Olrs.ru / Конкурс
КОНКУРС

Регистрация

Логин

Пароль

забыли пароль ?
















Друиды

Они шли по незнакомой улице. Над ними реяли птицы, становящиеся на крыло в последние дни осени, раздавался оглушительный грай.
- Вон, посмотри, видишь? – она сжала его запястье холодной рукой.
- Что?
- Вон, между деревьев – вереница огней. Это друиды со своими факелами идут на какой-то молебен, - она откинула назад голову, выставила млечно блестящий подбородок вперед – тот сразу бросился в глаза своей помягчевшей, постаревшей за минувший год линией.
- Алура, что за глупости, - спутник девушки усмехнулся. – Ты же прекрасно знаешь, что там трасса. Это машины.
Алура, прищурившись, смотрела вперед, и в ее опущенных ресницах беспомощно барахталась серая лунная радуга:
- Ты не понимаешь, - она глубоко и шумно вдохнула, но выпустила воздух очень медленно, едва слышно, словно боялась, что это кто-то заметит. – Посмотри: эти голые ветви, эта темнота, такая прохладная и деликатная, как черный шелк на двуспальной кровати, и эти ветви – видишь, как мелькают, как мелькают огни?..
- Шелк на двуспальной кровати..? – озадаченно переспросил юноша.
Алура быстро повернулась к нему и резко, неприятно и коротко рассмеялась.
- Глупости? Глупости, правда? – она быстрым и неожиданным прыжком перескочила лужу с опрокинутым и перемешанным небом. – Не обращай внимания. Я иногда несу просто несусветные глупости.
Ее спутник искоса поглядывал на профиль девушки. У нее был очень длинный, острый нос – почему он раньше никогда этого не замечал? Все лицо Алуры поражало невероятной красотой, гармонией, соразмерностью – а нос этот торчал дерзко, остро, совершенно ни к чему, кичась своим видом и самим существованием внося натуральный раздрай в облик девушки. Казалось, Алура была бы даже гораздо красивее, если бы у нее вовсе не было никакого носа вместо этого штыря – просто гладкое место посреди лица, вверху – бездонные глаза, внизу – чувственные губы. Но при всем этом юноше неожиданно подумалось, что именно этот ужасающий нос ему особенно мил, и если бы не было этого выскочки, никогда и никто не заметил бы ни Алуриных глаз, ни ее рта.
А между тем, в этом самом рту ее, алом, горячем и влажном, кипели какие-то странные слова, пыхали и бежали за края, растворялись в лиловом сумеречном тумане:
- Я, понимаешь, вообще очень странная. Вот сегодня, к примеру – чего уж лучше! – проснулась и подумала, что мои руки мне мешают. Смотри, какие длинные! – Алура вырвала свои пальцы из его ладони и вытянула перед собой две длинные тонкие руки, немного по-птичьи помахала сверкающими кистями. – У, какие длинные! – пару секунд она, остановившись и склонив голову набок, разглядывала свои конечности, а потом неожиданно сказала: - Я подумала, что такие длинные непременно попадут в какую-нибудь передрягу. Я же не смогу за ними уследить. А тут хрясь – и все, как их не бывало. А ноги? – Алура резко наклонилась и задрала юбку, так что ее бедра оказались едва прикрыты льющейся тканью. – Смотри – тоже длинные. И ступни такие… - пару раз качнулась с носка на пятку и обратно. – За ними же тоже трудно уследить, как ты думаешь?
Юноша задумчиво стоял напротив нее и рассматривал пробор в ее волосах.
- Бац, бац – и распадусь на части. Как ты думаешь? – вскинула на него бездонные вопросительные глаза.
- Как в мультике о Джованни?
- Что?
- Цветной мальчик Джованни.
- Цветной мальчик Джованни?.. – растерянно повторила она. – Распался на части?
- Распался.
- Совсем?
- Совсем.
- Навсегда?
- Мама его собрала. Ей помогли люди.
- Люди! Какие добрые люди. Нет, с такими людьми не распадешься. Если я распадусь, я распадусь не так.
Алура снова вцепилась в его руку.
- Ты меня не слушай. Я очень странная бываю. Ты молчи и смотри туда, на друидов, а я буду болтать, но ты меня не слушай. Смотри, луна, - она задрала голову, снова засветился мягкий подбородок.
- Ты…
- Что?
- Ты постарела за этот год, - он приблизил к ней свое лицо и так крепко прижался к ее шее ртом, что она почувствовала твердость зубов.
