Лето наступает завтра
|
Наконец, я осталась одна. Все ушли. Офис наполнился тишиной и полутенями. Алая полоса заката скользит по белой стене, цепляясь за шкаф и пересчитывая папки, стоящие на его полках. Акварельная картина в тонкой багетной раме за стеклом вспыхнула – и погасла. Хватаясь за подоконник, луч сползает в открытое окно и растворяется в молодой тополиной листве. Я не спешу. Этот день я намеренно растягиваю по минутам. Я хочу прочувствовать каждое его мгновенье. Чудеснее ощущения ожидания, говорят, нет ничего на свете. Мне это знакомо как никому другому. Ведь мое ожидание, как мне кажется, растянулось на всю мою жизнь. Из года в год я жду этот день – день начала моего лета. Маркером не спеша, волнуясь, я перечеркиваю сегодняшнюю клеточку в календаре и аккуратно прикрываю ежедневник. Пора. Щелкнул, проворачиваясь, замок в двери. Я на улице. В лицо пахнул пряный аромат тополиных почек. Теплый вечер обнял меня и закружил. Совсем как тогда. - Доченька, надолго не уходи, скоро ужинать, - снова услышала я голос мамы. - Я здесь, мам, рядом, - ответила я и вышла за калитку. Мой последний звонок в школе обрадовал не только меня. Не успел он отзвенеть, как вся моя семья без промедления и сожаления оставила город и окунулась в размеренную, восхитительно пахнущую, жужжащую на все лады, щелкающую до утра соловьями летнюю дачную жизнь. Конечно, все мои пятнадцать лет во мне сначала слегка взбунтовались столь скоропалительным отъездом, но вскоре даже я притихла, очарованная окружающей меня безмятежностью и негой. Калитка за мной хлопнула. Я осмотрелась – никого. Дорога между дачами пустынна, но за каждым забором жизнь: размеренно поскрипывают невидимые качели, ручейком течет над яблонями дымок – баньку растапливают, где-то нестройно и разноголосо вдруг затянули русские народные, отозвалась собака, и тут же затихла – вечереет, одним словом. Солнце уже не печет, как днем, а ласкает, присев на верхушки леса, окружающего дачи. Только соседи наши никак не проявляют своего существования: хлопанье двери или стеклянное дребезжание закрывающихся окон – все, что иногда доносится от них. В первые дни в пылу обустройства быта ни случая, ни повода родителям моим познакомиться с ними не представилось – отложили на потом, слегка недоумевая нелюдимостью новых владельцев дачи. С прежними хозяевами у нас всегда были очень дружелюбные и ненавязчивые отношения. Найдя такие перемены в дачном окружении, мне даже немного взгрустнулось, будто от моего детства оторвали маленький кусочек. Но юность не терпит пустоты, и мне очень хотелось поскорее узнать, кто они, наши новые соседи. Медленно проходя мимо их забора, я сначала косилась, но, убедившись, что на участке никого нет, стала уже пристально и подробно разглядывать – ничего, по сравнению с прошлым годом, не изменилось, заметила я. Не знаю почему, но это меня обрадовало. Только возле дома, на полянке, разложена была пара полосатых шезлонгов, между ними - низенький белый стол и чайная пара на нем. А в цветнике – я не поверила своим глазам! – возвышался раскрытый мольберт. И не единой живой души! Такое впечатление, что, заслышав мои шаги или увидев меня, все тут же исчезли – и тот, кто стоял за мольбертом, и те, кто наслаждался чаем, лежа в шезлонгах. Меня охватило нестерпимое желание взглянуть на холст, оставленный на мольберте неизвестным художником. Оглядевшись по сторонам, как воришка, поймала себя на этой мысли, и чуть было не рассмеялась, я тронула калитку – она была не заперта. И это был знак. Будь она закрыта – даже, несмотря на то, что я могла бы, не глядя, просунув руку, отодвинуть шпингалет – я бы и не подумала зайти. Но раз так! Я толкнула калитку – и вошла. Собаки здесь нет, иначе бы мы ее слышали, поэтому бояться мне было нечего. А если бы меня заметили, я бы сказала, что пришла навестить своих соседей и – тут бы я сделала удивленные глаза – конечно же, ни сном ни духом не предполагала, что их