Olrs.ru / Конкурс
КОНКУРС

Регистрация

Логин

Пароль

забыли пароль ?
















Факельное шествие



I
Навстречу радугой брызнут звезды – изрежут щеки твои.
Лети, журавушка, грудь вселенной туга, как бубен.
(с)
1
Я пишу это не для того, чтобы оставить след в вечности. Это нужно разве что малолетним максималистам, жаждущим спасти мир, даже если он того совсем не желает. Наверно, мне просто необходимо поставить точку в вечном споре с судьбой и жизнью. Мне осталось совсем не долго до черты. Но я не боюсь, сказано: «каждому по вере его», а я верю в колесо сансары. Значит, с этим миром я еще всенепременно встречусь. Тоскливо немного, разве что, расставаться со своим любимым кожаным креслом, коллекцией настенных подсвечников и бесчисленными внуками. Но кто сказал, что в следующей жизни этого не будет? Главное, не родиться муравьем. Остальное – фигня. Хотя, все чаще и чаще думается – муравьям повезло гораздо больше, чем людям. Они, по крайней мере, делом заняты... В этом месте многие кинутся с пеной у рта мне доказывать, (я прямо вижу это дело яркой красочной картинкой) что я не права. Примутся рассказывать, какой неоценимый вклад они внесли в строительство лучшей жизни для человеческих особей... Ха. Чихать мне на все ваши деяния с высокой колокольни. И пусть мне 73 года, и пусть не по статусу мне так выражаться. И пусть моя внучка-филолог отчитает меня по полной программе за непотребный слог. Все равно чихать. Муравьи правят миром, я вам скажу. Они, по крайней мере, не умеют лгать, изворачиваться и предавать. Это присуще лишь представителям рода человеческого, о да.
На самом деле, я ушла от темы. Вечно я так. С возрастом стала все язвительней и язвительней. Никогда не упущу возможности постебаться (внучка-филолог в обмороке) над человекоподобными существами. Но не подумайте, я никогда не отделяла себя от толпы. Я прекрасно осознаю, что я ничем не лучше вечно трезвого (ага, ага) дяди Вани из тридцатой квартиры. Я давно оставила попытки спасения мира. Но, черт, как же приятно вспоминать себя наивной двадцатилетней девочкой, с распростертыми объятьями бегущей по набережной Волги навстречу ветру. Я так любила людей. До одурения любила. Вот так вот вся на распашку. Но система не дремлет. Она подминает под себя и таких наивных человеколюбов, как я. С удовольствием переваривает их, я вам скажу. С особым смаком. И сейчас, покрывшись морщинами, забыв запах мужского тела, откинувшись в своем уютном креслице с сигарой в зубах, должна вам сказать: хрен с ней, с системой. Потому что единожды, всего единожды в жизни мне удалось ее обойти. Злорадно подмигивая собственному отражению, я заявляю: это возможно, товарищи. Именно о таком моменте своей никчемной жизни я и хочу поведать вам на склоне лет. Именно ради него я взялась писать весь этот бред.
Итак, сколько мне было? Помню, что я уже была далеко не прыщавым подростком, иначе вся эта история принимала бы совсем иной оборот. Мне было уже за двадцать. Как бы не двадцать пять. Именно тот возраст, когда даже законченные романтики поддаются влиянию общественности, заводят семью, перестают думать о вечном и превращаются в старательные винтики хорошо отлаженной системы. Работа – дом – работа – могила, в общем. Я тогда была уже в шаге от замужества, имела хорошую должность и перспективу на будущее. Но в голове все еще звучали отголоски буйной молодости: «ты не такая, ты не сможешь так жить». Подобные мысли я научилась фильтровать и не пускать в свою тихую размеренную бытность, дабы не будоражить и без того больное сознание. А что толку млеть от догорающего заката, если это не приносит денег? Лукавлю, конечно. Млела, еще как млела. Но так, втихомолку, чтобы никто не узнал, не увидел, не уличил в безнадежном романтизме. Мой потенциальный жених (нынешний муженек-покойник, царствие ему небесное) был закоренелым прагматиком, умел зарабатывать деньги, к тому же любил меня до чертиков. Что еще для счастья надо? Вот так и жила – от утра до утра. И только во снах давала волю своей буйной фантазии, безудержно любила мир и жила, вдыхая пьянящий воздух свободы. Но ровно в 7.10 предательский будильник возвращал к ненавистной реальности.
И вот тогда появился он. Да-да. В этой истории, как обычно бывает, замешан мужчина. Можете с довольной ухмылкой, мол, мы все знали, похлопать в ладоши, если от этого вам станет легче. Но спешу вас огорчить: 1. он был совсем не Джеймс Бонд и даже ни разу не Орландо Блум, 2. в моем повествовании не будет описаний диких проявлений человеческих страстей с выдержками из камасутры, 3. хеппи-энда тоже не дождетесь, 4. а также моментов, где бы вы могли проронить скупую мужскую (безутешную женскую) слезу вам тоже не видать. Так, ну вот, с доброй половиной публики можно безвозвратно проститься (машу платочком, смахивая с уголков глаз доказательства моей искренней растроганности моментом). Идем дальше. Итак, он. Весь такой при галстучке, в костюме от кого-то там, пахнущий парфюмом опять-таки от кого-то там. Короче, данного описания достаточно, чтобы понять – таких, как он, я не удостаивала вниманием даже в самых страшных своих ночных кошмарах. Тем интереснее тот факт, что я была сражена на повал. Женщины меня поймут. Это когда одного поверхностного взгляда хватает, чтобы осознать, - попала. Мы встретились на какой-то тусовке «чисто для своих», где главным пропуском было наличие бухла за пазухой. В ту пору я уже редко посещала подобные мероприятия. Ибо не по статусу. Но то ли день не удался, то ли поругалась со своим благоверным, – не помню. Факт в том, что подружке удалось-таки уломать меня пойти на этот, как тогда модно было говорить «сейшн». Переступив порог, я сразу его заметила. Стоял весь такой великолепно напыщенный у окна, усиленно делая вид, что наслаждается живописным видом на город. Я же говорю – не в моем стиле обращать внимание на подобных «стайлов». Но что-то было в нем, елкин лес, живое, понимаете? Не могу описать. До сих пор пробирает, как вспоминаю этот первый вечер. Мы вцепились друг в друга взглядами, подобно изголодавшимся волкам, почуявшим легкую добычу. Никто из нас и не думал сдаваться. С самого начала было ясно – это не любовь. Это поединок. И пусть победит сильнейший. Аминь.


