Дурак
|
Поужинав в ресторане винегретом и бутылкой дешевого портвейна, я перебрался в здание вокзала. В ожидании полуночного поезда нацарапал два письма - одно другу (с непомерным количеством сквернословий, что свойственно мне), другое, более ласковое, жене. Попытаюсь восстановить в памяти второе письмо. Пожалуй, так оно и выглядело: «Здравствуй, моя дорогая! Знаешь, в этой Богом забытой дыре тоже живут люди. Они такие, как и везде, пьют по-черному, воруют, убивают, насилуют. Пьянствуют в этой местности крепко, в этом деле и наш директор - не исключение. Но он единственный коммунист на всю округу… На мой взгляд, таким людям не следует доверять руководство совхозом. Недавно похоронили водителя - не справился с управлением на обледенелой трассе, врезался в дерево. Шеф послал его в райцентр за водкой. Грустно, когда женщина остается с тремя малышами. Директор после похорон чумной какой-то, переживает крепко. Голову повесил, а она у него огромная (от ума, не иначе). Бритый череп напоминает кулак кузнеца - могучий и уродливый, с наростами и шишками. Удивительно, что у этого кулака есть уши, брови, глаза и даже рот, способный говорить. Бреется руководитель тесаком либо топором - голова вся в шрамах да порезах. Ему едва за тридцать, но зубы уже вылущились через один (десны напоминают фрагмент Великой китайской стены). Посыпались зубки, будто это не жена, а он родил пятерых детей. Все мальчики. К войне - есть такое поверье! Похоже, детвора - его главное и единственное достижение… Сводки с полей неутешительные. Весной посеяли рожь - норма высева три- четыре центнера на гектар. В августе (уже при мне) на круг собрали по пять. На дворе ноябрь, но скудный урожай уже сгноили: сломалась вентиляция в амбаре. Таким образом, зерна для скота нет, сена заготовили до января, силоса заложили до марта. Если тебя это утешит, сообщу, что я участвовал в заготовке кормов - махал косой с комсомолом из райкома. Добровольно-принудительный коммунистический субботник. В октябре это было, падал первый снег... Вчера доил буренок в дальней бригаде. Работницы фермы полегли все как одна, набравшись брагой (я, между прочим, пробовал национальный напиток). Одну забастовщицу довелось проведать лично. Представь себе картину: храпящая женщина распласталась посреди кухни, в руках кружка, рядом молочный бидон с остатками браги. Грязь жуткая, запах соответствующий. На лавке сидит ребенок, девочка лет десяти-одиннадцати (трезвая), жует кусок зацвевшего хлеба и читает «Маленького принца» Экзюпери. Изба не топлена, на стенах иней, над окошком дагерротип маленького Ленина (кучерявого, помнишь?) Что тут добавить? Добавить здесь нечего. После снятия пробы на крепость дояр из меня получился неважный - нацедил семь литров от пяти коров... Помнится, я писал тебе, что месяц назад тракторист изнасиловал скотницу, старую уже женщину. Пьяный был, ничего не помнит. В острог его доставил евонный брат (такой здесь диалект). Брат участковым работает. А еще... Пожалуй, хватит для одного письма. Пощажу тебя, ты и так вправе обвинить меня в жестокости. Не знаю, что нашло на меня, не хотел расстраивать мою девочку, тем более, пугать. Скоро ты приедешь и сама увидишь реалии российской глубинки. Не хочется думать о плохом, только чувствую, что скоро здесь все развалится. Намедни снился сон: горит совхозная контора, затем пожар стихает. Это паводок пришел с Волги - вода затапливает угодья, смывает с лица земли дома, людей, животных...» Кажется, я не дописал послания; задремал, едва не опоздав на посадку. В столице обнаружил, что где-то посеял оба письма - одно с ругательствами, другое нежное. Позже, повстречав в районном центре кассиршу с вокзала, выяснил, что добрая женщина отдала мои опусы директору. А тот, вероятно, забыл, кому их нужно вручить. Да и не обязан руководитель выполнять функцию почтальона! ***** - Эх ты, темнота! Зачем столько топляка в печь насовал? Разворотит голландку как пить дать! Зимовать с чем будешь? Чему вас только в столицах учат? - потирая озябшие руки, заволновался директор. Я выставил на стол водку, купленную на совещании в Осташкове (был самый разгар сухого закона), и ответил неохотно: - А чем топить? Сосна сырая, гореть не хочет. Других дров не завезли, сами знаете. - Ты даешь, студент! А слабо ночью прошвырнуться по деревне, дровишек у мужичков стырить? Украл березы сухонькой и топи себе помаленьку, а на голландке - сырые сушатся. Не украдешь - не проживешь! Ну, давай, Иванович, наливай! Выпили по одной, рукавом занюхали. После второй огурцом кислым закусили; пока картошка варилась, бутылку приговорили. - Добавка есть? Хреновый ты экономист, как я погляжу! И вообще, какой из тебя специалист? Вот братишка из Калинина вернется, поднимем совхоз. Через два года институт закончит. - Вы и без родственника хозяйство пропьете, - сливая с картошки воду, предположил я. Директор закурил, извлек из недр шубы чекушку (стратегический запас), бегло выпил в одиночестве и сказал как отрезал: - Прекрати каркать! Умник нашелся! Кто ты такой? Еще раз скажу - хреновый ты экономист. И это... уезжай отсюда подобру-поздорову. Не нравишься ты мне! Да! Только не обижайся. - И уехал бы, да открепления не дадут. На дураков я не обижаюсь. А ты, Михаил Васильевич, дурак, - подводя итог скорому ужину, отчеканил я, при этом бесповоротно упразднив институт субординации как понятие. Во избежание недосказанности повторил более членораздельно, - Ду-рак! Раз чужие письма читаешь! И тут я почувствовал: если не расшифровать дефиницию, не смягчить эффект от оплеухи и хоть как-то пощадить директорское самолюбие, мне станет очень больно. В районе подбородка, например, или виска. Особенно если в ход пойдет основной кулак (который со ртом). Ох, как хотелось ему боднуть меня в челюсть! Даром что расстояние не позволяло нанести противнику смертельный удар. Я вылез из-за стола, покинув зону досягаемости, взял в руку кочергу (помешать угли), предложил гостю допить водку и улепетывать к жене и детям... ***** После трехлетней ссылки в Тверскую губернию прошло двадцать лет. Осенью я ездил на встречу с питерскими литераторами, попутно навестив родной совхоз. Юношеский сон оказался не совсем вещим: Волга не затопила угодья, и строения не унесло паводком. Только почернели избы от сырости, покосились от ветхости. Машинный двор растащили, а амбар, в котором гнила рожь, и сам истлел. Контора совхозная таки сгорела. Ходил я по пепелищу и вспомнил совсем некстати, что лишь однажды мне довелось читать корреспонденцию, никоим образом не предназначенную для моих глаз, тем более для души либо сердца. Это было приватное письмо моей жены к другому мужчине. Досадно, что жизнь и чужой опыт ничему меня так и не научили. Оттого и не переводятся дураки в родном отечестве... |
||
| Категория: Рассказы | Автор: Юрий Совенко | нравится 0 Дата: 14:03:2012 |