теперь уж нет. Короче, - о, ужас! – я готова была соврать, настолько меня влекло к раскрытому мольберту, что я даже не находила в этом ничего предосудительного. Мольберт, аккуратно растопырив тонкие металлические ножки, стоял в окружении величественных кустов, увенчанных махровыми шарами-бутонами, белоснежными, пастельно- розовыми, бордово-брусничными. «Какие чудесные пионы! – подумала я. - Почему же раньше я их не замечала?» Восхищенная увиденным великолепием, я, забыв о всякой осторожности, опустилась на колени и пригоршнями стала перебирать роскошные цветы, вдыхая их тонкий легкий и такой свежий аромат. «Аромат лета», - неожиданно догадалась я. Огромные бутоны не умещались в моих ладонях, мягкие, теплые в них хотелось уткнуться носом и дышать ими, дышать летом и безмятежностью. Среди многочисленных лепестков заплутал муравьишка – он суетился, спешил. Я улыбнулась и хотела ему помочь, но краем глаза уловила чуть заметное движение в доме и, выпустив цветок, встала. Мне показалось, колыхнулась занавеска в окне, и кто-то стоит за ней невидимый и наблюдает за мной. - Никого, - сказала я, выждав время, чтобы этот кто-то невидимый вышел из дома. – Может вы все превратились в цветы? Вот так вот запросто. Лежали в шезлонгах, пили чай, писали картину – и наслаждались ароматом пионов. И не заметили, как сами стали цветами. Как же вас теперь расколдовать? Я улыбнулась своему смелому предположению и подошла к мольберту. Да, те же самые пионы, только незаконченные, недописанные. Местами просвечивает белая рогожка. Я оглянулась – не видит ли меня кто – и, макнув палец в палитру, мазнула по холсту. Отошла, как это делают художники, склонила голову, любуясь картиной. - Вот теперь, то, что нужно! – смеясь, я бросилась бежать – а вдруг хозяева и впрямь превратились в цветы и сейчас слушают и наблюдают мое своеволие. Весь вечер я прислушивалась к тому, что происходит у соседей, но даже намека не было на то, что они вновь благополучно приняли человеческий облик. Я еще долго бродила по ночному саду в надежде уловить хоть звук из-за забора, но все было напрасно. Наконец, мама, озадаченная моим отрешенным видом и блуждающей улыбкой на губах, настойчиво попросила меня в дом. - Ты весь вечер сама не своя, доченька, - привычно потрогала она мой лоб, - и все время поглядывала в сторону соседей. Но, как мне кажется, их нет там. Или ты что-то знаешь о них? - Да, - кивнула я, - их нет. Они все превратились в пионы. Мама улыбнулась, покачала головой и отправила меня спать. Я не могла уснуть – все хотела вспомнить этот чудный аромат лета, запах пионов, но никак не получалось. Совсем рядом щелкнул соловей. Чуть поодаль подхватился другой, третий. И вот уже они засвистели и защелкали наперебой, будто споря друг с другом. Заслушавшись ночные трели невидимых певцов, я не заметила, как заснула. Утро меня разбудило свежестью и… запахом, знакомым мне тонким ароматом лета. Я вскинулась с постели. Окно открыто. Свежий ветерок легко колышет тюль и доносит до меня этот сказочный запах с улицы. Нет, не с улицы. Это на подоконнике стоит ведро полное пионов. Бело-розовая пена льется прямо через край. Я подбежала к окну, выглянула – никого. Солнце уже встало по другую сторону дома и теперь пробиралось в дальние уголки сада, разгоняя сонную влажную тишину. На верхушку яблони села сорока, покрутила головой, посмотрела на меня своими черными бусинками, что-то крикнула по-своему, по-сорочьи, и, тяжело взмахнув крыльями, полетела прочь. Быстро одевшись, я выбежала из дома на дорогу. Дачи лениво просыпались. На перекрестке коротко сигналил автомобиль молочника, и слышалось протяжное: «Мо-ло-ко, сме-та-на, тво-рог!». Сердце колотилось, чтобы как-то его утихомирить, я сильно прижала к груди кулаки. Осторожно приблизилась к калитке соседей и заглянула в щель между досок. - Ах, - я вздрогнула. Там, где вчера вальяжно красовались цветущие пионы, остались только зеленые кусты – ни одного