2
В воздухе уже отчаянно пахло рассветом, когда я осознала свою руку в его. Мы шли по трассе прочь от города. Мимо проносились иномарки, не очень иномарки и далеко не иномарки. Нам досталась коричневая девятка времен второй мировой. И это было лучше, чем ничего, скажу я вам. Заснула я под монотонные жалобы водителя и вялые поддакивания моего спутника. Я хорошо запомнила тот сон. Будто стою у окна и наблюдаю за босыми людьми, проходящими мимо моего дома с факелами в руках. Вечер размывает их разгоряченные лица, от дыхания колышется пламя, - люди идут. Но куда? Помню, я шептала им, прижавшись к стеклу: «Возьмите меня с собой, возьмите». На мгновение мне показалось - вот-вот и они меня услышат, вот-вот и они обернутся… Но все надежды оказались напрасными – они ушли куда-то далеко. За грань моего понимания и видения.
Автомобиль резко затормозил, унося остатки сна. Мой спутник обернулся и произнес: «Пойдем?». Я молча кивнула. Угрожающе хлопнули двери, и девятка слилась с потоком машин. Огляделась – ну ничего себе. Мы же черт знает где! В голове начали пульсировать мысли: я опоздала на работу! Не приготовила ужин! Не позвонила маме! Нормальные такие мысли обычного человека, вырванного из привычной уютной обстановки. А друг, будто и не замечая моего отчаяния, спросил:
-Выспалась?
И тут я поняла, что это переломный момент. Что пора перестать играть в такую-клевую-свободную-жизнь. Что надо вызывать такси и к себе. Там все привычно. Там мой любимый фарфоровый чайничек ждет – не дождется, когда я заварю в нем свежего чая, и запью им успокоительные таблетки. С работой, думаю, все улажу. Скажу, в конце-концов, что температура 40 и все такое, да, господи, найду я, что сказать! С благоверным будет сложнее. Ну, ничего. По части вранья я всегда была профи. Он же меня любит. Подуется пару дней и прибежит, да еще и с очередным золотым браслетом в зубах. Родители? Маме, конечно, придется рассказать правду. Тут уж никакая ложь не пройдет – проверено. Поплачусь, скажу – напоили, не виноватая я, мол. Простит. Может даже поможет придумать ложь для благоверного... Ну, вот и хорошо. Ну, вот и славно. Ну и дура!
-Выспалась.

