Заблудившийся олень
|
«Зрение у оленей слабое, лодку они замечают поздно, когда до встречи остаются секунды». Эдгар Дубровский сценарий «Запасной аэродром» С малого детства Ромка Шустов страдал плохим зрением. Заметили это в первом классе. Ромка сидел на последней парте и через месяц обучения пожаловался родителям, что не видит, что на доске пишет мелом учительница. Ромку отвели к офтальмологу, тот глянул и как приговор прочитал: – Минус три. Плохо дело в таком возрасте. Родители в ужасе стали кормить Ромку витаминами, морковкой, черникой и всем прочим, что должно было в их понимании срочно восстановить зрение, но всё шло в обратную сторону. К пятому классу зрение опустилось до «минус пять», к девятому – до «минус семь», а к выпускному – до «минус восемь»... «Минус восемь» – это такое зрение, когда человек снимает очки, а в глазах фактически один большой мутный туман, сквозь который проглядываются очертания близлежащих предметов. Чем предмет крупнее, тем его, конечно, лучше видно. Если человек никогда без очков долго не ходил при таком зрении, то у него очень быстро начинает кружиться голова. Предметы какие-то границы имеют, но всё, что дальше метра, опять-таки, в зависимости от величины предмета, похоже на размытые пятна. Причём пятна эти могут теряться и размываться полностью, если контрастность их небольшая и от общей картины местности плохо отличаются. В восемнадцать лет, когда всех друзей забрали в армию, а Ромку не забрали никуда, когда все друзья завистливо хлопали его по плечу и завистливо напутствовали – ну, ты давай тут... за всех нас... всех тут подряд... Ромка впервые в жизни почувствовал, что его слабое зрение как-то влияет на его жизнь. Во-первых, в армию не годен, во-вторых, работать тоже может не везде, есть медицинские ограничения, в-третьих, что делать дальше, если зрение начнёт садиться ещё ниже? В институт Ромка экзамены сдал, но пройти не смог по конкурсу, мало было баллов. Если бы он выбрал себе институт нормальный, а не факультет кинодраматургии московского ВГИКа, то вполне бы мог устроиться студентом лет на пять. Он вернулся в родной Северск, в своё Заполярье, в тундру, посидел до осени дома на родительских харчах, после чего пошёл искать работу. Работы он не нашёл. Грузчиком идти было нельзя по зрению, главным инженером никто не взял. Когда пришёл конец августа, Ромка, перечитавший за последние годы всего Джека Лондона, вступил в местный охотсоюз, получил сразу два охотбилета, как от Министерства природных ресурсов, так и от местного охотобщества, весь август исправно посещал занятия в местной полиции по правилам обращения с охотничьим оружием, после чего в начале сентября получил разрешение и на родительские деньги приобрёл себе прекрасный бокфлинт (вертикально спаренные стволы) ТОЗ-34. Всю осень Ромка проохотился на уток и куропаток. Охотился плохо, больше просто бродил по тундре. Зато впечатлений набралось масса, сюжетов для конкурсного рассказа во ВГИК было теперь предостаточно. Подошла зима. Как всегда внезапно в Заполярье, быстро и неотвратимо. День уменьшился к декабрю до полутора часов, остальные двадцать два с половиной часа в тундре стояла ночь. Работы Ромка себе так и не нашёл. Бездельничал под присмотром родителей. На охоту ходил чуть ли не каждый день, с охоты приходил усталый, на вопрос родителей: «что убил?», отвечал коротко и уверенно – ноги. Правда, куропатки тоже встречались и тоже нередко были на столе семьи. Однажды Ромка в магазине охотсоюза увидел небольшие капканы, поинтересовался у продавца – для кого? Для песца, ответила та безразлично. У Ромки загорелись глаза. Песца он видел в тундре однажды, совсем недавно, увидел так близко, что даже опешил. Он присел отдохнуть в ложбине, где была вереница высоких кустов, в которых обычно кормились куропатки, и здесь краем глаза заметил какую-то движущуюся фигурку... Вначале подумал: собака? Песец просто пробежал мимо, по его же лыжне, только один раз глянув на человека безразличными глазами. Ромка уже слишком поздно стал палить из обоих стволов по зверю, но зверь ушёл. Ушёл ровно, спокойно, лишь чуть-чуть скорости прибавив. Ромка приобрёл капкан, на следующий день поставил его там, где песца увидел, и, даже не поискав в этот раз куропаток по кустам, ушёл домой. Теперь оставалось ждать. Что он будет делать с песцом, когда поймает его в капкан, Ромка пока не знал. Может, прихватит за задние ноги и треснет башкой о... обо что? О снег? Тогда просто пристрелит зверя в капкане. Метров с десяти, чтобы наверняка. Потом он снимет шкуру так, как