цветка, ни одного распустившегося бутона! Не поверив своим глазам, я даже приоткрыла калитку. Мольберта не было. Шезлонги были сложены. И пустой цветник с раскидистыми резными листьями, как затихший кусочек моря, с гребней зеленых волн которого сильный ветер сдул пену. Я кинулась обратно. Вбежав в свою комнату, я подошла к окну и опустила лицо в бархатную розовую купель, благоухающую утонченным ароматом лета. Тогда я так и не узнала, кто принес мне цветы. Не знаю и сейчас, кто это делает. Но, где бы я ни была – на даче или в своей городской квартире – каждый год в июне в один и тот же день утром на столе у меня появляется огромный букет пионов. И это несмотря на то, что живу я на восьмом этаже. Как ему удается оставаться всякий раз незамеченным, теряюсь в догадках. Но скажу больше, я даже перестала искать ответ на этот вопрос. Я просто жду этот июньский день. Признаться, в какой-то момент я боялась непонятного мне ритуала, боялась так же, как сейчас боюсь, что однажды утром вдруг не увижу на столе пионы. Вот и сейчас, выйдя из офиса, я решила пройтись до дома пешком, чтобы отвлечься, заглушить в себе тревожность, снова проявившуюся сквозь трепет ожидания. Опасения мои в том, что эта немая игра может закончиться, с каждым годом усиливаются во мне одновременно с желанием продолжать её, её недосказанность и недочувственность, её полутона ощущений и желаний. Боясь нарушить установившуюся тонкую грань между сном и явью, реальностью и вымыслом, я не предпринимала ни малейшего усилия, предугадать, предупредить событие этого дня, ничего, чтобы нечаянным движением не развеять ароматный флёр лета. Тем более, что в первые годы я убедилась в тщетности таких попыток. Я настолько сжилась с этой тайной, приняла её как должную неотъемлемую часть свой жизни, что сама ирреальность происходящего удивительным образом трансформировала моё сознание и мироощущение в целом. Например, я уверена, что для меня было бы неудивительным появление Чеширского кота. Прямо здесь. Передо мной. Из ни откуда. Я бы просто улыбнулась ему в ответ. Или вот на этом тополе вместо пуховых серёжек вдруг оказались подвески из сверкающих гранатов, а черный ворон, сидящий на ветке, аккуратно срывал их свои большим клювом и складывал в плетеную корзинку. Представив себе все это, я рассмеялась. Проходящий мимо мужчина с девочкой удивленно и настороженно посмотрел на меня и улыбнулся. Дома я первым делом позвонила маме, сказала, что со мной всё в порядке, я ложусь спать и, чтобы никто не мешал мне, отключаю телефоны. - Завтра у тебя снова наступает лето? – спросила она. - Да, наступает, - ответила я, как могла спокойнее, зная, что мама очень волнуется за меня в эти дни и, не смотря на длительность моего странного романа с пионами, не склонна вполне доверять этой фантастической истории. - И все же закрой окна, проверь двери, - попросила она. - Мама, ты же знаешь, что все это напрасно. - Я очень беспокоюсь за тебя, дочка. - Мамочка, дорогая моя, - сказала я мягко, - если и стоило беспокоиться, то только тогда, когда всё это начиналось, в пятнадцать-шестнадцать моих лет. Всё будет хорошо. Я позвоню тебе утром. Заснула я быстро, но спала беспокойно, то и дело просыпалась, смотрела на колышущуюся занавеску, открытое окно, бросала взгляд на стол. Сморило меня под самое утро. Рассвет я пропустила. Ничто меня не побеспокоило. Ничто не разбудило. Солнечное пятно уже кралось по стене, подбираясь к моей кровати. Забралось на подушку, заставило меня зажмуриться и – взорвало мой мозг. Я резко подскочила в кровати от пронзительного ощущения невосполнимой потери. Да, я ничего не чувствую! Мое обоняние мне отказало! Я со страхом медленно перевела взор на стол. И – обессилено выдохнула – сбылись мои самые болезненные ожидания. На столе не было букета из пионов. Я бросилась на кухню – и там не нашла их. Всхлипывая, обошла всю квартиру. Выглянула даже на лестничную клетку. Нигде. Я разрыдалась. Так