Olrs.ru / Конкурс
КОНКУРС

Регистрация

Логин

Пароль

забыли пароль ?
















Ураган Кирилл



Темным ноябрьским вечером (году этак в 2004-м) по городу бродил наш герой, бледный и неприметный прохожий по имени Кирилл. Нельзя сказать, что он был красавцем, напротив, при близком рассмотрении он обладал весьма страшной наружностью. Все тело его казалось неправильным: и огромная голова с жесткими курчавыми волосиками, и узкие плечи, и коротенькие ручонки, и толстые ноги. Из-под двухсантиметровых стекол очков смотрели маленькие бесцветные глазки, и характерно, что именно очки являли собою главную черту его внешности. Он был одет в темно-серую, сильно поношенную куртку, а в руке нес черный дерматиновый картуз, видимо, стесняясь поместить его на свою большую, похожую на ЭВМ, голову.
Кирилл был целиком и полностью погружен в свои мысли. На душе было скверно, скверно, скверно… Ему крайне не хотелось идти домой из-за неприятнейшего инцидента, произошедшего накануне; с отвращением он вспоминал вчерашний вечер.
Зинаида, подруга матери Кирилла, приперлась без приглашения: внезапно позвонила и, не оставляя возможности отказать ей, заявила, что будет через десять минут. Мать немедленно засуетилась, забегала с резвостью, нетипичной для ее габаритов (она всегда относилась к Зинаиде с благоговейным трепетом).
Кириллу Зинаида не нравилась. Худая, пережаренная в солярии, с беспощадно осветленными волосами и безобразно высокомерным взглядом, она казалась ему живым воплощением всей тупости и бездарности этого мира. Говорила она, тягуче, манерно растягивая слова, и все ее приторные речи тем или иным образом касались ее двадцатилетнего сына Коленьки. Вот и вчера сидела она за столом, не притрагиваясь к приготовленным хозяйкой бутербродам, держала желтыми пальцами тонкую сигаретину и самозабвенно рассказывала о своем Коле. Ненаглядный ее отпрыск изъявил желание начать «как взрослый» зарабатывать деньги, за что муж Зинаиды (Коленькин отчим) с радостью пристроил пасынка к себе в фирму. Сейчас Зинаида с мужем планируют подарить Коле на день рождения подержанный немецкий автомобиль.
Мать Кирилла восторженно смотрела на подругу, бесконечно ей завидуя. Сам же Кирилл затрясся от тошноты, когда представил себе этого смазливого Колю в белой рубашечке и узких брючках.
- Твой-то ка-а-а-к? – сочувственным тоном спросила Зинаида, беспардонно кинув взгляд в сторону Кирилла.
Ее нисколько не стесняло его присутствие.
- Ой… - тяжело вздохнула мать. – Плохо, Зина, плохо! Не учится совсем, с летней сессии еще долги висят, исправить никак не может. И зачем пошел в математику, непонятно! Я говорила ему, что не осилит, но он уперся, выпросил у директора целевое направление. И что? Отчислят скоро, думаю. Учиться – не учится, работать – не работает… Да и кто его возьмет, сама понимаешь!
Мать была неправа. У Кирилла действительно оставались два долга с летней сессии: по математическому анализу и по истории Отечества, но дело было отнюдь не в неспособности его к наукам: какая-то болезненная гордость не позволяла ему провести несколько дней за книгой.
- Может, его, пока не поздно, перевести в ПТУ? – посоветовала Зинаида. – Хоть какая специальность буде-е-е-т…
- Вот я ему и говорю! Так он разве слушает? «Оставьте все меня!» - говорит! Воспитываешь их, здоровье тратишь, а они потом плюют тебе в душу!
После этих слов Кирилл ушел к себе в комнату. Он негодовал. И было ему не столько обидно за себя, сколько мучительно стыдно за мать.
«Эх, мама, мама… – в исступлении шептал он. – Кого ты слушаешь? На кого равняешься? Кому завидуешь? Ко-о-о-ля! Прилежный маменькин сынок, форменная бездарность – вот кто он! В ПТУ меня отправить нужно?! Мама, как ты не видишь: у нее уже второй год в заднице зудит от того, что я, в отличие от ее Коленьки ненаглядного, бесплатно учусь! Не подруга она тебе, мама! Почему же ты не видишь, как она смотрит на тебя – как на убожество? Она и ходит-то к тебе, чтобы похвастаться своей успешностью… Ай, бесполезно все…»
На следующий день он твердо решил вернуться домой как можно позже, ибо необходимость общения с матерью убивала его.
«Куда угодно, - лихорадочно твердил он, - только не домой, только не к маме…»
Как назло все приятели после лекций разбежались по своим делам, и ему пришлось развлекать себя самостоятельно. Недолго думая, он отправился в кинотеатр, где посмотрел подряд три фильма и заодно оставил почти все свои сбережения. Фильмы оказались несмешными и неинтересными, но функцию свою выполнили. Потом он долго и бесцельно бродил по городу, предаваясь тягостным раздумьям.
«И кому я нужен? – спрашивал себя Кирилл. – Я почти не учусь, нигде не работаю, ничем не увлекаюсь. Если меня отчислят, то ведь даже в армию не заберут! Какая мерзость!»
Наш герой совершенно не различал, куда шел, а потому, опомнившись и обнаружив, что стоит на Моховой, несколько удивился.
- Как я здесь оказался? – спросил он вслух.
- Ногами пришел, блядь нахуй, - ответили ему сзади. (Несмотря на бранные слова, ответ совсем не звучал грубо).
Испугавшись от неожиданности, Кирилл стремительно развернулся на 180 градусов и увидел перед собой огромного усатого мужика лет пятидесяти, уже успевшего где-то выпить, в расстегнутой куртке и с выдающимся вперед пузом. На правой щеке незнакомца красовался продолговатый шрам, но, будучи инвалидом по зрению, Кирилл этого разглядеть мог.
- Вы кто? – резко спросил наш герой.
- Дядя Миша я, - добродушно представился мужик, а после усмехнулся и добавил: – А ты, небось, решил, что я Человек-тень из «Афиши»?
- Какой еще человек-тень?
- У-у-у-у, брат, - задумчиво протянул дядя Миша. – Опасно таким, как ты, вечерами по Моховой ходить. Вон там забегаловка артистическая в 23-м доме, видишь? (он указал на кафе «Афиша»). А в ней, в забегаловке, картина на стене висит. На картине – Человек-тень, блядь нахуй. Так вот, когда такие, как ты, мечтатели здесь в одиночестве оказываются, он с картины сходит и заводит разговор.
- Зачем?
- Чтобы мозги взбаламутить, блядь нахуй. Некоторые после этого разговора глупости всякие делают.
- Что за вздор?
- Это, молодой человек, может, и вздор, но осторожность никому не помешает. Если люди говорят, значит, что-то было.
Кирилл собрался уходить.
- Подожди! – остановил его дядя Миша. – Выпей со мной! Там рядом с «Афишей» заведение… «У папы Геры» называется. Цены приятные и народу никого. Мы по-быстрому - на метро успеешь.
- Я без денег, - признался Кирилл.
Нового знакомого, однако, сей факт не смущал.
- Хочешь, я угощу? – предложил он. – Мне аванс сегодня дали, а отметить не с кем. Ты парень неплохой, это сразу понятно. Как фамилия твоя?
- Графинов, - удивленно ответил Кирилл.
- Хорошая фамилия. Идешь со мной, Графинов?
Сам того не ожидая, Кирилл согласился.