много раз уже читал в самых разных книгах и справочниках. Шкуру с песца снимают «чулком», надрезая для этого вначале кожу убитому животному в районе челюстей, потом выворачивают шкуру наизнанку... потом откусывают аккуратно коготочки на лапах и так до самого хвоста. Куда он денет эту шкуру? Матери отдаст. Пусть сошьёт себе шапку. Правда, у матери этих шапок... Ждал Ромка своего зверя всего один день, точнее, ночь, а следующим утром ещё затемно вышел в тундру. К двадцатым числам декабря по «московскому» светает за полярным кругом в десять, темнеет в двенадцать тридцать, сам день, собственно, определяется как «сорок минут». День стоял тихий, облачный, небо и заснеженная тундра сливались у горизонта в один белый туман. Ромка вышел за город, прошёл с пару часов в открытую тундру, в балку с кустами, и, мельком просмотрев, не кормятся ли здесь куропатки, вышел к месту, где поставил капкан. Место было довольно ровное, немного, что называется, «в низине». Места такие среди охотников назывались «балки». Ромка оглянулся – пусто. Снег, снег, снег. Уже рассвело, шёл одиннадцатый час дня, солнце шло где-то за непроницаемыми тучами, очевидно, находилось «в зените». В зените в декабре – это где-то внизу, «под землёй», за линией горизонта. Солнце за полярным кругом зимой не выходит на небо, лучи его лишь отражаются от небесного свода. Это и есть день. Капкан стоял на месте, вокруг было чисто. Ни один зверь не то что не попался в его зверское орудие лова, но даже и не подошёл близко. Ромка аккуратно проверил мелкую цепочку, за которую капкан был привязан к метровому штырю, вбитому в снег, убрал зачем-то кусочки сырого мяса оленины, что положил сюда вчера для приманки, достал нового мяса, разбросал вокруг... Хотел уйти, но внезапно в голову пришло: а если капкан под снегом сработал сам, захлопнулся, и сейчас находится в неактивном состоянии, тогда что?.. Ромка понимал, что сам капкан вряд ли может сработать, но вдруг?.. Чего, спрашивается, ждать зверя, когда орудие лова не работает? Осторожно разворошив снег сбоку, он вытащил капкан наружу, кусочек мяса лежал на железном «пятачке» и примёрз к нему намертво. За три с лишним часа ходьбы Ромка изрядно пропотел в своей тёплой брезентовой куртке. Очки сегодня он в спешке не сменил и вышел в тундру в домашних, а они были лёгкие, держались на носу плохо, что называется, скользили постоянно вниз... Он регулярно поправлял их, пододвигая пальцем в мост на переносице, но через минуты очки упрямо сползали. Осмотрев капкан, он вытащил нож, решив проверить – не подмёрзло ли устройство? Мало ли? Подмёрзнет и не сработает. Ромка ножом ткнул в приманку, капкан мгновенно хлопнул своими челюстями и зажал нож мёртвой хваткой. Ромка расправил его обратно, положил ещё один кусочек мяса на «пятачок», как-то бережно положил капкан в углубление в снегу, легко рукой стал присыпать свою ловушку снегом, в голове промелькнуло – а устройство-то зверское, мучиться зверь будет... метаться... Едва эта мысль посетила впервые его голову, как оправа очков вновь скользнула вниз по носу, Ромка не успел её поправить... очки слетели с лица, перевернулись заушниками вниз и упали ровно на «пятачок» капкана... Ловушка сработала быстро, хватко и чётко – челюсти с металлическим лязгом щёлкнули, во все стороны полетели брызги стекла... Первое мгновение, когда вместо окружающего пространства появился «белый туман», когда вместо того же капкана на снегу мутно затемнело какое-то пятно, Ромка ничего не понимал. После поднял голову, глянул по сторонам и ничего не увидел. Точнее, он увидел. Увидел тот же туман вокруг. Даже кустов, что находились вот здесь, рядом, метрах в трёхстах, вот здесь... нет, не здесь, там... или здесь? Так их нет – ни здесь, ни там... Так. Кусты находились по левую руку – там. Или?.. Или здесь? Может, сходить, глянуть? Зачем? Он зажмурил глаза, открыл, вновь зажмурил, опять открыл – картинка не изменилась, вокруг была белая мгла. Ни горизонта, ни кустов, ни даже антенны городской телевышки, что находилась километрах в десяти отсюда и здесь, в низине, была видна даже в пасмурный день из-за тундрового подъёма – ничего видно не было. Молоко. В один миг Ромка остался слепым. Привычно полез рукой на пояс к сотовому телефону – а нет на поясе сотового телефона, дома оставил, потому как батарейка села ночью, заряжать – времени не было. Решил, что и так обойдётся. Обошлось? Да и потом, он никогда ещё не проверял – берёт ли здесь сотовый. Здесь очень глубокая низина, вполне возможно, что и не «берёт» телефон... Зачем он себя