В ожидании независимости
|
В те дни маленькие мальчики мерялись своими кулачками с кулаками пап – клали их в их темные и жесткие ладони, и кулачки мальчишек выглядели маленькими и беленькими как перепелиные яйца. Застыло время в другом направлении: у вышедших за хлебом взрослых пустые кошелки, собирающиеся в детский сад малыши с пальчиками в носах все еще во дворах – ждут. Потекло время в другом направлении, текло по дорогам: мужчины и женщины с огромными транспарантами собираются идти пешком из Раздана в Ереван. Описавшиеся малыши сидят на земле, плачут. Толстые белые шеи бабуль в эти дни усохли, мелкие жилки, вены, нервы напряжены, а головы похожи на вцепившиеся прочными корнями в землю пни. В нашем доме мама кричала на отца: - Что изменится, если ты не пойдешь – вон, все идут, без тебя обойдутся, не ходи, останься! Я не понимала, и мне было страшно. Отец чинил наш черно-белый телевизор, швырнул в маму похожей на отечный синяк лампой. Я ела мацун, край моей тарелки отломился, а осколки лампы попали в мой мацун. Я плакала и продолжала есть мацун. Лицо отца стало синим, как та лампа. Он подхватил меня, обнял, и мы вышли. Помню, в тот день расцвели выращенные отцом кактусы. У маленького городка имелась маленькая площадь, где те же самые парни, которые писали транспаранты и рисовали кулаки, вернулись потом как родники и цветы, из разноцветных лепестков которых мы потом делали себе ногти и губы. Сфотографировались на площади – я с моим большим папой, с большими дядями и маленькими мальчиками. Сегодня в этой фотографии угнездилась кошмарная тьма, а в моих глазах – ужас. Эта фотография – небытие детства. В нашем доме мама кричала на отца: - Что изменится, если ты не пойдешь – вон, все идут, без тебя обойдутся, не ходи, останься! Я понимала, и мне было страшно. Папа поливал свои кактусы. Прямо в горшке бросил одну в маму, и она замолчала. Сжатые кулаки по очереди ушли на войну и вернулись по очереди – мертвыми, ранеными, а порой и целыми и живыми. Мой папа был из последних. Чтобы утешить не перестававшую тревожиться мать, крепко обнимал ее, и они ложились спать средь бела дня. Я помню: в тот день один из папиных кактусов зацвел. Во времена моего детства в глазах взрослых было ожидание. Тревога за то, что может случиться. Много месяцев спустя отец снова пришел – увидел раздутый живот матери, опешил. Мама заплакала. - Почему не избавилась?! - Поздно было… Это теперь я все понимаю, а тогда была перепугана. Пугалась, когда мать подметала нагнувшись – боялась, что сестричка или братик вот прямо сейчас выпадут на пол… Сестричка. Папа зашел в комиссионку на первом этаже, купил целую кучу «дерби» и угощал всех встречных-поперечных – магарыч! Потом рассказывал густым голосом: - Командир спросил: «Сколько у тебя детей?» - «Три девочки», - отвечаю. «Ну тогда вон с поста и вперед идти не смей!» В дверь постучали. Две маленькие девочки, наверное сестры. Предлагают купить спиртовки и зеленого цвета расчески. Папа пришел домой полить кактусы. - Избавилась бы! - Поздно было… Знакомый разговор. Папа в глубине души мечтал о сыне. Братик. И вот так моя мама и соседские женщины пеленали детей и в комиссионке на первом этаже наслаждались сериальным счастьем, кормя за занавеской сосунков. Женщины грустили и ждали. Сегодня, провожая брата в армию, я увидела, что выращенные отцом кактусы поседели. Седой – цвет моего не бывшего детства. |
||
| Категория: Рассказы | Автор: Нара Варданян | нравится 0 Дата: 07:11:2011 |