горько, как я рыдала, плачут, разве что потеряв любимого человека. Я это понимала, но не могла себя заставить остановиться. Спрашивая себя: ну что такое в этих цветах, что их отсутствие заставляет меня так отчаиваться, - я с новой силой начинала всхлипывать. Не находя в себе сил ни желания одеться, привести себя в порядок, в ночной сорочке, растрепанная, я провела полдня. Если бы не отчаянный душераздирающий звонок в дверь, я бы так и не пришла в себя. Это была мама. Не дождавшись от меня звонка и не дозвонившись сама, она примчалась меня спасать. - Ну, слава Богу, всё в порядке! – тяжело дыша и держась рукою за сердце, она прошла в кухню и села на стул. – Ты плакала? – присмотрелась она ко мне. – Что произошло? - Ничего, - выдавила я и снова всхлипнула. - Ничего? – переспросила она. - Ничего, - повторила я, - ровным счетом ничего. Она встала, прошла в комнату, вернулась: - Цветов нет. Понятно. Но оно и к лучшему. Может, на этом и закончится. - Нет, - испуганно замотала я головой, - так не может закончиться! - Доченька, ты моя доченька, - она обхватила мою голову руками и прижала к себе. – Всё, что имеет начало, имеет и конец. - Всё – да не всё, - шмыгнув носом, капризно, совсем как в детстве, возразила я. Дни потекли за днями, серые, однообразные. Утром по привычке готовила себе безвкусный завтрак. Машинально шла на работу. Автоматически, как заведенная, выполняла свои обязанности. Стала тяготиться общением. Выглядела я, будто из меня выкачали весь воздух, с потухшим взором и серыми тенями под глазами. Подруги и друзья пожимали плечами, не понимали, что со мной происходит. Я же не спешила делиться своим грустным секретом. Замкнулась. Ушла в себя. Мама, видя моё угнетённое состояние, как-то принесла букет пионов. Они стояли на моём столе, такие удивительные, махровые, уютные цветы. И запах у них был почти такой же, летний, тонкий, свежий. Но… Но не было волшебства, с ними не было тайны, поняла я. Пионы теряли лепестки, осыпались на стол. Прощались со мной. Незаметно мимо меня прошёл липовый цвет, пёстрые клумбы душистого табака, запеченные под южным солнцем коллеги по работе. Незаметно мимо меня прошло лето. Видя произошедшие со мной перемены, начальство попыталось отправить меня в отпуск, но я запротестовала, отдавая себе отчет, что для моего же блага, мне лучше быть вовлеченной в организованный процесс. Оставаться наедине с собой мне категорически не хотелось. Я чувствовала даже в этом опасность для себя. Наступила осень. Как никогда, она мне показалась чересчур дождливой, сиротской, схожей с моим настроением и моим новым взглядом на жизнь. По-видимому, моё состояние сказалось и на моей работе. Начальница отдела сначала недоуменно косилась на меня, потом стала раздражаться. Посыпались претензии в мой адрес, якобы что-то я делаю не так. Вполне возможно, она была права хотя бы в большей части своих замечаний, но я оставалась равнодушной к её требованиям. В конце концов, мои работодатели дали мне ясно понять, что не довольны моей работой и мне следует заняться поиском свободной вакансии где-нибудь в другой организации. В один из таких унылых мокрых вечеров я снова возвращалась домой пешком. Стремительно топорщился пролётами давно не вызывавший во мне восхищения элегантный Крымский мост. Угрюмо несла Москва-река своё грязное течение в сторону стрелки, увенчанной громоздким Петром. Взгляд мой зацепился за хаотичную пестроту вдоль набережной. Вернисаж. Не раздумывая, я направилась туда. Картины, развешенные на металлической сетке, прикрыты прозрачной пленкой. Продавцы и художники, раскрасневшиеся от спиртного, зябко ёжатся и скучно поглядывают на редких любопытствующих. Чутьё их не обманывает. Они запросто угадывают праздно шатающегося на вернисаже и настоящего покупателя. Поэтому ко мне они проявили максимальное безразличие, за что, впрочем, я была им благодарна. По вернисажу, в отличие от вещевого рынка, всегда можно пройтись, не привлекая