сейчас успокаивает? Зачем? Не взял телефон, всё равно – идиот безмозглый. Глупо, бесполезно он разжал, почти механически, створки капкана, вытащил зажатую, треснутую в двух местах пластмассовую оправу. Поднёс к глазам почти вплотную – стёкол не было, лишь в одном месте торчал осколок треугольной формы. Ромка повертел оправу в руках, не понимая, что делать. После сунул её в карман куртки, пошарил пальцами по снегу, нашёл ещё один осколок стекла покрупнее, приложил к глазу... Осколок крутанулся в пальцах и уколол его, Ромка рукой тряхнул, тут же на подушке большого пальца показалась кровь, сам же осколок выпал в снег и тут же исчез. Ромка наклонился к снегу вплотную, со стороны было похоже, что он снег нюхал. Руками он осторожно водил по снегу, пытаясь всё же нащупать какой-нибудь кусочек спасительного стекла покрупнее, но осколков покрупнее не было. Челюсти самого хищного, безжалостного и чудовищного орудия лова зверей очень точно поймали его очки в свою пасть и раздробили стёкла в порошок. Капкан поймал его сам и безжалостно оставил беспомощного посреди тундры... бескрайной тундры... того самого «белого безмолвия»... Город был рядом, километров пятнадцать отсюда. Куда вот идти? Молоко. Солнца нет, ориентиров нет, даже ветра нет, чтобы запомнить хоть примерное направление. Ромка сел на колени. Тупо, бессмысленно, невидяще смотрел в снег. Мысли вообще отсутствовали. Он впервые за свою очень короткую, молодую жизнь не знал, что сейчас делать. Дома этих очков у него... оправ пять или шесть в запасе валяются... Дома. Дома. Дома. Здесь-то что делать? Ромка поднялся на ноги, достал из рюкзака за спиной термос с чаем, выпил пару глотков, спрятал обратно, поправил ружьё на плече, оглянулся вокруг – молоко. Туман. Белая взвесь. Он зажмурил глаза, открыл – ничего. Зачем жмурился? Глупость какая. Что делать? Он вновь оглянулся вокруг – пустота. И тишина в тундре вдруг стала какая-то неземная, словно вымерло всё рядом. Ни ветерка, ни куропачьего треска, ни клёкота канюка тебе сверху... ничего нет. – Домой идём, – сказал он себе так, словно приказал другому, кому-то другому, который уже так испугался, что и двинуться с места сил нет. Снег заскрипел под лыжами уверенно, как всегда. Снег скрипел под лыжами, как ободряя – не всё так плохо, идти можешь, значит, дойдёшь. Ромка глянул вперёд – а куда дойдёшь? Куда идти? Так. Стоп! Капкан стоял здесь, за спиной, он пришёл оттуда... он перед этим местом пересёк длинную вереницу кустов в распадке, там летом течёт бурный ручей, тальник высокий растёт, до самой весны его не заметает. Он дойдёт до этого тальника и тогда, надо будет идти ровно вверх по тундровому подъёму, а когда он выйдет на него, то, вполне возможно, увидит впереди тёмную дымку от города. От городских труб по всему горизонту тянется тёмная полоса дыма... но это же с нормальным зрением, это же, когда видно всё... увидит ли он сейчас эту дымку? Хоть бы просто тёмную полосу увидеть, хоть бы что увидеть! Он шёл, словно был в какой-то пустоте, словно и не шёл вовсе, а двигал ногами на одном месте, а тундра под ним крутилась во все стороны и конца и края ей не было и быть не могло. «Север крайний – он бескрайний...». Через час Ромка понял, что идёт не в ту сторону, что идёт не домой, а неизвестно куда. Вереницы кустов не появилось, тундрового подъёма не было, он шёл по ровной местности, куда-то в другую сторону от города. В какую? Куда ещё можно было выйти здесь? Если на восток, то можно было попасть на дорогу ведущую в дальний посёлок... если на восток... а он куда идёт? Так... на дорогу? На дорогу – это уже к людям. Там хоть раз в сутки, но пройдёт машина, там... а куда это здесь – на восток? Где солнце? Солнце в декабре на юге находится. Нет солнца. Сплошная одна большая серая туча величиной с небо. И ветра нет... ветра нет... по ветру он бы запомнил движение, по ветру... Куда идёт? Прошло ещё с полчаса, и Ромка заметил, что вокруг начинает очень уверенно смеркаться. День уходил. Снег мерк, темнел, вначале стал отдавать лёгкой синевой, потом начал сереть... Ромка инстинктивно ускорил ход. Ноги его суетливо побежали вперёд, словно хотели догнать день... А куда побежали? Ромка остановился. Куда он бежит? Вокруг уже полная мгла. Сейчас пройдёт ещё с полчаса времени, и снег да небо полностью исчезнут. Останется этот тёмный туман вокруг. Через полчаса небо и снег полностью исчезли. Совсем исчезли... на тундру опустилась ночь. Где-то за тяжёлыми тучами явно шла луна. Полная, яркая луна. Это Ромка понял сразу, потому как даже при самой