Дядя Миша оказался из тех русских мужиков, которые пьют профессионально, с сосредоточенностью поднося стопку к губам, словно совершают тяжелую работу, словно действие это требует большущей ответственности.
- Рассказывай, Графинов, что тебя тревожит, - произнес он, пристально вглядываясь в лицо Кирилла.
- С чего вы взяли, что меня что-то тревожит? – Кирилл выпил уже свою первую рюмку и говорил теперь как бы расслабленно.
- У меня большой жизненный опыт. Вас, молодых, насквозь вижу. Говори, Графинов, не бойся.
Кирилл успел уже проникнуться к дяде Мише доверием и уважением, поэтому решил непременно поделиться с ним своими невзгодами и подробно описал вчерашнюю историю, не постеснявшись даже добавить от себя, что в целом согласен с матерью и почти признает себя никчемным сыном и вообще посредственным человеком, но все же обиды своей побороть не может, из-за чего домой теперь идти не желает, хотя все равно скоро пойдет. Дядя Миша слушал внимательно, не перебивая, а когда Кирилл закончил, он опрокинул рюмку водки, подумал самую малость и медленно, с расстановкой, заговорил:
- Понимаю. По-ни-ма-ю… Менеджеры, дармоеды, белорубашечники, блядь нахуй! Везде они, куда ни сунься.
Дядя Миша многозначительно посмотрел на Кирилла, как бы оценивая его на способность к правильному восприятию, а после продолжил:
- Вот деверь мой, Игнат зовут, - типичный белорубашечник, вроде твоего Коли. Ненавижу суку! А теща… ой, как обожает! «Игнатик у нас такой, Игнатик у нас сякой!» И жену мою все время по этому поводу пилит и против меня таким подлым образом настраивает. «Посмотри, - говорит, - на муженька своего преподобного!» Пью я, говорит, часто. А я, блядь нахуй, работящий человек и имею право выпить! В отличие от деверя и ему подобных, что сидят по кабинетам, уткнувшись носом в монитор, я вот этими руками с 6 утра себе на хлеб зарабатываю. Имею ли право я вечерком выпить или должен пойти у Игната спросить разрешения? Я токарь 6-го разряда, и я свой 6-й разряд ни на что не променяю, блядь нахуй. И меня бесит, когда какой-то менеджер… по отправке факса, блядь нахуй, мне указывает, как мне жить.
Дядя Миша перевел дыхание.
- Коля этот твой тоже… из этих. Белорубашечник… Ах, как я их, блядь нахуй, ненавижу! Всем сердцем, слышишь? Я всю их офисную породу отлично знаю, как на духу. Их матери из кожи вон лезут, лишь бы чадо в вуз поступило, лишь бы только сынулечку не дай Бог в армию не забрали! Потому что армия – это для быдла. А быдло для них – это мы все! Понимаешь, Графинов? И ты, и я, и все честные люди этой несчастной страны – мы для них БЫДЛО! Ой, как нас боятся матери таких вот Коленек! Боятся, потому что у нас есть совесть, потому что у нас есть свое слово и свобода это слово вслух произнести, блядь нахуй! Произнести, не боясь нарушить их сраную корпоративную этику! Этой-то свободы и боятся мамаши будущих менеджеров!!! А потому они от нас своих детишек всячески оберегают. «Не твоего круга эти люди, сынуля», - говорят они, сдувая с сыновей пылинки. И вырастают потом рафинированные, узкобрючные, белорубашечные, с натянутой улыбкой… «Здравствуйте, я МЕНЕДЖЕР!»
Вдруг лицо дяди Миши сделалось свирепым.
- Графинов! – зашипел он. – Неужели ты со мной не согласен?
- Согласен, - поспешно успокоил собеседника Кирилл.
- И правильно! – обрадовался дядя Миша.
Помолчали. Выпили.
- А хандра твоя, Графинов, скоро пройдет! – вкрадчиво зашептал дядя Миша. - Это дело молодое и всем нам понятное. Влюбиться тебе надо! Тогда сразу и сессия будет сдана, а если не будет, так и черт с нею! Я университетов не кончал, но человеком вырос. А Игнат, блядь нахуй… Игнат кончал… а-ка-де-ми-ю! И что же? Тьфу, блядь нахуй, вот что! У вас, небось, в педагогическом девок-то в достатке?
- В достатке…
- Так вот и дерзай! Найди себе посимпатишнее, да и действуй! У них мужское внимание в дефиците, они сразу млеют все.
