Доброе сердце. Новелла. (Сергей Пивоваренко)
Дело было весной, в последнюю неделю апреля. Из мутного неба, затянутого пепельной пеленой, сеялась холодная морось. Проходя через сквер, мимо серого, солидного здания, стал свидетелем не совсем обычной картины.
У аккуратных, ромбовидных клумб с недавно высаженными в них лилово-синими цветами стоял приятной внешности, худощавый парень и не спеша кормил голубей.
Одет он был вполне прилично: кожаные туфли с острыми носами, безупречные стрелки коричневых брюк и лёгкая, бежевого цвета курточка, с подвернутыми обшлагами рукавов. Черты его лица были правильными: высокий, чистый лоб с голубоватой жилкой сбегавшей к виску, светлые волосы, правильной формы нос и дымчато-серые глаза широко-распахнутые, но ... странно-неподвижные. Прислоненная к ногам паренька длинная тросточка, подтверждала догадку о слепоте. Лицо его, однако, не казалось страдальческим. Какая-то глубокая, непостижимая тайна светилась в неподвижных, печально-мягких глазах.
Так и стоял он, не двигаясь, глядя поверх суетившихся птиц своими широко раскрытыми, невидящими глазами. И только пальцы рук слегка шевелились и разминали кусочки батона на крошки. Он бросал хлебные мякиши перед собой и безмолвно вслушивался в шумный плеск и многочисленные шлепотки птичьих крыльев. А голуби все подлетали, сгущались, теснили друг друга, хлебестали крыльями и, поклевав торопливо, прочь отлетали, встревоженные близко проходившими горожанами.
А в сорока метрах от места кормления, глухим недовольством рокотала дорога. Шумным и непрерывным потоком по ней катили автомобили... И над всем этим дымным непрерывным потоком висел хаос звуков.
Вдруг, в мутной пелене проплывавших облаков показалась промоина с нежно-золотистыми, неровными краями. И в эту промоину тотчас же, словно по волшебству, брызнуло лучами солнце. И, Бог мой, как все дивно преобразилось вокруг... Засверкали стёкла в окнах близстоящих домов, мокрым лаком заблистал асфальт скверика, на лилово-синих цветах радужно заискрилась влага.
Уловил происшедшие перемены и парень. Пальцы правой руки внезапно замерли, ну, а левой, сжимали остатки батона. Неяркие губы дрогнули, их уголки слегка приподнялись. Нежным, солнечным светом озарилось его лицо. И тогда, он его стал поднимать к небу; поднимать так медленно, словно боялся резким движением расплескать тихую радость. А подняв, не мигая, "смотрел" на промоину, через которую весеннее солнце источало на землю блаженную силу. Юноша смотрел на светило и, казалось, старался вспомнить, или полнее ощутить, всю прелесть и теплоту его драгоценного сияния. И в этот момент было что-то необычное на его лице. И это что-то - было вне зримых ощущений, но завораживало каким-то сокровенным смыслом. Ни прежде до этого случая, ни потом, мне уже не доводилось видеть таких просветленных лиц.
Прошло секунд тридцать-сорок, и серые облака урезали промоину наполовину, а потом и вовсе ее как-то смяли, затерли и затянули. С неба снова посыпалась холодная морось. Шум дороги, казалось, стал явственнее. Пальцы парня ожили, зашевелились, и на асфальт полетели хлебные крошки. Но на молодом, бледном лице теперь угадывалась тень глубокой задумчивости...
Я уходил из скверика прочь, пытаясь укрыться от шума дороги, и мне тогда, помнится, почему-то подумалось: если Всевышний и терпит ещё эту жесткую, чадящую, стремительно несущуюся куда-то цивилизацию, то только из-за таких людей, как этот парень, пусть даже и лишенный счастья зрения, но имеющий большое, доброе сердце. |