сильной облачности зимой в тундре полной темноты не бывает. Хоть какой свет, но пробивается сквозь эту пелену мрака, а снег, он такой, он как глаза кошки, от него даже свет далёких звёзд отражается. Ромка поднёс руку с часами вплотную к глазам – четырнадцать часов дня. Ночь. Тихо. Ни ветра, ни свиста, ни крика, ни голоса, ничего. Мёртво. Как перед глазами ничего, так и вокруг ничего. Что ж делать? Идти ночью? Точнее, не ночью, а в ночи... в темноте полной? Куда?.. Ромка остановился, сел на снег, снял рюкзак, открыл его и стал смотреть, что там есть и что могло сейчас хоть как-то пригодиться. Спички, зажигалка, сухой спирт, тормозок с салом, термос, фляжка с коньяком (брал больше для форса, нежели для дела, никогда на охоте не пил), аптечка... кстати, есть таблетки с кофеином, говорят, могут выручить, если совсем усталость одолеет. Ромка снял ружьё, переломил стволы, достал патроны с мелкой дробью на куропатку, зарядил картечью... зачем? Он же не видит перед собой дальше полуметра! Стрелять в кого? В волков? Идиотизм, они зарежут раньше, нежели успеешь руку поднять... но здесь волки не ходят, здесь место пустынное, а им же есть надо... здесь им зимой есть нечего, здесь нет волков... а кто есть? Липкий страх сковал немного сознание, Ромка поднялся на ноги – надо идти, если так сидеть и ждать неизвестно кого, можно с ума тронуться... надо идти. Он всё же снял курки ружья с предохранителя, повесил его на плечо, стволами вниз, поправил за спиной рюкзак, вытащил фляжку с коньяком, открыл твёрдой рукой, отпил несколько глотков, грамм сто... поморщился, сказал громко: – Вкусно. Вперёд! И пошёл вперёд. А может, и назад. Он не знал. Если начнётся тундровый подъём, значит, идёт правильно. Перед городом подъём, потом долгая двухчасовая дорога вниз. А перед подъёмом кусты, длинная вереница, метров на пятьсот. Но ни кустов, ни подъёма не было. Когда он в следующий раз глянул на часы, было уже пятнадцать часов дня в ночи. Темнота сгустилась полностью. Но ни огонька нигде, ни светлячка какого. Сколько бы он сейчас отдал хоть за какой ориентир! В голове впервые качнулась мысль: где-то надо ночевать. Хоть где-то. А где ночевать, если вокруг никакого тебе не то что дерева, куста, бугорка, а и просто кочки, возле которой приткнуться можно, да засидку в снегу выкопать? Ромка снял лыжи, пробил ногами ямку под ноги, сел на лыжи, достал из рюкзака сухой спирт. Как обычно, он взял его много, полсотни таблеток. Спирт – груз лёгкий, а в случае чего грел неплохо. Не раз Ромка уже мог убедиться, что одна таблетка вполне может спасти обмороженные руки. Причём греть руки можно было на ходу. Поджигаешь таблетку спирта, кладёшь её на поддон небольшой алюминиевой печки, в виде крошечной «буржуйки» с алюминиевым стаканом внутри для кипячения пол-литра чая, и прямо так с печкой и идёшь, в руках её держа. Сейчас Ромка поставил эту «печку» на снег, в «стакан» снега засыпал, пару таблеток поджёг и стал смотреть на огонёк за дырочками в лотке печки. Смотреть больше было не на что. Всё остальное меркло в темноте и тумане при отсутствии зрения. Тишина вокруг была мёртвая. Темнота мёртвая, тишина мёртвая... Каждое движение Ромки отдавалось какими-то посторонними звуками извне. Ромка оборачивался, щурился изо всех сил, но ничего не видел. Чай согрелся быстро, он заварил покрепче, решив, что лучше ему не спать, а просто сидеть и ждать рассвета... сколько ждать? Сейчас уже было шестнадцать часов дня, светать начнёт в восемь утра... шестнадцать часов ожидания. В полной темноте, в полной слепоте. Глупо, конечно, было не взять с собой сотовый телефон. Хоть зарядить полчаса да выключить, а включить, когда уже и в самом деле понадобится. Впрочем, Ромка здесь серьёзно задумался, а стал бы он сейчас, к примеру, звонить... куда звонить? В службу спасения? Смешно. Ни за что бы не стал. На смех бы подняли. Пошёл парень снимать капкан да угодил в него сам! Да как!.. Очки с носа слетели и ровно в дребезги! Нет, не стал бы звонить. Положение и глупое, и не лёгкое, но звонить, просить помощи – ещё глупее. Ночь пересидит, а там посмотрим. Выйдем куда-нибудь. В конце концов, он не в открытой тундре, в трёх сторонах из четырёх – или город, или дорога, или посёлок дальний. Самое ближнее километров десять-пятнадцать будет, это всего-то три часа ходьбы. Хорошо бы ещё знать: в какую сторону ходьбы?.. Нет, звонить ни в какое МЧС он бы всё равно не стал. Может, это и глупо звучит, но стыдно как-то и уж тем более – не по-мужски. Тоже мне – ох-хотник! В своё время Ромка очень многое прочёл из того