По правой стороне улицы Короленко сорока метрами ниже трамвайных путей видны развалины тесной хибарки, каждая щель которой забита мусором, что, впрочем, вполне соответствует нашему менталитету. Бывший хозяин хибарки старый сапожник Яков Рахлин давно уже покоится рядом со своей женой на Сурско-Литовском кладбище. А я вспоминаю то время, когда еще довольно сильный с черными, как смоль, волосами сапожник с утра до вечера сидел у крохотного столика, склонившись над чьим-то изодранным башмаком. Пройдя всю войну, сержант Рахлин, демобилизовавшись, не запил, в отличие от многих, также не имевших образования фронтовиков. Хотя пить любил и не упускал повода принять очередную порцию теплоносителя. Яков вполне резонно сообразил, что обувь нужна всем, а, значит, выучившись на сапожника, работой будет обеспечен. Так и стал он частным сапожным мастером, обустроив свою хибарку и исправно отдавая налоги государству.
Как я теперь понимаю, был он человеком мудрым. Поэтому на единственной «гостевой» табуретке всегда сидел какой-нибудь собеседник, обсуждавший с хозяином самые животрепещущие темы.
- Ну-ка, покажи свои каблуки, - восклицал он каждый раз, увидев меня. - С таким скосом просто неприлично ходить. Через час занеси мне эти туфли.
И, когда через час я приносил свои изрядно изношенные туфли, он настойчиво рекомендовал мне выбрать профессию сапожника.
- Пойми, ты всегда будешь иметь «живую копейку» и никому не будешь кланяться. А, кроме того, - лукаво улыбался Яков, - ты сможешь потрогать столько красивых женских ножек.
Поскольку мои планы расходились с его предложением, вторая часть которого все же была весьма заманчивой, мы дружелюбно расставались до следующей встречи.
А еще он был человеком с хорошим чувством юмора. Однажды, в очередной свой визит по случаю все тех же скошенных каблуков, я увидел на стене за спиной сапожника среди образцов подметок и каблуков похвальную грамоту Якову Рахлину за добросовестный труд с портретами Ленина и Сталина по бокам.
Но этим его бурная фантазия не ограничилась.
С первым весенним днем я заскочил в мастерскую, чтобы в очередной раз подклеить косяки к каблукам своих туфель и с нескрываемым восхищением оценил новую идею Рахлина. Над похвальной грамотой с Лениным и Сталиным красовался написанный нетвердой, а, может, и нетрезвой, рукой транспарант: «Повторение – мать учения!». Наверняка, Яков не был специалистом по рекламе, но здоровое природное чутье, помноженное на неугасающее пламя юмора, добавило массу улыбающихся клиентов в сферу его частного сапожного «бизнеса».
С этого момента я с нетерпением ожидал новых поворотов фантазии Якова. И, наконец, дождался. Рядом с первым транспарантом, текст которого все же был народным, появился второй с авторским текстом самого Рахлина: «Учение – мать умения!». Это был настоящее чудо. Даже мой друг – кандидат филологических наук и признанный местный поэт не смог бы сотворить такой шедевр. А клиенты, так те просто «балдели» и валом ходили к изобретательному сапожнику. Такого триумфа не знал даже сам маэстро Тумаркин с его богатой частной практикой зуболечения на той же улице Короленко.
А буйная фантазия Рахлина шла дальше. Его следующий проект был дерзким и грандиозным. Но, если бы он осуществился, лежать бы Якову Рахлину на Сурско-Литовском гораздо раньше назначенного срока. К счастью, он имел настоящих друзей. И они объяснили днепропетровскому Гашеку, что его идея двусмысленна, а совсем рядом находится знаменитое «здание на Короленко» (областное управление КГБ). И сделали это весьма своевременно, поскольку Яковом уже были изготовлены два транспаранта для размещения по обеим сторонам входной двери с текстами «Народ и партия – едины!» и «Партия и народ – едины!».
Считается, что одесские биндюжники времен Бабеля - народ хоть и грубый, но наделенный глубинной жизненной мудростью. Яков Рахлин не был ни биндюжником, ни грубияном. Он был неплохим днепропетровским сапожником, но, безусловно, мудрым человеком. И имел по любому вопросу свое собственное мнение, не всегда совпадавшее с генеральной линией партии.
Я смотрю на развалины сапожной мастерской, хозяин которой трудяга и весельчак Яков Рахлин прошел по этой жизни, никому не кланяясь и всегда имея «живую копейку». А по государственным и религиозным праздникам согревал он свою мятежную душу проверенным народным теплоносителем.
|