- Ай, не надо, - Алура оттолкнула его и засмеялась, а потом обхватила сильной лапкой за шею и горячо впилась губами в губы. – Надо вот так, ты понял?
Юноша сосредоточенно кивнул.
Алура опять засмеялась:
- Повтори!
Он поцеловал ее очень осторожно. Ему в рот лезли ее волосы, выбившиеся из растрепанного хвоста, но он продолжал целовать ее вдумчиво и нежно, пытаясь запомнить вкус всей ее, даже этих волос.
- Нет, не так было, - она отскочила от него, грудь почему-то ходила быстро-быстро. Я не так показала!
- Я знаю, - он спокойно моргнул.
- Ты пойми, я очень странная бываю, - она вцепилась в его руку, потащила за собой. – Ты знал, что я не люблю есть на людях яблоки? Я что угодно могу делать на людях, но есть яблоки – нет, никогда! А еще я никогда и ни за что не буду есть яблоко, от которого кто-то уже укусил. Пирожок – да, шоколадку – сколько угодно, но только не яблоко!
- Со мной ты ела и яблоко, - задумчиво сказал юноша, его внимательные глаза отражали весь город.
- Да, и вправду, с тобой – ела, - Алура задумалась. – Глеб!
- Что?
- Сегодня утром я еще стала бояться умереть. Очень бояться.
- Я тоже боюсь, - спокойно сказал он.
- Боишься? А чего ты боишься? – ее ноги делали быстрые, мелкие шаги, маленькие несуразные каблуки быстро кололи асфальт.
- Умереть.
- Нет, нет – не то. Чего ты там, в смерти, боишься?
- Что меня не будет, - Глеб пожал плечами.
- Вот! – Алура вскинула палец, окунула его в темноту, а потом быстро прижала к изумленно приоткрывшимся губам. – Вот… Это же как же… Представляешь: раз, и ни тебя, ни мира, только темнота. Вообще ничего… Глеб… А это же уже было… Глеб, просто темнота, понимаешь?..
Он увидел, что в глазах ее и голосе задрожали слезы, погладил по вздрагивающим плечам.
- Ты веришь в то, что мир – настоящий? Ведь если он настоящий, почему же тогда в нем есть тогда такая пустота, Глебушка? А я вот подумала об этой смерти, и, знаешь, что поняла? Вошь во мне сидит. Сердце у меня злое… Я так мало кого люблю. Я хочу любить многих-многих, я так радостно хвостом виляю, чуть завижу кого, а вошь эта: врешь, не уйдешь!.. И хороших людей я сама прогоняю… А другие, которых хочу позвать – ко мне не идут… - Алура сильно сжала его руку. – Ты, слышишь, не уходи! Я тебе все расскажу, Глеб.
Глеб кивнул.
- Глеб, у меня сердце злое, и в нем сидит вошь. А еще я трусливая до чертиков, такая противная, такая нюня, такая тряпка – я так боюсь этой темноты! Ты знаешь, когда я гуляю в темноте, то мне кажется, что мир – ненастоящий. Он двоится, мне все время кажется, что я сплю. Я вот смотрю на тебя – а ты уплываешь. У! Вот, видишь – деревья? А мне кажется, что они нарисованы. Ох, не могу туда идти! Мне кажется, это все ненастоящее…
Алура остановилась, зажмурила глаза, так что даже уголки губ страдальчески вздернулись, выставили напоказ влажный жемчуг зубов.
- Все двоится, как рисунок с черными профилями и вазой – не знаешь как смотреть, не поймешь, что это на самом деле нарисовано… Ну, скажи, деревья – нарисованы?
- Нет, настоящая аллея. Пойдем.
Она не раскрыла глаз, сделала пару шагов, крепко держа его руку. Потом резко вдохнула, огляделась.
- Настоящие!
Глеб прижал к сердцу ее дрожащие пальцы, погладил их второй рукой – осторожно, по очереди подушечку каждого.
- А вот, здание – красиво! – она отвернулась, у его губ замаячила ее белая мочка, занавешенная кружевом спутанных волос. – Смотри!
- Это не здание, это просто рисунок на ткани. Власти занавесили этот дом, потому что не успели его отремонтировать к государственному празднику.
- Да ты что! – Алура громко захохотала. – Ай да власти! Ай дают! Де-ко-ра-ция! Смотри – театр! – девушка ткнула пальцем в сияющее огнями воздушное здание театра. – Пойдем смотреть спектакли?
- Хочешь – пойдем.
- Нет, конечно, не хочу, - она прижалась раскрасневшейся щекой к собственному плечу, а потом секунду поколебалась – и всем телом прижалась к Глебу. – Завтра, завтра пойдем! И пойдем еще туда, где стихи будут читать? Пойдем?