же Джека Лондона, о «белом безмолвии». Читалось всегда хорошо, под торшером, в уютном кресле, со стаканом горячего чая рядом, переживалось за героев, представлялось: как бы он?.. А как бы он? Вот он сейчас и-и «как бы»... Есть у Джека Лондона такой рассказ, когда человек выходит один в маршрут, минус шестьдесят по Фаренгейту, по Цельсию это где-то пятьдесят два... холодно. И человек это промочил ноги в ловушке ручья. Хотел костёр разжечь да не смог, так и замёрз... Мораль такая – не ходи в маршрут в одиночку. Друг бы разжёг ему костёр и человек остался жив. Конечно, с его положением сейчас такой случай сравнивать глупо, но всё же – был бы рядом друг, он бы просто вывел его из тундры, из темноты, из слепоты. Но друга не было, все друзья как-то были годны к службе в армии и сейчас отдавали свой долг Родине. Вода закипела быстро, прямо в колбу Ромка бросил два пакета чая, сахара несколько ложек, достал колбу и, держа её в перчатках, обжигаясь, стал пить. Холодно не было, но Ромка знал по опыту своему небольшому, что человек после ходьбы остывает очень быстро, оглянуться не успеешь. Полчаса посидишь на снегу – и замёрз. Поэтому лишнее тепло лишним не будет. Через час его пробрал первый озноб. Ромка поднялся на ноги, беспомощно, в который раз, оглянулся в темноте, надел лыжи и пошёл... Куда? Куда-то вперёд. Правда, он сейчас не знал, где этот перёд, но на всякий случай пошёл не в ту сторону, в которую шёл до сих пор, а совершенно в другую. Может, так выйдет на подъём перед городом. Ему лишь бы оказаться наверху, лишь бы выйти из балки, освещённый огнями город он всё равно увидит, увидит просто свет... о, боже мой! Сейчас бы свет! Тучи висят так низко, тучи столь тяжёлые и тёмные, что даже света города не отражают. Но если выйти на подъём! Город раскинется перед ним сразу во весь горизонт одним облаком туманного света, и тогда он пойдёт просто на этот туман света... А если не раскинется? Если он даже этот туман света не сможет увидеть?.. Страх ударил ещё раз, ударил вновь больно, и Ромка опять ускорил шаг. Он бодро двинулся в обратном направлении, совершенно не предполагая, что два часа назад ушёл от города на несколько километров назад, а теперь идёт просто вдоль, идёт просто параллельно подъёму и городу за ним, куда-то вглубь тундры, в то самое белое безмолвие, где человеку в одиночку очень часто с природой не справиться. Сколько шёл, Ромка не считал. Просто шёл в темноте ночи, переставлял лыжи, вначале считал шаги, потом перестал, потом стал смотреть перед собой, в надежде хоть что-то увидеть обнадёживающее. – Черноты ночи в тундре не бывает, – шептал он себе, – снег отражает всё. Снег отражает всё. Ночи нет как таковой... если город рядом, то видно всё, что впереди тебя делается, всё на ярком фоне городских огней. Я должен увидеть огни, как только поднимусь на этот подъём, как только выйду на подъём, я увижу мириады огней, расплывшихся в одно облако, мириады огней... а не эту серую мглу. Часам к семи вечера Ромка стал уставать. Ноги слегка подрагивали, дыхание, хоть и было ровным, но клубы пара вырывались наружу из-под куртки, оседали инеем на ресницах, бровях. Мороз был небольшим, градусов до двадцати, ветра почти не было... ах, если бы был ветер! Если бы постоянно дул ветер, Ромка тогда, по крайней мере, мог ровно идти в одну и ту же сторону. А так... так он постоянно сбивался и не понимал уже совсем, куда идёт. Он читал, что в джунглях человек может выйти по прямой, только если будет ставить на расстоянии шесты и, выравнивая их в линию, так идти... И вообще, а надо ли в такой ситуации куда-то идти? В девять вечера он упал на снег и лежал минут десять, не двигаясь, стараясь контролировать себя, чтобы не подмёрзнуть на снегу. Потом вновь сел на лыжи, достал из рюкзака тормозок, съел его в один присест, или за один укус, выпил ровно глоток коньяка и, отломив от шоколадной плитки половину, закусил. Шоколад ему всегда давала с собой мать, говоря, что лучших калорий в тундре не найти. Смешно. Это всегда казалось ему смешным – сладкое на охоту! Но после шоколада он и в самом деле почувствовал себя лучше, бодрее и пошёл веселее... куда? Если бы Ромка мог взлететь вверх как мохноногий канюк и осмотреться вокруг, то увидел бы, что он благополучно прошёл ровно между далёким уже городом и одинокой шахтой на восточной стороне Северска и вышел в самую настоящую открытую тундру, где впереди нет ничего, кроме заснеженного пространства. В одиннадцать часов ночи он свалился на снег и лежал так долго, недвижимо, пока тело не стал пробирать