- Вы совершенно не умеете играть блюз, - кричал голос на клавиши, - слишком много, слишком часто, слишком!
- А Вы не умеете петь! Совсем! Верно не взяли ни одной ноты, - возражали клавиши, суетливо перебирая пентатоники.
- Музыка моя льется из каналов души. Совершенно неважно в ней цепляться за стандарты!
- Стандарты? У нас всего семь нот, а Вы придумали восьмую и девятую! И уж поверьте, обе они были далеки от эстетических характеристик!
- Завтра же найдем замену. А вы… можете идти играть ноктюрны, - устало произнес голос и замолчал.
Клавиши что-то еще сказали легким перебором минорного септаккорда и тоже замолчали. И сколько бы ни старался контрабас над своим единственным и по-своему прекрасным соло, как только утихли барабаны, он исчез в тумане ля бемоль. Умирающий от скуки саксофон тихо доиграл свой пассаж, а где-то далеко последний раз сверкнул маленький треугольник.
В сумерках недописанного столетия безмолвно сидели господа и дамы. Все они ждали чуда, которому уже не суждено было случиться. Тут одна леди зевнула, разрушив чары недосказанной музыки, и гости разошлись. А потом стало так тихо, что можно было услышать сердцебиение всех-всех предметов. Но во всем этом безмолвии был различим только один звук. Это плакали клавиши. Ах, если бы они могли промолчать… |