- Пойдем.
- Так красиво читают стихи: боэоби… лилулей… - она тихо запела, вышагивая осторожно по бардюру вдоль тротуара. – Как еще? Стихи – это красиво. Есть такая легенда, что раньше люди говорили только стихами, а потом стали – просто так, - раздраженно передернула плечиками: - Дурачье!
Помолчала. Глеб вел ее за руку, она, балансируя, размахивала второй рядом с собой.
- Глеб, ты знаешь, что я ненавижу стихи?
- Нет, не знал. Ты же сама их пишешь?
- Глеб, я ненавижу стихи.
Она спрыгнула, быстро пошла рядом, по земле, почти волоча юношу за собой.
- Вместе с вошью во мне знаешь, кто еще живет? Знаешь? Кролик! Мокрый худой кролик, такое жалкое существо. Он сошел с ума от того, что живет все время один, в клетке. Вошь не считается – вошь кусает его, да и только, а поговорить ему не с кем. Глебушка, если бы я не училась в школе, если бы не поступила я в вуз да если бы не ты – остался бы от меня только он, жалкий такой, дрожащий… - Алура нервным движением прижала обе руки к своей груди, а потом осторожно отвела их чуть от себя, посмотрела с жалостью на сомкнутые ладони, как будто в них сидел и дрожал унылый кролик в сваленной мокрой шерсти…
- Его зовут Размазня, - тихо добавила она.
Глеб погладил ее по щеке двумя пальцами, глядя на ее профиль пристально и нежно. А Алура вдруг всплеснула руками и горячо, но тихо заговорила:
- Я вообще боюсь каждого утра. Потому что не знаю, что несет новый день. Боюсь идти в темноту, боюсь дорог, боюсь огней, боюсь света, боюсь людей. А вот вещей я не боюсь – представляешь? Я их боюсь только обидеть… В детстве я подолгу разговаривала с ними про себя. И сейчас – не могу выбрасывать, глажу их, могу вернуться в комнату, если мне покажется, что не дотронулась до какой-то вещи, а она этого ждала. Вещи – они такие милые…
- Почему ты так боишься?
- Почему? – закосила сверкающим глазом. – Я, Глебушка, когда ложусь спать, иногда чертей вижу. Один раз смерть видела. Нет, нет, в том и дело, что не во сне… но и не наяву. А просто, понимаешь, лежу, закрыв глаза, думаю о своем – а тут бац: они перед глазами…
- Бедная моя…
- Поцелуй меня, Глеб?
- Нельзя – люди кругом, смотрят.
- А ты на людях поцелуй, Глеб! – она смотрела пристально, чуть нахмурившись, тонкие ноздри беспомощно, прозрачно раздулись.
- Алура…
- Вредина! – отвернулась, опять зашептала. – Почему ты вообще меня пожалел, я же предупреждала, чтоб не слушал. Не слушай! Глеб, я иногда в девушек влюбляюсь, когда вошь моя молчит. Они такие красивые, девушки. Голову повернет, слово теплое скажет – и я влюбилась… Только же за это и можно любить – за обаяние поворота головы. Я с ней тогда дружить хочу, выдумываю всякое, как мы с ней по магазинам гулять будем, мальчиков обсуждать… Ну совсем как влюбленная, только что стихов не пишу. У нее какая-нибудь царапинка, или линия подбородка помягчела, как у меня – я сначала сморщусь, не понравится – а потом так бы и расцеловала ее за то, что так на меня похожа… Но невезучая я в любви. Мне обычно только улыбаются в ответ.
- Я тебя люблю.
- Только ты меня и любишь… И я люблю – только тебя. Я тебя за душу люблю. Те все дуры и дураки, всех остальных я выдумала. Я, может, весь мир выдумала, может, только мы с тобой и настоящие.
Глеб шел рядом, молчал, потом остановился, повернулся – сильно поцеловал ее горячий и алый рот.
- Что, нет людей?
- Пусть смотрят.
Алура усмехнулась.
- Пойдем сядем, вон скамейка.
Сели.
- Ты меня все равно слушал, - сосредоточенно сказала Алура, двигая носками ботинок по желтой земле. – Я уже совсем сон с реальностью перепутала… Я тебе говорила, чтобы ты не слушал?
- Говорила.
- Штучки, штучки, штучки… - она защелкала пальцами, будто припоминая что-то.
- Что?
- Нет, ничего. Это я так. Раз ты все равно слушал, хочешь, расскажу тебе, что я выдумала?
- Да.
- Мне за это не будет прощения. У меня от этого вошь и завелась. А я выдумала, и все равно забыть не могу. Слушай.

