Три дня надежды
|
Где-то там, где Непроходимая река сливается с огромным величавым озером, поднявшим свои берега и драгоценную чистейшую воду в горы, где живописно слилось с прекрасными водопадами, привлекавшими к себе сотни местных жителей и туристов своими полезными свойствами, редкими растениями, встречающимися лишь в некоторых тропических странах, поднимавшими свои изящные стволы и ветви к солнцу, напоминая древних египтян, молящихся своему главному богу Ра, чтобы они стали ещё красивее, ещё зеленее, чтобы каждая их жилка впитала в себя тёплые лучи восходящего светилы, снежными вершинами, противоречащими здравому смыслу хотя бы потому, что в самый жаркий день лета они не таят, словно заговорённые Всевышним на вечную жизнь в чудесных богатых горах Кавказа, всегда встречались судьбы разных людей. Первый раз мне удалось там побывать в пятидесятом году, когда весь Советский Союз постепенно восстанавливался после страшной войны. Тогда было очень жарко и все туристы спускались к озеру Рица, надеясь освежиться её тёплой солёной водой мутно-зелёного цвета. Я же наблюдал за тем, как их разгоняли нервные абхазцы, уставшие объяснять, что в озере нельзя купаться. - Вот глупцы! – услышал я позади грубый мужской голос. – Неужели они никогда не слышали о правилах поведения? - Не знаю, - ответил я, повернувшись на голос. Я увидел перед собой мужчину лет сорока, одетого в грязные лохмотья. Роста он был немного ниже среднего, седоват, со впалыми щеками и недельной щетиной. Глаза его были большие, зелёные и очень пристальные; во взгляде их было что-то холодное, что-то полное того странного выражения, по которому некоторые угадывают какую-то смертельную болезнь. Лицо его было приятное, широкое, но при этом сухое, бесцветное, с красными пятнами на лбу. В руках его болтался тощий узелок из старого армейского камуфляжа. - Надо же, вас не смущает мой вид, - прошептал он, посмотрев мне в глаза. - На свете много людей, у каждого своя судьба. Я никогда ничему не удивляюсь. Сперва, это неприлично, ну а потом, я же не знаю, что с вами произошло. Может, вы всё потеряли после войны, а может быть, у вас ничего нет, - ответил я. - Вы правы, - мужчина сел на высокий бетонный бордюр, ограждавший заповедную зону от дороги, по которой постоянно, с бешенной скоростью, гнали автомобили и автобусы. – Когда-то у меня было всё, - тихо произнёс он, опустив голову. – А теперь… - Вы были в ссылке? – спросил я, сделав небольшой шаг вперёд. - В том то и дело, что нет, - ответил он. – Я всего лишь защищал свою Родину. - Значит, вы воевали. - Да. Я воевал с самого первого дня до самого последнего… но… помню я из всей войны только три дня. Три злосчастных дня, подаривших мне жизнь, но отнявших её смысл. Тогда я ещё мог надеться на лучшее, но почему-то не делал этого, – мужчина сделал глубокий вдох, после чего начал свой рассказ. Всё началось в июне 1941 года, когда все выпускники советских школ были на своих балах. Я тогда жил в небольшой деревушке близ Киева. В тот момент я уже мечтал о поступлении в театральный институт и о великой карьере актёра. Помню, все мои родственники и друзья утверждали, что моя заветная мечта никогда не сбудется. Я на это никак не реагировал и лишь изредка бурчал себе под нос, что они мне все просто завидуют. Не забуду я, как мама мне рассказывала всё о театре, упоминая только его плохие стороны. Она убеждала меня, что лучше всего стать инженером, или врачом. Именно из-за этого я поругался с ней за несколько часов до выпускного. В школу, на заветный вечер, я пошёл один, говорил всем, что мама просто приболела (я так не хотел, чтобы кто-то знал, что мы повздорили). Я очень любил и уважал свою маму. Я никогда её не расстраивал и всегда старался