озноб. Тогда встал, посмотрел невидящим взором перед собой, посмотрел слепыми глазами перед собой, посмотрел в небо, вокруг, назад, по сторонам... внезапно резко повернулся вправо и пошёл совсем в другом направлении. Хотелось пить, очень сильно хотелось пить, но пить было нельзя, горячего не было, а от коньяка начиналось лёгкое похмелье. Похмелье сейчас совсем ни к чему. К полуночи стало казаться, что кто-то идёт рядом с ним и постоянно что-то советует. Советует тихо, словно шепчет: не туда идёшь, не туда... иди обратно, там город, вон там... иди туда. Ромка пару раз оборачивался, но никого не видел, от неизвестности и какой-то неведомости ситуации у него запульсировало в голове. Голос стал настойчивее, ему даже показалось, что он кого-то увидел рядом... здесь вот, справа... Ромка резко повернулся, но никого не увидел, тогда громко сказал в пустоту ночи: – Хорошо! Я пойду туда!! Постоял, посмотрел «туда». Потом резко сбросил рюкзак, достал фляжку с коньяком, потряс перед ухом – там плескалось хорошо, значит ещё много, больше половины. Он отпил хорошую порцию. Голова сразу просветлела, сознание укрепилось, сам себе сказал – глюки, держись, ты сильнее. Голос пропал, рядом шедший невидимый пропал, осталась только ночь, темнота, слепота и снег, холодный, тёмный снег повсюду. В девять утра начнёт светать, надо продержаться до девяти, – подумалось ему, – когда рассветёт, легче будет идти, не так... не так страшно. Надо коньяк растянуть на девять часов. Как? По пятьдесят грамм каждые два часа? Может быть. Где же подъём? Где этот тундровый подъём? Ничего не видно, ничего. Темень. Темень даже в сознание пробирается. Пробирается, селится там и держит его сознание в страхе. Темень. Отчего-то вспомнился старый фильм о войне с фашизмом, фильм назывался «Операция Хольцауге». Или нет? Как-то не так. Или так? Там главный герой на время заболел «куриной слепотой», потерял зрение и должен был ещё и вести с собой пленного фашиста... ему, наверно, было ещё тяжелее? Что уж тут жаловаться? Иди себе и иди. Ты же не ведёшь с собой пленного фашиста! Сколько времени? Он поднёс руку с часами вплотную к глазам, на расстоянии сантиметров десяти, дальше не читалось, глянул – ого!.. Час ночи! Час прошёл – не заметил. Куда прошёл? Боже мо-ой.... куда же он прошёл? Нет подъёма тундрового, нет жизни ему, нет ему спасения без этого подъёма. В другой стороне, где стоит далёкая шахта на восточной стороне, он и не знает ничего... Впрочем, зачем ему знать? Выйти бы ровно на шахту!.. На любую территорию. Сколько раз здесь, или не здесь? Сколько раз ходил, сколько раз видел всегда вдали вездеходы... даже с охотниками встречался несколько раз... вот сейчас бы!.. Хоть бы один человек! Один чужой человек, просто человек, любой, любой человек, одно слово, один жест, рукой махни!.. Куда идти? Он бы дошёл куда угодно, лишь бы знать, что правильно идёт. В два часа ночи Ромка упал. Упал и не двинулся. Даже рюкзак стащить с себя и достать фляжку – сил не было. Так он пролежал неизвестно сколько. Замёрз. Глаза закрывались, он смотрел перед собой на рукав куртки и видел, что снег стал припорашивать обшлаг... Снегом заносит? Ромка дёрнулся с силой вверх, сел на колени – пусто вокруг, темно, слепо. Встряхнулся, глянул на часы, достал фляжку, сделал глоток – пить нельзя же!.. В таких ситуациях пить нельзя, он знал, он читал, ему говорили, но он же не пьёт, он только поддерживает себя! Ромка не заметил, как уснул сидя на коленях, уснул и повалился лицом в снег, просто лёгкое похмелье спровоцировало слабость... слабость, помноженная на неизвестность, сработала простым отключением сознания. Он ничего не увидел во сне, кто-то рявкнул рядом: ты в тундре! Ромка очнулся, поднялся, постоял, пошатался, глянул на часы – он спал восемь минут... это много. Пошатываясь, он опять повернул в сторону, уже не соображая, в какую, и пошёл наугад дальше. В этот раз путь его лёг ровно на восток... если бы Ромка сделал небольшое движение ещё дальше в сторону, то вышел бы ровно на шахту, через несколько часов... там много огней у шахты, он бы увидел эти мутные, расплывчатые точки огней и вышел бы на шахту, но Ромка не сделал этого лишнего движения и пошёл обратно, подъём остался далеко-далеко в стороне, шахта в другой стороне, Ромка пошёл вновь в открытую тундру. Зачем он поставил этот капкан? Зачем ему вообще капкан? Он что – траппер? Добытчик пушнины? Он же на охоту ходит не для пропитания, а для удовольствия... удовольствие убивать птиц и зверей... как-то сомнительное удовольствие. Тогда он