Сказание сие записано рабом Божиим А…, презренным и разумения не имеющим, жалости достойным, летом … от Рождества Христова.
И настал Апокалипсис. И явился на Землю Антихрист, человек, Богом себя возомнивший, красоты неизведанной, ума невозможного. И повел он за собой тысячи грешников. И пошла за ним Она, ибо полюбила его.
И ниспослан был на Землю Христос, богочеловек, возлюбленный сын Божий. Смиренный духом, любви преисполненный, веру и отпущение грехов раскаявшимся несущий. И пошли за ним все праведники, но не пошла Она, ибо полюбила Антихриста.
И был бой великий. И стоял плач великий на всей Земле.
Христос стоял на горе в лучах святого сияния, и повержены были армии грешников, и гибли они, не покаявшиеся, в муках адовых, и светлы были лики праведников за спиной Христа.
Но не был пока повержен сам Антихрист. Стоял он у подножия горы, во мраке, едва касалось его сияние Христово, но был он также прекрасен, как прежде, когда только явился на землю, и когда Она полюбила его. И сияли глаза его, широко открытые, и взор его был прям и смел. И стояла Она рядом, и тянула руки ко Христу, но не смела сделать шага к нему, а прижималась плечом к Антихристу, которого знала имя мирское – Азим, и которого любила Она.
И сказал Христос:
- Дитя мое, ступай во свет мой, ибо знаю, что светла душа твоя, и не вершила ты великих грехов в жизни своей, и есть любовь в сердце твоем. Ступай во свет мой, ибо сейчас ты во мраке, и помутнено сознание твое, и не ведаешь ты, что творишь. Ступай во свет мой, покайся, и будешь ты прощена, и хватит на тебя милосердия Божия, и будешь ты спасена, и вознесешься в Царствие Небесное со всеми праведниками.
- Господи мой! – отвечала Она, плача неистово. – Правду ты знаешь о душе моей, всегда я старалась жить по Заповедям Божиим, почитала отца и мать своих, и не убивала я, не крала, не прелюбодействовала… Но и ближнего своего я возлюбила как саму себя, и сильнее, чем себя, возлюбила я Азима, человека, и не могу я бросить его, ибо люблю его душу, и тело его люблю, и глаза его сверкающие.
И молвил Христос:
- Грех то: любить ближнего больше, чем Господа своего.
- Ведаю, Господи мой, но люблю его. Люблю его, ибо человек, ибо он грешен, грешнее всех, а грешника пожалеть надобно. Никто не пожалеет его, кроме меня, никто не простит ему грехов его. Будет низвергнут он в Геенну Огненную, проклят будет, казнен будет, никто не пожалеет его, и те, кто шли за ним, попирать его имя будут, плевать будут в него и топтать ногами, ибо скажут, что это он виноват в их греховности. Не ведают они, Господи мой, что сами в ответе за себя, и их дух должен был оказаться так силен, чтобы идти за тобой. Только я, Господи мой, видела, что он человек, не миссия, и пошла за ним, ибо всякого человека нужно любить, а тех, кого никто больше не любит, вдесятеро любить.
Помолчал Христос, а потом молвил:
- Знаешь ли ты, дитя мое, что мнит себя он человекобогом?
- И то знаю, Господи мой. Но знаю еще, что больно ему одному быть, тяжело вести за собой, ибо слаб дух его. Знаю еще, Господи мой, что смог он меня полюбить, хоть и грешна я тоже, но увидел он, что есть во мне добро, и полюбил меня. Знаю еще, Господи мой, что любовь эта сохранила в нем душу, хоть и сломлен был дух. Господи мой, если покину я сейчас человека этого, столько плакавшего, столько думавшего, так надеявшегося, так разбитого, будет ли это добром? Не останется в нем ни души, ни духа, Господи!
И сказал Христос:
- Так чего же ты хочешь, дитя?
- Хочу пойти за ним, и пострадать с ним, и держать его руку во всех горестях его, как держала в радостях в земной нашей жизни, и любить его, и не дать ему быть разодранным, и не дать попрать красоту его, Господи мой.
- Понимаешь ли ты, дитя, что придется перенести тебе все, что переносят самые страшные грешники, каких только и есть Азим за всю историю человечества, ибо повел за собой он многих, и повинен потому за грехи их? Понимаешь ли ты, дитя, что те муки, что сегодня перенесла Земля – это только начало его мук? Понимаешь ли ты, дитя, что никогда не будет пути назад тебе, и не будет другой жизни, и вечности вечные будешь ты связана с этим человеком?
- Понимаю, Господи мой.
- И не боишься ты? И готова ты?
- Страшно, Господи мой, не могу сокрыть. И больно отворотиться от Тебя. Но я готова, и нет мне другого пути.
И молвил тогда Христос:
- А ты, Азим, слышал ли, что говорит это дитя?
Сказал Азим:
- Слышал.
- Примешь ли ты, поверженный, разоренный, жертву эту? Возрадуешься ли тому, что останется с тобой еще один грешник, что не тебе только страдать теми страшными муками, что не все твое войско казнено?
И повисла тишина на Земле.
И сказал Азим:
- Не возрадуюсь. Не приму.
И заплакала-закаталась стоном великим Она, и цеплялась за руки Азима, и за ноги его, но тверд он был и сказал в другой раз:
- Не возрадуюсь. Не приму.
И молила Она взять ее с собой на муки, ибо легче ему будет, и целовала его, и плакала, но сказал он в третий раз:
- Не возрадуюсь. Не приму.
И сказал еще:
- Покайся, дитя. Тебе дорога в Царствие Небесное за любовь твою.
И молвил тогда Христос:
- Встань, дитя, и утри слезы, и возрадуйся, и возблагодари Бога Отца: смилостивился он над тобой, и услышал тебя, и услышал музыку твою среди этого стона, и возрадовался, что есть любовь на этой Земле, и ниспослал тебе покой. Покой вымолила ты и Азиму, ибо правда в том есть: не он искушал грешников, но грешники шли за ним. Будьте же не блаженны, но покойны. Аминь.
И вознесся Христос с праведниками в Царствие Небесное, и низверглись стонущие грешники в Геенну Огненную, и воцарился на земле покой.