помочь ей, зная, что ей трудно воспитывать пятерых детей, оставшихся без отца. О маме я вспоминал весь вечер, мне почему-то казалось, что я видел её в последний раз… Своё волнение я умело скрывал, а когда кто-то спрашивал меня, почему я неразговорчив, я ссылался на головную боль. Выпускники двух десятых классов танцевали всю ночь под музыку Чайковского и Глинки. Мы часто выбегали во двор школы из душного актового зала. На улице было прохладно, крапал мелкий тёплый дождик, прибивавший к земле поднявшуюся за день пыль, и освежая вянущие от непрекращавшейся жары зелёные листочки дубов и тополей. Но, не смотря на дождь, небо было на редкость чистое: на нём виднелись миллионы маленьких ярких звёздочек, напоминавших своим торжественным прекрасным видом рождение новой жизни, новой вселенной. Даже луна светила как-то по-особенному: её тусклые лучики освещали мокрую землю. А само светило отражалось, словно в зеркале, в сотнях листиков и лужиц. Вся земля светилась маленькими огоньками, словно тысячи крохотных светлячков опустились на землю. Вдруг подул лёгкий тёплый ветер, всколыхнувший всю эту красоту. Теперь мелкие капельки кружились в ритме с ветром, напоминая прощальный вальс. Где-то вдалеке послышались песни соловья и тихий скрежет сверчков. Немного погодя, небо стало светлеть: на Западе торжественно поднималось солнце, провожая последнюю мирную ночь в небытие. Ещё через несколько минут послышался взрыв нескольких снарядов. Полутёмное небо покрылось красным заревом. Луна, как и множество звёзд, скрылась среди поднимавшегося в небо дыма и лёгких кучевых облаков. Сперва мы не поняли, что же всё-таки произошло. Мы продолжали веселиться, теперь уже под песни радио. Но празднику нашему пришёл конец, когда из рупора нам послышался серьёзный голос Молотова. Уже днём я узнал, что моей родной деревни больше нет, как и моей мамы, братьев и сестёр. Я не мог себе простить ссоры с мамой, я не мог поверить в то, что я больше никогда её не увижу. В душе моей в тот момент что-то загорело и я закричал. Тогда не понимал ничего, я лишь чувствовал сильное биение своего сердца и слёзы, невольно потёкшие по моим щекам. Мне хотелось умереть, пойти в бездну за мамой, догнать её, попросить у неё прощения, пообещать, что пойду на инженера и обнять… обнять так сильно, так крепко, чтобы этого мимолётного объятия мне хватило на всю мою жизнь. Мне хотелось сказать ей: «Мама… мамочка, прости меня за всё! Пусть лучше я уйду с этого света, чем ты!». Я невольно упал на колени, опустил голову на землю и стал рыдать, рыдать от боли, от груза, от тяжкого греха… Бил кулаками землю, повторяя одни и те же слова: «За что! За что!». Я перестал плакать лишь под вечер, когда полил сильный дождь. Я не хотел уходить от руин моего дома даже в такую погоду, но капитан милиции, один из тех, кто исследовал место взрыва, заставил меня сесть в машину. Там он налил мне сто грамм водки. Когда я выпил, он заставил меня успокоиться и перестать думать об усопших. Он отвёз меня в районный военкомат. Уже через два дня я был на фронте где-то под Минском. Там я прошёл все бои, дважды был ранен в ногу, выздоравливал и снова шёл воевать. Я часто пытался защитить собою своих однополченцев, бросаясь под танки с бутылкой зажигательной смеси, вставая на передовую вместе с штрафниками, но мне всегда почему-то везло. Иногда гибла вся батарея, а я оставался жив. Помню случай, когда фашистский солдат залез к нам в окоп. Он начал расстреливать нас, когда у нас закончились боеприпасы. От его автомата погибло пятнадцать человек. Остался я и командир. Я закрыл командира грудью. Увидев это, фашист остановился. Он смотрел на меня с уважением, отпуская медленно автомат. Я же закричал ему: «Стреляй! Стреляй! Я