просто ходит на охоту, чтобы воспитать себя, воспитать в себе мужчину, знать, что такое оружие, раз его не берут в армию, он должен сам постичь эту часть мужской жизни... зачем? Хорошо хоть никакого зверя ещё не убил, только куропаток стрелял да уток осенью. А как убьёт, так и жалко сразу. Ну да, птичку жалко, сказать кому – засмеют! Зачем он поставил этот капкан? Получается, поставил капкан для себя. Себе поставил капкан. Не рой яму другому, даже зверю, всё отыграется. Сколько бы мучился тот же песец, пока бы сидел в этом капкане? Также вот бы мучился, изворачивался, кусал бы железо, но уйти не смог бы... Он сейчас тоже кусает сам себя, изворачивается, а уйти из тундры не может... тундра держит... собака! Зачем же он поставил капкан? Если бы зверь попался?.. Он бы как? Подошёл бы к капкану и пристрелил беднягу? Вот так – расстрелял бы несчастного, привязанного этими челюстями зверя?.. Расстрелял бы? Нет? Тогда зачем он ставил этот капкан?.. Зачем? – Себе ты ставил капкан! – сказал кто-то рядом громко и отчётливо. Ромка вздрогнул, остановился, озирнулся вокруг слепо и глупо, ружьё стащил в момент, стволы заходили по сторонам также слепо и глупо. Вокруг было пусто. Темно. Холодно. Ромка, дрожа, достал фляжку, отпил приличный глоток... кажется, раньше положенного? Ну ничего, раньше. Пусть будет раньше. Кто сказал-то? Кто? Кто здесь?.. Он не мог остановиться, оборачивался, всматривался в темень, ничего, никого. А кто тут мог быть? Если бы кто-то был, так подсказал бы, в какую сторону идти. А здесь никого. Никого. Самое страшное – когда никого, а кто-то, кажется, есть! Коньяка? Не много ли? Пока голова тёплая, просто мысли дурные. Вперёд! Идём! Не сдаваться! Это такая проверка! Это проверка, как в армии... просто проверка, если будешь сопротивляться – не сдохнешь! Зачем он ставил капкан? Кому он ставил капкан? Для чего? Кого он проверял? Кого воспитывал? Себя? Себя добротой и отзывчивостью надо воспитывать, а не капканом на зверей! Где же город? Где же шахта? Нет, на шахту выйти невозможно, огней мало – не увижу их просто. Выходить надо на город... как выходить? Куда выходить? Может, вновь повернуть наугад и пойти вновь в другую сторону?.. Боже мой... зачем же он ставил капкан? Когда же утро? Где этот свет, где рассвет? Если бы вдруг тучи стянуло в сторону и показались звёзды!.. Он бы не увидел звёзды, это уже проверено. Может, луну? Луну бы увидел... как по луне выйти в город? Зачем я всё это думаю, если луны нет и не будет? Луна, как и солнце, идёт южной стороной... Надо же о чём-то думать, чтобы голосов не слышать посторонних! Интересно, а если глаза закрыть? Он также пойдёт, с таким же успехом? Если глаза закрыть... закрыть... а что, если они открытые – что-то меняется? Меняется. Когда глаза открытые, у него есть ощущение окружающего пространства, у него есть ближний круг видимости действий, например, посмотреть на часы, выпить коньяку, среда обитания вокруг... снег... снег, а коньяку? Может, ещё коньяку? Он ещё никогда не пил так много, за одну ночь, он никогда вообще не пил много, этого было не надо. Боже мой, у него же дома родители? Вот интересно, там что? Объявили поиски? Где, в каком направлении? Он никогда не говорил, в какую сторону ходит охотиться. Он никогда вообще не говорил на эту тему, как-то всё было чисто и гладко всегда. Родители даже не знают, где меня искать! Какой я дурак! Зачем я купил этот капкан? Будь проклят тот момент, когда я решил купить этот капкан, будь проклят тот миг, когда мне пришла в голову эта мысль – ловить зверя на капкан! Будь проклят... К трём часам ночи он впервые почувствовал, что ноги устали и передвигаются не так, как обычно: чтобы сделать шаг, надо было сделать усилие. Наверное, это и есть – еле-еле ноги волочит. Кто это сказал? Где-то прочитал? Джек Лондон? Нет. Это никто не сказал, это так... поговорка. Ромка вспомнил, как нарочито небрежно после охоты отвечал матери или отцу на вопрос: что убил?.. – ноги. Вот сейчас он действительно убил ноги. Как же идти тяжело. Может, надо сесть и отдохнуть? А как станет засыпать? А как заснёт? А как... Когда человек замерзает, то перед гибелью ему становится на самом лютом морозе ужасно жарко. Человек начинает стягивать с себя одежду, всю... ужасный обман организма... человек замерзает от холода и раздевается до гола... смешно и горько... сколько таких историй он уже слышал... пришёл его черёд? Боже мой, что за слова – пришёл черёд? Что ж ты болтаешь? Что ж ты... или это не я?.. Тогда кто? Опять кто-то рядом идёт? Опять кто-то... надо выпить