И тут Кирилл обнаружил, что уже без четверти двенадцать, вскочил и, наскоро попрощавшись, побежал к выходу.
- Бывай, Графинов! – прокричал ему вслед дядя Миша. – Совет мой помни! Любовь спасет твой мир! И Колю своего этого выбрось из головы! Он только факсы рассылать умеет! Ха-ха-ха! Да, подожди! Рядом с «Афишей» поаккуратнее будь!
Очутившись на свежем воздухе, наш герой почувствовал, что мертвецки пьян. С трудом сообразив, в какую сторону идти, он шаткой походкою направился к Чернышевской. Людей вокруг почти не было, редкие же прохожие поголовно были нетрезвы. Воздух как будто бы сделался теплее, Кирилл ощущал странную легкость, которая переходила иногда в нехорошее предчувствие. Ноги его едва слушались, в голове трещало, зрение сделалось еще хуже, чем обычно.
«Влюбиться – это однозначно выход, - громко и с какой-то злостью говорил он себе. – Любовь меня спасет! Любовь многих спасала, хе-хе-хе! Любовь очищает, она исцеляет, она… мотивирует! В конце концов, она возвышает тебя в глазах других! Нет, я решительно буду спасен, если влюблюсь в кого-нибудь. Влюбленного не волнует сессия, ему наплевать на Коленьку и прочих менеджеров. Влюбленный твердо знает, зачем проживает каждый день… Черт возьми, я близок к спасению! Ай да дядя Миша! Ай да сукин сын!»
Он шел уже по Кирочной, когда его вдруг как обухом огрело. Он даже остановился на месте как вкопанный и часто задышал.
«Почему, почему, когда я думаю о любви, я вспоминаю Лену Т.?.. И ведь, если вдуматься, не только сегодня... Это невозможно. Почему же не Зульфия? Зульфия логичнее. И, кажется, про Зульфию уже и не больно совсем…»
Кирилл попробовал представить себе грустное и нежное лицо Зульфии, намеренно припоминая самые яркие эпизоды своей трагически закончившейся влюбленности, однако воображение всячески противилось ему, навязчиво рисуя ухмыляющееся лицо Лены Т.
«Лена? Она?!! Этот замах мне не по силам!» - вскричал он и топнул ногою, чуть было не потеряв равновесие из-за этого необдуманного действия.
Ему сразу же сделалось противно от своей трусости, он затрясся нервно и твердо сказал себе: «Слабак – не тот, у кого не выходит, а тот, кто не пытается», - и изошелся нервическим хохотом.
Далее все смешалось в его голове, он почувствовал сильнейшую дурноту и схватился обеими руками за столб рекламного щита, боясь упасть на грязный асфальт. Асфальт отражал воспаленный желтый свет уцелевших фонарей…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………..
Кирилл не помнил, как дополз до метро, как с десятой попытки справился с турникетом, как чуть не пропустил пересадочную станцию и как возле собственного подъезда едва не стал жертвой уличных преступников, – он только помнил, как открыл дверь своей квартиры, стянул с себя куртку и бросил ее на пол.
- Где ты был? – завопила мать.
Ее жирное тело выплыло из кухни (она всегда допоздна работала у плиты) и все колыхалось от гнева.
- Ничего не сказал, на звонки не отвечает!.. Да ты пьян!!! Позорище!
Кирилл, загадочно улыбаясь, достал из кармана телефон и с трудом разглядел 20 непринятых вызовов. Один из них был от отца, остальные – от матери.
- Какого черта ты трубку не берешь?!! – орал отец из комнаты, прямо из кресел, прямо из-за телевизора. – Тебе не стыдно?!!
- Стыдно, когда видно, - развязно бросил Кирилл и ушел к себе в комнату.
Лежа на постели в джинсах и рубашке, он глубокомысленно смотрел в вертящийся поток и был готов окончательно срубиться, однако нашел в себе силы набрать Ленин номер. Та ответила нескоро и тихо:
- Кирилл, я сплю.
- Лена, я… должен те сказать… я… д-до… я, – язык не слушался его.
- Ты пьян? Что-то случилось?
- Да! То есть нет. То… то есть случилось, но хорошее. Я завтра скажу.
- Я сплю, - повторила Лена и повесила трубку.
С десятой попытки набрав СМС с текстом «Споклии ныич Лрвн» и отправив его Лене, наш герой забылся беспокойным пьяным сном.

