Голод, холод, тесная каморка
Из окна на мостовую вид.
Щуря взгляд, по-старчески незоркий,
Старый князь над книгою сидит.
Пред глазами пролетают годы,
Страны, континенты, города.
Этот старец был певцом Свободы,
Верил лишь в нее одну всегда.
В Арктике и у маньчжурских сопок,
В Лондоне, в парижской тесноте,
Луч Свободы был так чист и робок,
Но светил в кромешной темноте.
Вспомнил князь, как средь пажей придворных
На балах он фрейлин восхищал,
Как, сбежав в Сибирь от ласк притворных,
Землю изучал и защищал.
Вспомнил, как бежал из Шлиссельбурга,
Как работал в лондонском чаду,
Как ступил на землю Петербурга
В грозовом семнадцатом году…
Что они наделали с Россией!
Реки крови, тысячи смертей.
Каждый, возомнив себя Мессией,
Без числа на плаху гнал людей.
Нет Свободы! Есть тюрьма да ссылки.
Из Москвы на Дмитров труден путь.
Лишь из Малороссии посылки
Жизнь семьи держали хоть чуть-чуть.
Тусклый свет лучины… Тяжки годы!
За столом, налив воды в бокал,
Князь Кропоткин, Рюрикова рода,
Свой трактат «Об этике» писал… |