коньку. Ромка стянул с себя рюкзак, достал фляжку, отпил пару глотков, доел весь шоколад горький. Постоял, тупо смотря себе под ноги, и, не видя даже своих лыж, а видя лишь расплывчатые две доски светло-жёлтого цвета, которые в ночи на бело-чёрном снегу виделись как одно мутное-серое пятно... А вообще – он ещё жив? Может, это уже то, что материалисты называют – последний всплеск работы головного мозга? А он кто? Материалист? Нет? Нет, конечно, он же в церковь с отцом ходил. А может, надо богу помолиться? А как? Как молиться богу? Как молиться, когда это надо?! Ромка встряхнулся, набрал в лёгкие воздуха и изо всех сил громко заорал... Просто заорал. Без слов. Тундра проглотила этот вопль. Снег не отразился эхом, воздух морозный не раскрошился отголосками, тяжёлые, чёрные, низкие тучи сожрали звук сверху, и тундра вновь впала в безмолвие. Крикнул, словно голову в аквариум опустил. Зачем? Он? Купил? Капкан?.. К утру мороз стал усиливаться. Иней на ресницах просто стал мохнатым. Ромка определил температуру в минус тридцать. Он ошибался: воздух уже индевел в минус тридцать восемь. Очень простая климатическая арифметика: днём двадцать, ночью сорок. – Я дойду до города, – сказал он вслух громко и отчётливо, даже удивившись, что сил для этого вполне достаточно, – я дойду до города в любом случае. Надо просто разобраться, куда идти. Стоп. Ромка остановился. От неожиданности для себя чуть не упал лицом вниз. Но удержался, покачался немного и устоял. – Стоп, – повторил он, чувствуя, что стоять ещё труднее, чем идти, ноги стали тут же предательски дрожать, в коленках как-то неуправляемо подгибалось. – Где бы я ни находился, – проговорил он громко, громко для себя, – в любом случае – в одной стороне у меня город... в другой стороне на восток... у меня шахта... шахта – место небольшое, но... но там ведь есть железная дорога?.. Мозг как игла пронзила – он совсем забыл, что на шахту идёт железная дорога! И дорога эта пересекает очень большую площадь тундры, потому получается, если он... значит, он идёт до сих пор просто параллельно и городу, и шахте с этой железной дорогой?.. Глупо как. Ромка вновь повернулся... ровно на девяносто градусов. Лыжи переставил под прямым углом и, глянув вперёд да ничего не углядев, пошёл... Теперь он точно выйдет, теперь он выйдет. Если на город повернул – вначале будет подъём, потом будет россыпь света, россыпь света... а если на шахту? Тогда выйдет на железную дорогу... Так. Но там ведь сегодня, в наше дурацкое демократическое время, когда всё закрывается, по этой железной дороге поезда ходят один раз в неделю!! А, ничего. По дороге он выйдет на шахту. Очень бодро, словно сил прибавилось, Ромка пошёл вперёд. Уверенно, словно видел перед собой ориентир. По дороге, не останавливаясь, вновь залез в рюкзак, вновь приложился к фляжке... приложился так, что допил весь коньяк до конца. Вначале здорово подогрело и дало силы, даже спать расхотелось, даже иней на ресницах не мешал моргать глазами... даже... даже... Он шёл. Он шёл и никого рядом с собой не видел, никого рядом с собой не слышал. Это Ромка расценил как некоторое выздоровление. От чего? От страха. От страха... он и слова такого особенно в жизни своей не употреблял. Откуда этот страх взялся сегодня? Неужели состояние полной слепоты может так разрушать сознание, что человек начинает испытывать страх... ну да, подумалось ему и вспомнилось то состояние, которое им овладело, когда всё случилось – полная безысходность. В один миг – стена, пропасть, мрак, пустота. Жизни нет. А как жить, когда не видишь ничего, и от потери зрения, резкости этой даже голова начинает кружиться... если бы не коньяк, так кто его знает... алкоголь – штука плохая, но иногда держит неплохо. Зачем он купил капкан?.. Нет. Не так... что ты заладил? Купил да купил! С чего ты решил, что можешь издеваться над животным, ловя его на капкан?.. Кто тебе право дал, кто разрешил, а? Ты – высокоорганизованная материя!.. Захотелось ощущений за счёт страданий животного? Вот и поделом. Господи... – Ромка даже шаг сбавил от неожиданности мысли – а что если это всё – наказание ему за этот поступок... проступок перед Богом? Он же сам говорил, что в церковь ходил, что не материалист, значит... значит, Господь ему наказание даёт?.. Или как там? Он задрал глупую мордашку кверху и громко крикнул в тучи: – Я всё понял! Я всё понял!! Отпусти? Отпусти домой?.. Неизвестно каким образом, но Ромка услышал каждое своё слово, крикнутое |
||
| Категория: Рассказы | Автор: Виталий Лозович | нравится 0 Дата: 05:12:2018 |