Глава 2

Елена Теплякова была из тех девиц, которых природа не обделила ничем, разве что кроме умения идти наперекор себе. Не красавица, но очень неплохо сложенная, худая и прямая, с двумя упругими рыжеватыми косицами и узким грустно-насмешливым лицом, она очень выделялась на фоне прочих студенток матфака в институте Герцена. Уже к середине сентября на первом курсе (т. е. в 2003-м) она собрала вокруг себя всех биологически мужских особей своей группы в количестве пяти нервических студентов, в т. ч. Кирилла. Данная пятерка требует отдельного внимания, ибо включает в себя довольно примечательных персонажей.
Прежде всего, следует упомянуть неуравновешенного хохмача и алкоголика Ивана с говорящей фамилией Дурилов. Он особенно нравился Лене. Вероятно, тем, что был неизбито хорош собой, а может, потому что все существо его, насквозь пропитое и изнуренное, излучало некоторый таинственный декаданс, который не может не привлекать ехидных, но ранимых особ. Иван всегда был пьян. Во всяком случае, никто не видел его трезвым. В нем часто просыпался артист, он хватался за гитару, исполнял все знакомые ему песни, перевирая гармонию и не вписываясь в тональность. Сии артистические проявления изрядно смешили собравшихся вокруг памятника Бецкому отчисленных студентов и случайно занесенных сюда неформалов всех мастей, однако Лена, наделенная великолепным музыкальным слухом, была готова заплакать от нестерпимой боли, которую рождали в ней дуриловские порывы. В антимузыкальном пении Ивана слышался неповторимый надрыв, проскальзывала какая-то едва уловимая не то писчинка, не то гнусинка, голос его обреченно тремолировал, глаза становились влажными и блестели безумно, на лбу вздувались вены – и это было какое-то волшебно-притягательное падение, некое болезненное злорадство никчемного бытия, близкое только Лене. Хотя, если хорошенько подумать, был в их группе еще один индивид, неравнодушный к Ивану. Двухметровый Илья Ильин, угрюмый и немногословный молодой человек из Соснового Бора, питал к Дурилову похожую симпатию. Он молча ходил за Иваном, сурово смотря на него с высоты своего могучего роста, и изредка вставлял комментарии, иной раз казавшиеся грубыми и неуместными. Илья перманентно умирал от голода и крайне мало спал: чтобы попасть на первую пару, он вынужден был вставать в 4 утра, а деньги, выданные родителями на пропитание, он откладывал на покупку какой-то замысловатой игрушки, в результате чего однажды упал в обморок прямо у доски, отвечая задание. Этот случай вызвал у Елены припадок истерического смеха, так что преподаватель всерьез решил, что девушка покурила марихуаны. В действительности же марихуаны Теплякова покурила после занятия.
Стервозный Юрик, латентный (уж ли?) гомосексуал и староста, и шизоидный Харя с темными кругами под глазами и зенитовским шарфом вокруг шеи тоже заслуживают нашего внимания. Харя случайным образом умудрялся надевать свой несчастный шарф так, что из всей надписи «Зенит: синий, белый, голубой» окружающие могли видеть только «голубой». Это возбуждало в анорексичном и женственном Юрике смешанные эмоции и отражалось на его лице неприятной кривой улыбочкой. Староста вскидывал немытую голову и, оправляя выкрашенную непонятно во что челку, мерзким тенорком протягивал: «Ха-а-а-а-ря-а-а-а… Голубо-о-о-о-ой…»
Харя Юрика недолюбливал и постоянно пытался сорвать с него маски, выяснить сексуальную ориентацию подлеца, однако регулярно был посылаем на хуй. Харя оказывался в тупике: Юрик посылал на хуй манерно и как-то по-сучьи, обезоруживая тем самым Харю и не давая его кулаку вознестись и ударить обидчика, словно Харя хотел ударить женщину, противную, вульгарную, но все же женщину…
Юрик любил Лену за мужественность и острый язык, Харя – за узкие бедра и наследственную интеллигентность, не позволявшую ей отсекать его неприлично-назойливые ухаживания слишком уж обидными выражениями, чем грешили остальные симпатичные девушки группы. Ленины уколы были слишком тонкими, и Харя попросту их не замечал, но вскоре, интуитивно все же почувствовав непробиваемость стены, горе-кавалер ухаживания прекратил, и это к лучшему.
Все перечисленные выше персонажи (да, в общем, и Кирилл Графинов) казались Лене Тепляковой не реальными людьми, а героями сатирической книги, написанной чересчур топорно. В хорошей литературе писать о таких считалось моветоном: слишком неправдоподобно. Впрочем, каждого из них Лена по-особому любила, одновременно смеясь и удивляясь каждому из них.

