Огрызок черного бархата с разлохмаченными краями. Такая же лохматая бечёвка. И обычный английский ключ. Бархат нестерпимо жжет пальцы. Ключ тоже обжигает, но не теплом. Он ледяной, как арктический лед. От его прикосновения сводит живот от ужаса. Вот такой подарок появляется сам по себе в моей руке. Теперь любая дверь может привести меня в Комнату. Невозможно избавиться от этого жуткого подарка. Я пробовал. Он возвращается, причем, достаточно неожиданно. После того, как его пять лет назад вырезали из моей печени – с бечёвкой вместе, я перестал его выбрасывать. Нет смысла. Единственное, что не может не радовать – все произойдет быстро: я войду в дверь магазина или маршрутки и окажусь в Комнате. Пробуду там немного – может пять минут, может час. Выйдя в приоткрытую дверь, я окажусь в том же моменте моего настоящего – входящим в маршрутку или в метро. Просто, это нельзя контролировать, нельзя предугадать момент перехода.
Так что, самое страшное в ключе – неконтролируемость происходящего, а не его наличие у меня. А вот Комната… Я могу ее точно описать – помещение как помещение. Окон и освещения нет, внутри достаточно мрачно, но не темно. Откуда попадает свет – не понимаю. Пахнет внутри сыростью, плесенью, но не как в заброшенном старом доме, а как ноябрьской ночью в каком-нибудь овраге. Сыро, противно, но это запах природы, а не гниющих развалин. Пол в Комнате слегка пружинит и похож на хорошо утоптанную землю на сельском футбольном поле у ворот, в штрафной площадке, хотя, вряд ли он земляной. Стены шершавые, по материалу похожи на бетон. А может они именно из бетона. Не знаю. Из обстановки в Комнате есть только черная офисная тумбочка со сломанным ящиком и дверцей, висящей на одной петле. Однажды, когда я зашел в комнату, у меня были в рюкзаке инструменты – отвертка, еще что-то. Не помню уже. Перед уходом я починил дверцу тумбочки, но через год, в следующий визит, дверца была в исходном сломанном состоянии. При этом я абсолютно уверен, что в комнате кроме меня никто не бывает. Причем – никогда. Никогда тут обозначает следующее – в комнате нет и не было ни одного человека, никого и никогда, вообще никогда. Ни в какой промежуток времени. Я полагаю, что и времени в ней тоже нет. Это так, по ощущениям. В Комнате не холодно, но нет никакой вентиляции, ни сквознячка. Размером она четырнадцать с половиной шагов по длине и ровно одиннадцать по ширине. Потолок не очень высок, хотя я не могу допрыгнуть, чтобы коснуться. Следует сказать, что и я не сильно высок, так – среднего роста. Кроме тумбочки, стоящей по центру, в помещении нет никакой мебели или крупных предметов. Но, Комната не пуста. Она залита, заполнена, закачана, запрессована настроением. И это второе по силе свойство Комнаты. Я ощущаю это настроение всем телом, вижу его муть глазами, чувствую рыбьи прикосновения щеками. Безнадежная животная боль неимоверной потери и панический ужас неминуемой предстоящей утраты, взятые взаймы у всего мира специально для меня, спрессованы в Комнате. И нет никаких сил бороться с этим кошмаром. В момент, когда я вхожу в дверь, это настроение выжидает мгновенье, присматриваясь, а потом властно, жестко, открыв меня как бутылку, вливается в меня. Только когда открываешь бутылку, например – шампанского, жидкость вырывается наружу. Тут – все наоборот. Стремительным немым потоком в меня вливается эта дикая смесь, в одно мгновенье, заполняя меня, раздирая внутри, снося все преграды и запруды. Невозможно описать толком. Нет аналогов. Оно переполняет меня, и я лопаюсь, разлетаясь вопящей от ужаса безвольной пеной. А потом появляется Предмет. На расцарапанной тумбочке, с белыми пятнами от мокрых чашек на полировке появляется нечто. Обычная вещь, моя вещь. Правда, к ней привязана история, ключевые моменты, цепочки поступков и событий, расползающиеся ромбики условных алгоритмов, причинно-следственные связи. В момент появления Предмет как бы образует огромную разветвленную материальную тень, с шлепком падающую на Комнату. Представьте, что тень большого дерева очертили мелом на асфальте, потом по этой фигуре крайне аккуратно вырезали из черной мягкой липкой резины такую же тень. И вот, в момент появления Предмета, эта тень валится на тебя. Конечно, нет никакой резиновой тени. Просто тебе дают возможность увидеть все, всю мультивариантность развития одного единственного события, каждый поворот, каждый отросток, каждое ветвление всех возможных вариантов. И глядя на Предмет, ты мгновенно и целостно видишь всю картину, от начала и до конца во всех деталях. Это и есть самое страшное в комнате. Нет ничего страшнее в жизни, чем это знание. Нет даже такой физической боли, способной сравниться с этим черным ветвящимся знанием, на котором бледной полоской вьется уже пройденный мною путь среди триллионов возможных. Все это светопреставление длятся лишь мгновенье. Точно через одно микроскопическое мгновенье Комната становится пустой. Совершенно пустой. Настроение и Предмет исчезают. А я продолжаю стоять, или ложусь на пол в уголке. Дверь чуть приоткрывается, даже не так – я просто знаю, что уже стало кем-то открыто и мне будет разрешено выйти. Никто не гонит меня из Комнаты, никто не просит остаться. Жаль, что в Комнате не получается курить. Так и не понял почему. Наверное, Там просто нельзя это сделать, как нельзя лететь внутри скалы. Физическое свойство места…
Я всегда стараюсь немного передохнуть, не убегаю. Однажды я подумал, что мне могут показать что-то еще, и пулей вылетел из Комнаты. Тогда меня сбила машина при повороте на Бассейную – я выпал из двери маршрутки. Хорошо, что я был тогда не в метро.