смерти не боюсь! Стреляй!». Немец нажал на курок… Я почувствовал холод в ногах, моё сердце забилось с такой силой, что я чуть было не упал. Я услышал голос командира, державшего меня за плечи. Он пытался привести меня в чувства, но я ни на что не реагировал. Тогда я лишь смотрел на светлый образ мамы, стоявшей за немецким солдатом. Она сказала мне, что мне ещё рано умирать, что я нужнее ей на земле, чем на небесах. После этого случая я стал старшиной. На войне меня радовало лишь то, что я редко вспоминал об умершей маме. Я лишь видел её живой, помогавшей мне в любом бою, поднимавшей мне силы, когда я был изнеможён, спасавшей меня от пуль, когда я бежал за ними. Мама спасала меня всегда, своим духом, своей душой. Она словно оберегала меня от всех невзгод, как это было раньше. Так прошло два года, два пустых никчёмных года, за которые я стал капитаном. Весной сорок третьего я был переведён в Ржев, где шли сильные бои. Там я получил в своё распоряжение роту штрафников, большинство из них сидели по 58 статье. Люди они были интересные, образованные, иногда даже казалось, что их по ошибке засадили в лагеря. И что самое смешное, никто из них никогда плохого слова не сказал ни о власти, ни о Сталине. Моя рота всегда шла в самые горячие точки, а если кто-то из них погибал, то приходило пополнение из новых заключённых добровольцев. Я всегда поражался их бесстрашию и стремлению к победе. Они всегда бежали вперёд… сами… Врезался мне в память диалог одного из моих бойцов и полковника Зеленина, нашего главнокомандующего: «Все вы сейчас пойдёте воевать за товарища Сталина», - говорил он всем идущим в бой солдатам. – «А я пойду за Родину!» - выкрикнул штрафник. Через несколько секунд к нему подлетели два высоких красноармейца в чистой отглаженной форме и, ударив его прикладом автомата по голове, унесли куда-то за лагерь. Только на следующий день я узнал, что его расстреляли. Вместо того чтобы он пошёл воевать за землю, на которой они живут, они его расстреляли… а потом ещё пили самогон, хвастаясь тем, как они, красноармейцы, его калечили! После этого случая, я, как и мои бравые ребята, шёл первым, игнорируя предупреждения того самого полковника, что меня могут убить. Тогда мне было плевать на свою жизнь, потому что я знал: если я не погибну на фронте как защитник родины, меня расстреляют свои же, как её предателя. Это было больно осознавать, но ещё больнее было понимать, что ты никому не нужен. 17 августа для меня настал самый страшный бой. В этот день моей роте было приказано расчистить собой минное поле и, если останутся силы, напасть на врага. До того момента я никогда не думал, что можно пускать людей, безоружных и неопытных, на минное поле. Я выстроил своих бойцов в два ряда и, стараясь скрыть своё волнение и страх, прочитал им заранее заготовленное мною к ним обращение: - Уважаемые бойцы! Сегодня нам предстоит непростая задача, - я смял листок и подошёл к ним поближе, - мы должны обезвредить минное поле. Я понимаю, что эта задача невыполнима. Я никого не буду заставлять идти со мной… пойдут лишь те, кто захочет. Мы идём спасать свою землю, своих родных и близких. Мы идём на смерть, чтобы жили наши дети! Кто со мной? – я сделал несколько шагов назад. В тот момент я понимал, что ни один из них никогда не пойдёт со мной. Я держал за спиной заряженный пистолет, чтобы застрелить себя после того, как они уйдут. Но они стояли. - А что, бывшие обитатели лагерей и зон, - послышался во втором ряду голос криминального авторитета, опытного вора Кусалы. – Какая нам разница как подыхать? На нарах и у стенки я не хочу, поэтому я здесь. Кому в падлу бороться за своих детей – свободен, остальные идут с нами! Вся рота пошла вперёд. Это было