Проснувшись в то утро, Лена первым делом вспомнила о странном ночном звонке от Кирилла. Воспитание подсказывало ей, что нужно позвонить и осведомиться о его самочувствии. На самом же деле, трудно сказать, чтобы она волновалась: ей скорей было любопытно. Она даже втайне желала, чтобы с Кириллом непременно что-то произошло, и неважно, хорошее или плохое.
В последнее время жизнь как-то застопорилась. После пролетевшего как неделя первого курса, полного новыми людьми, впечатлениями и яркими событиями, этот третий семестр казался унылым и нескончаемым. Студенческие пьянки изрядно надоели, обсудились все сокровенные тайны, никто ни в кого не влюблялся. Лена все чаще стала припоминать ужасные события двухлетней давности, от которых ее так здорово отвлекло поступление в институт Герцена. Впрочем, она никогда не давала воспоминаниям завладеть собой.
Елена набрала номер Кирилла. Он ответил не сразу и низким, убитым от выпитого, голосом:
- Доброе утро, Леночка…
«Что за «Леночка»? Один черт знает, что у него там на уме».
- Да уж, по-моему, для тебя оно не очень доброе, Кирюша…
- Самое доброе на свете, - было слышно, что Кирилл широко улыбается.
- Что стряслось, приятель?
- А это я тебе в универе сегодня расскажу… - Кирилл постарался придать своей интонации загадочность.
- Смотри, не усни сейчас дальше, а то проспишь первую пару…
Лена положила трубку. Какое-то неприятное предчувствие накрыло ее с головой. «Он определенно что-то замышляет, и это что-то явно касается меня. Последуют неудобные объяснения», - пронеслось в ее сознании. Сквозь это беспокойство проступало ощущение постыдно-сладостное, и от этой подлой глубоко запрятанной радости делалось еще гаже.
«Хотя почему я так волнуюсь? Ведь все же в порядке, просто человек выпил и сказал лишнего, не подумав. Ничего это не значит». Последняя мысль успокоила ее, она отправилась на кухню варить себе кофе.