И вот снова мою ладонь сжигает ключ. Ну, что поделать? Так или иначе, придется идти до конца. Я не хочу описывать то, что происходит со мною после посещения Комнаты. Ограничусь тем, что скажу, что мне очень и долго плохо. И физически и морально. Для себя придумал версию сказочки о фениксе, которого съедает злой волк. Огня просто в том мире не оказалось, куда феникс случайно во сне провалился. И вот, вместо огня, феникса съедает волк. А вместо того, чтобы восстать из пепла, феникс восстает из волчьего дерьма. Эта сказочка меня немного веселит и забавляет. Смешно? Нет? Ну да ладно.
Я откидываюсь на спинку стула, сцепив пальцы на затылке. Гляжу в потолок. Надо будет помыть плафоны и паутину снять веником. А то не живу – бомжую. И скатерть новую на стол положить. Медленно допиваю чай, поглядывая в окно. Снег уже тает. И это - здорово, просто замечательно. Вечером воздух немного пахнет новой весной. И на том спасибо. Встаю из-за стола, ставлю чашку в мойку и подхожу к двери. Сердце проваливается на три этажа ниже. Нет. Возвращаюсь. Медленно, с расстановкой, мою и протираю посуду. Во двор въезжает желтая машина «Облэнерго». Меня всегда несказанно удивляло наличие в некоторых машинах на крыше трубы дымохода. Вьющийся оттуда зимой дымок имеет явный запах горящих дров. Неужели там сидит кто-то, внутри будки, и смотрит на горящие в буржуйке дрова? Вот бы посмотреть. На этой будке во дворе такая труба есть, и дымок вьется. Двое здоровенных работников в желтых жилетах каким-то крюками срывают чугунную крышку колодца. Один возвращается в будку с печной трубой, а второй опускает стремянку в колодец. Первый несет что-то в руках к колодцу. Ага, зажегся свет фонаря. Второй уже скрылся под землей, первый светит вниз, присев на корточки у края колодца. Внутри что-то ярко вспыхнуло на секунду, и второй одним прыжком вылетел на землю. В тот же момент у меня на кухне погас свет. И во всем доме – тоже. Вот дела… Запускаю пальцы в пачку сигарет – пусто. Надо взять в коридоре на полке. Делаю шаг. Еще один. Где полка?
По спине ледяными мурашками пробегает мимолетный тяжелый взгляд. Я оборачиваюсь и вижу черную тумбочку, стоящую в середине Комнаты. Ящик сломан, дверца висит на одной петле. Я не успеваю даже удивиться, а в меня врывается ураган боли, тайфун ужаса, они взрывают меня изнутри, я начинаю оседать на пол и вижу как в жарком мареве над крышкой тумбочки появляется, слегка покачиваясь, золотое кольцо. Я не сдвинулся ни на миллиметр в своем падении, но кольцо уже успело выпустить липкие корни и ветви событийных вероятностей. Я увидел их все сразу, до мельчайшей подробности, до вдоха, до легкого сужения зрачка. Все шестьдесят три тысячи триста два варианта возможного будущего, тянущихся из кольца, рвущихся воплотиться. Я все так же ни на миллиметр не сдвинулся, а Предмет и Настроение уже исчезли. И я валюсь на пол сплошной судорогой несбывшихся восьми тысяч шестнадцати жизней, которые могли бы быть прожиты не зря.
Да. Я знаю это кольцо. Оно осталось не надетым на ее безымянный палец. |