулась ему. Она опять говорила о ребенке. И хвалила Петра, называла его сильным: «А я думала, што нету мужиков, которые бы любили мене так, как ты сычас». |
||
| Категория: Рассказы | Автор: Иван Меженин | нравится 0 Дата: 18:02:2012 |