Глава 3

Кирилл сладострастно улыбался и медлил вставать с постели. Его потная ладошка сжимала телефонный аппарат.
«Ее заинтересовал мой звонок. Она волнуется за меня! Она… она теряется в догадках…»
Вторая рука, обладая словно отдельным разумом, потянулась вниз и почти уже преодолела резинку трусов, как вдруг дверь в комнату распахнулась и на пороге появилась мать.
- Фу, воняет, перегарище! – завопила она, махая перед лицом жирным отечными пальцами. Голос ее был округл и звонок, как у большинства женщин ее размеров. - Открой хоть форточку, ирод рода человечьего! Позор на всю мою голову! У всех дети как дети, а у меня не дите, а несчастье сплошное! Не в нашу ты породу, ох не в нашу! Тьфу! Непонятно что, а не парень!
- Успокойся, - сухо сказал Кирилл и, миновав мать, направился в ванную.
Стоя под струей холодного душа и усердно мастурбируя, он все еще слышал громкие проклятия, доносящиеся то с кухни, то из прихожей.
«Сегодня, сегодня… Все решу уже сегодня, - как одержимый бормотал он. – Сейчас по дороге куплю цветы… Денег мало осталось, черт возьми. Пенсия инвалидная завтра будет! Значит, сегодня подготовлюсь и ее подготовлю. Хе-хе-хе! А завтра куплю цветы и… Хотя нет, тогда придется прийти в университет с цветами, и всем все сразу станет ясно. Не так! Воскресенье! Точно… Еще бабушка должна денег прислать… Надо дождаться воскресенья, а там – непременно… Впрочем, не стерплю. Ладно, посмотрим по обстоятельствам…»
- Что ты заперся в ванной?! Иди есть уже, все остынет! Для кого я тут корячусь с утра до вечера, как… как… как РАБЫНЯ ИЗАУРА?! У-у-у, свиньи неблагодарные!
Кириллу не хотелось есть, но он решил, что спорить сейчас с матерью – дело проигрышное, посему с силой затолкал в себя кашу и два бутерброда, после чего в течение минуты мучительно ожидал рвоты, но, поняв, наконец, что пища прошла благополучно, оделся и побежал вниз по лестнице: лифтов в пятиэтажках их микрорайона не предусматривалось.
Оказавшись на улице, он словно очнулся. Все последние мысли показались ему бредом больного, находящегося в полусознании. Память смутно рисовала вчерашний вечер: темнота, холод, грязь, какой-то дядя Миша… Водка, сигарета, легкий озноб, еще водка, сигарета, сигарета, снова водка, успеть на метро… Экая мерзость!
«Как я мог так? Что за нелепость! Мне двадцать два года, а юношеский пыл – на все шестнадцать! Какая миссия?! Да разве ж бывает так? Ведь любовь – она сама зреет и вспыхивает потом в сердце, она – вне разума… Сама! Я же знаю это чувство... Оно необъяснимо... Ведь когда я полюбил Зульфию, это как бы произошло вне меня. Чувство само зародилось во мне, а потом вспыхнуло, и я понял, что влюблен... А здесь все не так. Я это нарочно придумал! Напряг свой мозг и выдумал! Как так? И что же теперь делать после этого?..»
Кирилл уже почти добежал до метро, как вдруг кто-то справа от него крикнул:
- Эй, парень!
Рядом с автобусной остановкой стоял одутловатый человек неопределенного возраста. Одной рукой он опирался на стеклянную стенку остановки, а в другой помещалась бутыль с сомнительным напитком. Кирилл не мог разглядеть его лица, зато явственно ощущал воспаленным с похмелья обонянием мерзкий сладковатый запах дешевого химического коктейля.
- Что вам надо?
- Парень, а… к-какое у… т-тебя зрение? – человек был очень пьян, и каждое слово давалось ему неимоверными мучениями. Язык заплетался, мышцы лица напрочь потеряли управляемость.
- А какое вам до этого дело?
- Ладно! Не ругайся! – он попытался вытянуть опорную руку вперед, как бы предотвращая Кириллов гнев, но моментально потерял равновесие. Покачнувшись опасно, он выронил бутыль, после чего дополз до скамейки и каким-то чудом взобрался на нее.
Кирилл уже двинулся далее, но приставучий алкаш вновь его одернул.
- П-парень! Э-э-э-э! Куда ты? Ты скажи… ты хоть… что-нибудь в-видишь?
- Пошел на хуй! – прошипел Кирилл и бросился к метро.
Успокоился он довольно скоро. На эскалаторе.