Алура глубоко вдохнула, облизнула губы.
- Правда, страшно?
- Алура… это ты сама?
Кивнула сосредоточенно.
- Так ведь… не страшно совсем. Совсем не страшно, - Глеб взял ее руку, положил себе на колено, стал гладить светящиеся вены. – Мы с тобой год вместе, а я еще даже тысячной доли тебя не узнал…
- А я – тебя, - она серьезно посмотрела на него влажно блестящими глазами. – Ты веруешь, Глеб? Веруешь?
- Верую. А ты?
- И я верую, как ты.
- А во что ты веришь?
- В любовь.
Категория: Рассказы Автор: Анжела Богатырева нравится 0   Дата: 16:01:2012


Председатель ОЛРС А.Любченко г.Москва; уч.секретарь С.Гаврилович г.Гродно; лит.редактор-корректор Я.Курилова г.Севастополь; модераторы И.Дадаев г.Грозный, Н.Агафонова г.Москва; админ. сайта А.Вдовиченко. Первый уч.секретарь воссозданного ОЛРС Клеймёнова Р.Н. (1940-2011).

Проект является авторизированным сайтом Общества любителей русской словесности. Тел. +7 495 999-99-33; WhatsApp +7 926 111-11-11; 9999933@mail.ru. Конкурс вконтакте. Сайты региональной общественной организации ОЛРС: krovinka.ru, malek.ru, sverhu.ru