В одном государстве - не царстве, но федеративной республике, в некотором уездном городе, что располагается на семи холмах, жил-был старик без старухи – бобыль.
Он был художником. Давно миновала его бесшабашная молодость, но взгляд оставался по-прежнему ясным, а рука уверенна и точна в движениях. Говорят, что с возрастом приходит мудрость. Старику же было абсолютно всё равно, какая у него внешность: то ли его худощавый стан облегал чёрный костюм за пятнадцать тысяч, то ли то была видавшая виды коричневая безрукавка из грубого сукна и потёртые хлопчатобумажные штаны, знавшие по себе все погоды года. Он не заботился о том, что прикрывало его бренное тело, стремясь всё своё внимание и заботу уделять выходившим из-под его кисти картинам.
Было очень жарко. Небесный диск до предела раскалил серое асфальтное покрытие тротуара, больше похожее на заплатанный кафтан последнего нищего. А воздух, казалось, вибрировал, отрываясь от земли и возвращая небу всё излишнее солнечное тепло, отвергнутое земной плотью. На краснокирпичной мостовой, прямо напротив изображаемого памятника, одиноко стоял Старик, ожидая вдохновения, которое непостижимым образом куда-то пропало ещё пятнадцать минут назад, о чём явно свидетельствовал полупустой мольберт с карандашным наброском. И всё это вместе – жара, заплатанный асфальт, Старик и памятник великому писателю, восседавшему на бронзовом кресле и философски задумчиво смотревшему в серую городскую неприглядность – напоминало некий непостижимый для простого смертного транс. Старику никак не удавалось отразить действительное в том желаемом виде, которого он добивался. И каково было это желание! Желание отразить в одной картине и прелесть природы, и монументальность памятника. Но вот уже в третий раз резиновый ластик неумолимо стирал графический эскиз, ставя крест на возможности завершения эскиза за один день.
Неожиданно кто-то окликнул художника:
- Что ты пытаешься скопировать?
Старик огляделся вокруг, но никого не увидел. «Эх, старость не радость! Совсем зрение садится. Наверное, от того ничего и не получается!» - подумал он.
- Так всё-таки ответь на мой вопрос. – настаивал голос из ниоткуда.
- Ты кто? И что тебе нужно? – не на шутку испугался старик.
- Я – угрызение твоей совести!
- Но моя совесть чиста как слеза младенца. Тебе не за что меня упрекать.
- Ошибаешься… ты пытаешься повторить неповторимое!
- Да как ты можешь… да я… заслуженный…
-… и мною заслушанный. Ты глубоко ошибаешься – Гончарова скопировать невозможно! Но не переживай – я оставляю тебя наедине с великим.
- Постой… - старик хотел ещё что-то сказать, но собеседник бесследно исчез, оставив его одного. Старик посмотрел на свою работу: лист оставался по-прежнему чистым. Точно таким же, как и совесть художника, не запятнанная заурядным портретом незаурядного гения.
|