ужасное время, когда каждый шёл, зная, что он умрёт. Как же это страшно знать, что через несколько минут тебя не станет… Шли мы медленно… надеясь на чудо. Но его не произошло. Примерно через пять метров взорвалась первая мина. От её разрыва погибли четверо бойцов, а ещё один стал гореть. Кожа его начала пузыриться. Пузыри лопались, обнажая мышцы и кости. Он пронзительно кричал, когда остатки кожи стали сползать, стекая по горящему телу, словно расплавленный воск. С губ его сорвался последний крик боли, перешедшей в тошнотворный стон. Мы смотрели на него, в сердцах жалели, но подойти к нему никто не решался, толи, боясь за свою жизнь, толи, понимая, что помочь ему уже нельзя. Затем взорвалась вторая мина. На этот раз не стало двух бойцов. Потом взрывалась третья, четвёртая, пятая. Когда мы дошли до конца поля, нас осталось двое: я и Кусала. Мы сразу же упали на землю. Сил у нас больше не было, нам было сложно даже дышать. Мы оба смотрели на зажигающиеся в небе звёзды. Я сразу вспомнил маму, выпускной, горький вкус слёз и холод непрогревшейся после дождливой весны земли. - После такого разгона уже не знаешь, кто всё-таки больший враг: наше государство, или всё-таки фашисты, - услышал я голос Кусалы, отвлекший меня от грустных воспоминаний. Я не успел ответить Кусале. Я лишь помню, как кто-то ударил меня чем-то тяжёлым по голове. Очнулся я в полуосвещённом помещении от резкого запаха. Передо мной стояли два немецких офицера. Один из них протянул мне бутерброд с маслом и бокал со шнапсом. Я жадно проглотил бутерброд и запил его крепким алкогольным напитком. Мне стало тепло, но не от шнапса, а от того, что я понадеялся, что они меня убьют. Возможно, такие мысли мне навеял алкоголь, который я не употреблял уже больше года. Но меня это уже не интересовало, мне хотелось как можно быстрее уйти с этого мира, чтобы больше не мучиться и не видеть тех счастливых живых людей, к которым я себя уже давно не относил. Но моим мечтам было не суждено сбыться. Они отвели меня в небольшую комнату, где стояла железная кровать и деревянный стул. - Ты будешь жить здесь, - сказал мне второй офицер. – Нам жаль тебя убивать, - добавил он, положив на стул два больших красных яблока. – Отдыхай, - прошептал он, выходя из комнаты. Я прожил там два дня, два самых лучших дня в моей жизни после смерти родных. Меня никто не беспокоил, никто не лез с вопросами и заботой, которая мне была уже совершенно не нужна. Всё это время я вспоминал своё детство, маму, папу, сестёр и братьев. Мне казалось, что я живу вместе с ними, что они живые. Всё прекратилось, когда немецкий лагерь, где я находился, разгромили советские войска. Меня тогда освободили, назвали героем, обещали дать очередное звание, но за всё за это приказали расстрелять тех двух офицеров, что спасли меня у минного поля, когда у меня не было ни сил, ни возможности выжить в той местности, где я был впервые за долгие годы службы. Я отказался. Через неделю я уже сидел в советской тюрьме, избитый и голодный. Меня каждый день допрашивали, а когда я отказывался от показаний, которые мне навязывали комиссары, они меня били. Однажды, на очередном допросе, я сказал, что хочу пить. Один из комиссаров ударил меня графином по голове. Я почувствовал горький вкус крови, стекавшей с моей головы в рот. «Напился?» спросили меня. Вскоре я был отправлен в лагерь, откуда через полгода сбежал на фронт. Теперь уже не я командовал штрафниками, я сам был одним из них. Именно тогда мне очень сильно захотелось жить, захотелось дышать и чувствовать. Мне было не интересно больше слышать о смерти, не хотелось больше идти в бой, откуда я мог больше не вернуться. Мне хотелось стать свободным. Но этого уже было не достичь. Через несколько