настойчивого внимания продавцов. Блуждая по укутанным в полиэтилен закуткам, я рассматривала картины сквозь прозрачную вуаль, покрытую скатывающимися капельками, от которых даже солнечные пейзажи выглядели серо, безрадостно, под стать торговцам. Я скользила взглядом, не задерживаясь. Вдруг споткнулась о яркое пятно, прожигавшее мутный полиэтилен, и через секунду у меня перехватило дыханье – капли дождя стекали по розовым пионам. Меня будто тряхнули со всей силы – я проснулась. «Не может быть!» - хотелось закричать мне. Бородач, на вид сущий разбойник, прежде лениво наблюдавший за мной, вдруг оживился, крякнул, прокашлялся в сторону: - Вас что-то заинтересовало? Я показала на картину: - Можно посмотреть? Он приподнял завесу. Да, это она! Именно та картина, которую я видела на мольберте в то далёкое лето. Сомнений быть не может. Она осталась такой же, как я её застала тогда, незаконченной: белые кусочки холстины местами, а вот и мой смелый мазок, который я сделала пальцем. - Ваша? - Моя? – кивнул бородач. Я недоверчиво посмотрела на него: - Вы писали? - Не я писал, - мотнул он головой. - Сколько? – коротко спросила я. - Что сколько? – переспросил он. - Стоит сколько? Торговец досадно промычал сквозь зубы: - Ни сколько. - Почему? - Не велено продавать. - Кем не велено? - Хозяином. - Почему не велено? - Не знаю! – буквально взревел он и развел он руками. – Сказано: не продавать! Я и не продаю. - Её писал ваш хозяин? - Сколько вопросов, девушка, сколько вопросов! – схватился он за свою кудлатую нечесаную голову. – Нет, её писал не мой хозяин. Я вообще не знаю, кто её писал! - Как же вы продаёте, если не знаете? – растерянно посмотрела я на него. От моего взгляда ему сделалось дурно. Он отошел в сторону, стоя ко мне спиной, стал копошиться под полиэтиленом, запрокинул голову, крякнул. - А я и не продаю, - издалека ответил он. - То есть купить её нельзя? - Не-а, - хрустнул яблоком бородач. - Ну а смотреть на неё можно? - Да смотрите, сколько влезет, - пожал он плечами. Я хитро, заговорщицки посмотрела ему в глаза: - А если я её украду? - Что-о? – удивленно протянул торговец. – У меня еще никто никогда не крал картины. А ну-ка, девушка, проходите, проходите мимо, не задерживайтесь! Он сделал попытку меня проводить, подтолкнув к выходу. - Нет, - запротестовала я, - вы меня не так поняли! Если я как-будто её украду, не по-настоящему. А вы как-будто не по-настоящему этого не заметите? Я, конечно же, вам заплачу! – полезла я в сумку. - Гм, - призадумался он, - «как-будто» уже не получится, если она по-настоящему будет украдена. А что я скажу хозяину? Не-е, девушка, так не пойдёт. В конце концов, это ведь и мое реноме пострадает. Как же? У меня и украли! Нет, не пойдёт! – уверенно заключил он. - Ну какой же вы! - понурилась я. - Какой? - Несговорчивый. - Ага, - согласился он, раздосадованный неудавшейся продажей, похоже, не меньше моего. Следующий день был для меня настоящим испытанием. Тянулся он необыкновенно долго, как черно-белые кадры немого кино, суть которого я никак не могла уловить. Периодически меня бросало в жар, я подходила к окну, - а за окном плакала осень, – прижималась лбом к холодному стеклу. А на стекле оседала морось, собиралась в капли, скатывалась, оставляя мокрые дорожки. «Маята. Совсем как перед первым свиданием», - подумала я. С трудом дождавшись окончания рабочего дня, я сразу же отправилась на вернисаж. Передумала и перебрала в голове кучу аргументов, которые могли бы сломить непреклонность бородатого продавца, вплоть до слёз и коленопреклонений. Пока не ожгло: а вдруг её уже там нет! А вдруг сегодня выходной или санитарный день? Я прибавила шагу, почти побежала. Увидев бородача, я обрадовалась ему как родному человеку, которого не видела сто лет. - А вот и я, - подошла я, тяжело дыша. - Вижу, - шмыгнул он носом. - Здравствуйте. - Да уж, давно не виделись. Здрасти, - ответил он. Краем глаза, увидев картину всё на том