В университете жизнь шла своим чередом. Студенты находились в аудитории, ожидая преподавателя. Дурилов хохмил, сопровождая свои реплики собственным же большим смехом; благовоспитанные девочки-отличницы ежились от его слов и стыдливо опускали ненакрашенные глаза; Ильин был сердит, и в перерывах между выкриками Ивана пытался рассказать всем о достоинствах замысловатой игрушки, на покупку которой была накоплена уже треть суммы; Харя всячески задирал старосту, ожидая поддержки одногруппников, которым было все равно, сам же Юрик спешил всем сообщить, кому должно подойти в деканат и чье платье окончательно и бесповоротно вышло из моды. А Лена… Лена сидела за одним столом с Юлей, этой странной девушкой из нестандартной семьи, и чему-то улыбалась. Про Юлю стоит сказать отдельно.
Юлия Князько, высокая, широкоплечая и неглупая, не сильно способная к математике, но зато умеющая играть на гитаре и прекрасно поющая, вызвала на первом курсе живой интерес у студентов своей группы. Непонятным образом она всегда оказывалась в университете ранее остальных и только несколько раз была замечена без огромной черно-зеленой спортивной сумки. (Ничего особенного, но если вдуматься, весьма странно…) Первое время студенты терялись в догадках. Полагали, что Князько – спортсменка, но сама Юля сей факт отрицала. Позже она поведала одногруппникам свою ни на что не похожую историю. Количество упущенных подробностей рознилось для каждого слушателя.
Началось все в далеком, туманном прошлом, когда Юлиному отцу, Евгению Князько, было лет двадцать… Молодой, красивый и невероятно харизматичный студент театральной академии, мечта всех девушек курса… кроме одной, той самой белобрысой травести, мучительно равнодушной к Евгению, но радикально изменившей его судьбу. Ия (так звали травести) никак не реагировала на тонкие шутки Князько, не подходила к нему после показов, дабы высказать свое восхищение его реалистичной игрой, не восхваляла его громогласный голос и острый ум и в целом держалась с ним излишне ровно. А когда в один осенний вечер, разгоряченный алкоголем и душераздирающим чувством, Евгений подошел вплотную к Ие и собрался страстно поцеловать ее, она вдруг отвесила ему пощечину и заявила: «Ты не в моем вкусе, оставь меня!» Евгений сделался нервным и впал в состояние, похожее на ипохондрию. Да, Ия была не такая, как все. Много попыток предпринимал молодой Князько, однако ни одна из них не была хоть сколько-нибудь успешной. На все его неожиданные формулировки, дорогие подарки и прочие приятные мелочи она отвечала лишь сдержанной усталой улыбкой. Тогда, не выдержав безответной любви, он бросился из окна пятого этажа, предварительно наглотавшись таблеток… и выжил!
Когда он пришел в себя, ему рассказали, что Ия… скончалась внезапно от внематочной беременности. Но ему было уже все равно. Он не испытал ни горя утраты, ни ревности, ни даже стыда за отсутствие эмоций. Что-то новое зародилось в нем, и он понимал, что это новое и есть его истинная жизнь и, черт возьми, его миссия. Новый Евгений был задумчив и тих, он лежал на больничной койке, целыми днями смотря в потолок, изредка отвечая на вопросы соседей по палате. Врачи находили состояние его естественным для самоубийцы, отягощенного к тому же отвратительным для молодого мужчины положением: ему как минимум два месяца предписывалось лежать неподвижно. Однако врачи ошибались: он и не думал про Ию, а это унизительное положение находил самым прекрасным для себя сейчас, ибо оно не мешало ему думать, да и на всякие бесполезные дела не отвлекало.
Через две недели он попросил мать достать ему Библию. Мать удивилась, но просьбу исполнила. Получив заветную книгу, Евгений и вовсе перестал разговаривать с кем-либо, кроме медработников.
После трехмесячного пребывания в больнице домой вернулся совершенно иной Евгений. Свободных нравов молодой мужчина превратился вдруг в настоящего религиозного тирана.
Первый удар получила мать. Желая порадовать вернувшегося из больницы сына, она сготовила праздничный обед и прикупила вина. Но это святое проявление материнской заботы внезапно вывело Князько из себя: он смахнул на пол говядину и салат и совершенно незнакомым голосом вскричал:
- Скоромным накормить решила?! Сейчас пост, дура!
- Господи ты боже мой! - испуганно прошептала мать.
- Не сметь имя Господне всуе! - неистово оборвал мать новоявленный тиран и стукнул по полу костылем для пущей убедительности.
И мать поняла, что по-прежнему уже не будет.
Через год Евгений самым что ни на есть беспардонным образом соблазнил робкую Александру, дочь не то старообрядческого священника, не то фанатика, не то просто доморощенного тирана с уклоном в высокую мораль. Произведя над бедной девушкой акт бесстыдства, Евгений цинично потребовал ее руки. Измученная и униженная Александра горько заплакала и сказала, что не любит Евгения, но тот угрожал доложить ее суровому отцу о блуде дочернем, и в результате несчастная девушка вынуждена была сдаться. А еще через девять месяцев она родила ему дочь Юлю.
Девочку воспитывали почти монашенкой. Ей разрешалось носить только длинные юбки и темные рубахи; серьги, кольца «и все эти позорные цацки» были строго запрещены. Юля училась в церковной школе и пела в церковном хоре, послушно исполняла папины приказы, понимая, что должна как мама и бабушка, повиноваться отцу в его этой ненормальной игре. Князько-старший лично обучал дочь вокалу, гитаре и сценической речи, ибо сам был артист, но проявлять актерские таланты дочери разрешалось только под строгим присмотром родителя, дабы не пустилась в разврат. Впрочем, Юля довольно быстро освоила искусство двойной жизни. Дискотеки, алкоголь и потеря невинности в четырнадцать лет не миновали ее. Однажды отец заметил Юлю в объятиях подозрительного парня, после чего силой утащил домой и жестоко высек. Тогда Юля научилась осторожности… Долго не выходила она из дому одна без очевидной причины, холодным умом пытаясь найти выход… Интуиция подсказывала, что он был. Вскоре решение созрело в ее голове, и Юля призналась отцу, что желает посещать бассейн. Евгений обрадовался дочкиному порыву, ибо был все-таки за здоровый образ жизни, купил ей абонемент без ограничений, а также купальный костюм, шапочку и… спортивную сумку черно-зеленого цвета. Теперь Юля могла в любой день ходить, куда ей вздумается, помещая свои «мирские» вещи - тайные подарки троюродной тетки (давно еще ставшей негласной ее сообщницей) - и косметику, у той же тетки добытую, в большую спасительную сумку. После поступления в институт Юлина любовь к «спорту» преумножилась в разы. Она вставала как можно раньше, чтобы успеть к самому открытию университета, чтобы никто из сокурсников не увидел ее в монашеском обличии. Учебный день Юля проводила в мирском одеянии, а по дороге домой заходила либо в кафе, либо в супермаркет, чтобы соответственно либо в уборной, либо в примерочной перевоплотиться обратно в послушную дочь сурового отца, православного на всю свою голову. Юля даже продумала такой тонкий момент, как особенности женской физиологии, и в течение трех-четырех дней каждый месяц ходила в университет без спортивной сумки, заранее договорившись с теткой, что заскочит к ней рано утром, чтобы быстренько принять вид человечий, и после учебы, чтобы снова превратиться в благообразную дочь… По мере того, как одногруппники узнавали все больше подробностей о ее семейной ситуации, Юля все меньше начинала ее, ситуации, стесняться, и на последнем дне рождения Кирилла даже позволила себе переодеться в монашку прямо в квартире Графиновых, чем повергла в шок мать Кирилла.