недель после моего прибытия в штрафбат наше укрепление окружила фашистская армия. Они убили каждого второго, офицеров забрали к себе в лагерь, чтобы получить всеми возможными путями у них информацию о намерениях советской армии, а нас, кого они решили оставить в живых, сначала заставили рыть могилы для погибших и убитых. Затем нас отвезли в концлагерь, где стали проделывать всевозможные опыты. За пару месяцев, которые я провёл там, я научился настоящей любви к жизни. Я мечтал любым способом вырваться из этой жуткой тюрьмы, чтобы жить. Тогда мне хотелось жить при любой власти, при любом правителе. Мне помогла сбежать молодая немка – она была дочерью главного в лагере. Она провела меня через контрольно-пропускной пункт и, отдав мне свой маленький именной пистолетик, крепко обняла и приказала идти направо. Я бежал по мокрому от дождя лесу, падал, вставал и бежал дальше, не обращал внимания ни на вой волков, ни на лай собак и разговоры на немецком языке. Уже на следующее утро моего пути, я перестал бежать. Я вдруг почувствовал, что у меня больше нет никаких сил, я лег на сырую землю и вдруг, мне показалось, что я лежу на поле близ своего дома и рыдаю. - Мама! – вырвалось у меня из уст. - Не кричи, - прошептала мне она, присев рядом со мной. - Ты жива? – спросил я. - Да, сынок, - ответила она, гладя меня по голове. - Я жива. - Что мне делать? – спросил я её, почувствовав смертельный холод, исходивший из её руки. - Жить, - ответила она, превратясь в холодный ветер. В тот момент я так и не смог понять что это было: галлюцинация от усталости, или сон. Но, неожиданно для самого себя, я встал и побежал дальше. Я ничего не чувствовал, я ничего не мог понять. Мне лишь казалось, что я лечу, лечу словно по небу, легко и свободно. - Мне удалось бежать в Сухуми, где я смог остановиться у своих родных. Но в сорок шестом они были арестованы. Я же сбежал в Новый Афон, где жил до прошлого года. И вот уже год, после того, как сгорел мой дом, я скитаюсь. Мне очень нравится Рица, поэтому большую часть времени я провожу здесь. Я наконец-то нашёл своё счастье. Самое смешное в том, что оно заключается в этом солёном озере и прекрасной природе, которую я не променяю ни на какие дворцы. - Неужели вам нравится такой образ жизни, - спросил я, посмотрев на заходящее за прекрасные зелёные горы солнце, дарящее обывателям этой местности последние красные лучи. - Да… Именно сейчас я не думаю ни о родных, ни о друзьях. Я мечтаю только о том, чтобы моя жизнь продолжалась дальше, а те три дня: смерть родных, мой арест и мой побег остались со мной навсегда. Я пошёл на войну только чтобы отомстить за смерть мамы, а прошёл её, защищая Родину, и при этом, желая себе смерти. Я сделал всё, что хотел. А раз я остался жив, значит, на то воля Всевышнего. Наверно, всё, что я прошёл – это было предначертано мне пройти, - он посмотрел на меня. – Вы, скорее всего, не поверите моим словам. - Почему же? Судьбы тех, кто прошёл войну, разные. Да и вообще, судьбы всех людей разные. Если вы сейчас не носите на груди орденов, это ещё не означает, что вы не воевали, если вы были в плену, это не означает, что вы не спасали эту страну. Мужчина тяжело вздохнул. - Вы правы… но как жаль, что не все могут понять это. Мы ещё долго разговаривали с ним о жизни, истории, судьбах людей. Это был редкий случай, когда человек, не имеющий ни гроша, гордился своим положением и не желал пережить свою жизнь заново, по-другому. С того самого момента я стал совершенно иначе относиться к войне, осуждая не только фашистов, убивавших наших солдат, но и своих, кто приказывал расстреливать бывших пленников концлагеря. |
||
| Категория: Рассказы | Автор: Валерия Маламура | нравится 0 Дата: 27:01:2013 |