же месте, я непроизвольно заулыбалась: - Можно? Он пожал плечами – смотри, мол. И я смотрела, долго и пронзительно. Я потеряла ощущения себя здесь. Я вся была там – среди застывших зеленых волн, бело-розово вспенившихся. По телу разлилось тепло – от пяток до самой макушки. Умиротворенность и радостность, покинувшие меня, снова ко мне вернулись. Я стала оттаивать, оживать. - А… - открыла рот я. - Нет! Нет! И ещё раз нет! – уже спокойнее сказал он, опередив мою просьбу. - Тогда я буду приходить и смотреть, - предупредила я. - Приходите и смотрите. За это деньги не беру. А жаль, - добавил он. С того дня всё вокруг меня изменилось до неузнаваемости. Нескончаемый дождь, прежде мерзкий, раздражающий, вдруг заговорил со мной шепотом осени, шелестящим, мягким. Работа снова стала приносить удовольствие и меня перестали увольнять. Я снова ощутила забытую радость от кусочка тирамису и болтовни с подругами за чашкой кофе. Я как-будто вернулась после долгого отсутствия. Разбойник на вернисаже, как я нарекла бородатого продавца, встречал теперь меня с улыбкой, как старую знакомую. Мы давно перешли на «ты», связанные одной тайной, разгадка которой была неведома ни ему, ни мне. И если я не приходила несколько дней, разгребая завалы на работе, он непременно спрашивал, куда я подевалась. Однажды, когда уже прекратились дожди, и подмороженная земля стала звенеть под каблуками, я привычно завернула в закуток к бородачу – и обомлела. Картины на месте не оказалось. У меня перехватило дыханье. Я ничего не могла сказать, только смотрела на кудлатого продавца. Он же, жарко дыша паром, улыбался, глядя на меня. - На, вот, бери, - он протянул мне обернутую в полиэтилен картину. - Сколько? – всё, что смогла вымолвить я. - Нисколько. Нисколько, - повторил он, видя мой недоуменный взгляд. – Сказано: отдай просто так. Это за твоё терпение, видать, - пояснил он и добродушно злодейски улыбнулся – ну совсем как разбойник. Не веря своим ушам, не веря своим глазам и не веря своим рукам, в которых я держала своё сокровище, я летела домой, чтобы оказаться с ним наедине. Картина была мне парусом, который гнал свежий летний ветер, залетевший из моих пятнадцати лет. Я поставила её на стол, прислонив к стене, отошла, полюбовалась. Потом обнюхала её, но она уже не пахла даже маслом. «Как давно это было. Как вчера это было, - подумала я. – Как хочется их снова услышать, услышать этот чудесный тонкий аромат лета». Теперь, просыпаясь по утрам, в темноте я сначала пытаюсь разглядеть свои масляные пионы. И только увидев силуэт рамы, встаю и зажигаю свет. Мой день снова начинается легко и радостно. Вот только аромат. Его мне недостаёт по-прежнему. Новый год наступил невероятно скоро. Наступил – и прошёл, оставив позади корпоративы, шумные встречи с друзьями, салат оливье и холодное шампанское. Я лежу дома. Я одна. Я упиваюсь одиночеством и возможностью никуда не спешить, ни о чём не думать, ничего не говорить. Старый год принёс мне так много, что я не посмела загадать себе большего в новом. Я просто была ему рада. Провалявшись так весь день, перебиваясь с конфет на мандарины, прикончив остатки салата и шампанского, я с наслаждением растянулась на холодных простынях, укуталась с головой невесомым шелковым одеялом и приготовилась выдумать себе сон, который непременно хочу увидеть сегодня. Мне помешал неясный шум, донёсшийся из коридора – похоже, что скрипнула дверь. «Неужели я забыла закрыть? - пронеслось у меня в голове. – Нет, это ветром распахнуло окно на кухне». Я, не спеша, нехотя стянула с себя одеяло, скинула на пол ноги – и застыла, боясь глубоко вдохнуть, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть аромат, лёгкой бабочкой коснувшихся моего носа. Или мне это только показалось? Свежий аромат лета, легкий запах пионов уверенно овладел мною, укутав тонким флёром своих утонченных объятий. |
||
| Категория: Рассказы | Автор: Сергей Аристов | нравится 0 Дата: 30:05:2014 |