И вот сейчас несчастный Кирилл в силу своих возможностей смотрел на Юлю, неправдоподобную, с распущенными черными волосами, одетую в какое-то нелепое, старомодное, зато ультракороткое платье, склонившуюся над сидящей рядом Леной и что-то ей увлеченно шептавшую. Неприятная мысль промелькнула в его голове. Он почувствовал, как пот выступает на лбу, а по спине побежал противный холодок.
Беспокойство Кирилла имело причины: Лена любила девушек, и наш герой об этом факте знал.
«Нет, этого не может быть… Юля – это не то. Это смешно, в конце концов! Юле нужна помощь психотерапевта, а не лесбийская любовь. Нет, Лена не может любить Юлю. Здесь только жалость, однозначно. Стоп! А зачем я вообще об этом думаю? Я же решил, что все эти идеи насчет Лены бред! Какого черта я снова…»
Внезапно перед столом Кирилла возникла сама Елена Теплякова. Это было столь неожиданно, что он даже отшатнулся назад, ударившись лопатками о стену… Краснея и лихорадочно хватая воздух, он уставился на Лену.
- Ты что это, друг, от меня на стены кидаешься? И покраснел. Ты часом не болен?
- Я… нет… я просто задумался слегка.
- Думать вам вредно, Кирилл Андреич.
Была у них такая игра: звать друг друга по имени и отчеству.
- А я, Еленушка Борисовна, думал о вас, - он изо всех сил старался говорить непринужденно и как бы с юмором.
- Обо мне? Это к чему же, позвольте поинтересоваться?
Кирилл понял, что сказать ему решительно нечего, он испуганно опустил глаза, но вдруг в аудиторию вошел преподаватель.
«И все же она должна быть моей! По-другому теперь никак! Скоро все скажу. Обязательно скажу… Подумать надо. А сейчас надо уходить. Пара закончится, и прочь отсюда, скажу, что болен, иначе я все провалю».
Пара как назло казалась бесконечной, время точно вздумало испытать Кирилла на прочность.
«Господи, что за мучение? Зачем я придумал себе этот вздор? Как я буду выпутываться из этих сетей?.. Из сетей собственного идиотизма. Ну почему я такой идиот?.. Но ведь она прекрасна!»
Кирилл пытался играть в мобильный телефон, но не мог сосредоточиться, предложил соседке по парте посоревноваться в крестики-нолики – эта сволочь отказалась. Кирилл сходил с ума девяносто минут. На девяносто первой его мучения кончились.
Улица, как и два с половиной часа назад, отрезвила нашего героя, и вся эта ситуация опять показалась ему сущей блажью. Было сыро и противненько, мокрый снег ударялся об очки. Люди однородной массой проплывали мимо. Им было наплевать. Он закурил.
«Нет, решительно мне нет дела до глумливых лесбиянок. Только дружба, как раньше. Я же молод и… и… что «и»? И красив? И здоров? И талантлив? Да уж… Какое убожество!»
- Куда прешь?! – оглушил Кирилла женский вопль.
В то же мгновение он почувствовал толчок: в ноги его врезался толстый ребенок в ядовито-зеленом ватном комбинезоне. Свиноподобный мальчик тошнотворно смеялся, а его мать продолжала орать на нашего несчастного героя.
- Идет, под ноги не смотрит! И зачем такие очки нацепил, раз все равно ничего не видишь?!
С трудом избавившись от громогласной базарной мамаши, излишне защищавшей свое жирное, никчемное чадо, Кирилл свернул на набережную Канала, и там вдруг лицом к лицу столкнулся с Саньком Огурцовым из параллельной группы, некогда его лучшим другом. Друзьями они были всего полтора месяца, но Огурцов об этом не знал.
- О! Кирилл! Какая встреча! – радостно замахал руками Санек.
- Привет, Санек.
- Ты из университета?
- Да, - Кирилл отвечал сухо и раздраженно.
- Мейергольц напрягает? – заговорчески усмехнулся Санек.
- Нет.
- А может, по пивку?
«Что ж, домой мне еще рано. Рублей сто еще есть… Можно и по пивку».
И они пошли по пивко.
Категория: Рассказы Автор: Любовь Терентьева нравится 0   Дата: 28:07:2012


Председатель ОЛРС А.Любченко г.Москва; уч.секретарь С.Гаврилович г.Гродно; лит.редактор-корректор Я.Курилова г.Севастополь; модераторы И.Дадаев г.Грозный, Н.Агафонова г.Москва; админ. сайта А.Вдовиченко. Первый уч.секретарь воссозданного ОЛРС Клеймёнова Р.Н. (1940-2011).

Проект является авторизированным сайтом Общества любителей русской словесности. Тел. +7 495 999-99-33; WhatsApp +7 926 111-11-11; 9999933@mail.ru. Конкурс вконтакте. Сайты региональной общественной организации ОЛРС: krovinka.ru, malek.ru, sverhu.ru