Больше мы ни о чем не говорили. Шли по обочине незнамо куда, не замечая мчавшихся мимо машин, не слыша их шума. Я крепко сжимала его ладонь, будто проверяя, реальна ли она, не привиделось ли мне все это в очередном волшебном сне. Мысли о доме одна за другой меркли в моем сознании. Фарфоровый чайничек, плюшевый пес, хрустальная пепельница, пуховое одеяло, хрустящие занавески, поблескивающие на солнце, кипа раскиданных по всем углам книг, - будто и не было ничего подобного в моей жизни. Так хорошо было осознавать себя обновленной, чистой, как ребенок, сияющей на солнце. И еще его рука. Сильная мужская рука. Она сжимала мою дрожащую от волнения ладонь так бережно и нежно, что страх перед неизвестностью отступал сам собой. Впереди маячила жизнь, такая светлая и новая.
Когда начало смеркаться, свернули с дороги в лесополосу. Там под шелест листьев и подмигивание изредка показывавшихся звезд мой спутник убаюкивал меня, предварительно накормив булочкой из своего портфеля от кого-то там. И снова мне снились эти странные люди с факелами.
3
Тетя Люба оказалась приветливой женщиной неопределенного возраста и необъятных размеров. Пока мы жевали свежеиспеченный пирог, запивая его парным молоком, щебетала без умолку что-то там о своих деревенских заботах. Я особо не вникала в ее слова, изредка кивая и поддакивая, с любопытством пятилетнего ребенка разглядывая незнакомую избу. Ни электричества, ни воды в доме не было. Вместо кровати – старая добрая русская печь. И никакого тебе телевидения, компьютера, айфонов там всяких... И, главное, что я заметила – тот едва уловимый блеск жизни в глазах тети Любы. Блеск живого человека. Казалось, ее совершенно не смущает отсутствие благ, к которым мы, городские, привыкли с рождения. И, вот, что странно, меня это тоже не смущало. Мне было тепло и уютно в этом чуждом мире. Мысли текли спокойно и размеренно, впервые, наверно, в моей жизни. Не надо было никуда нестись, кому-то звонить, о чем-то договариваться, толпиться в очередях, - рай!
-Ты городская, ведь так? – Пока мой спутник колол дрова на заднем дворе, мы с тетей Любой устроились на крылечке и, лениво потягивая травяной чай, любовались догорающим закатом.
-Ага.
-Сразу и не скажешь. Знаешь, не люблю городских. Понаедут, ходят, носом крутят. Все им не так. Туалет на улице их, видите ли, не устраивает. Нахалье. Спрашивается, зачем тогда приезжать?
-Покоя ищут, теть Люб. Просто признаться боятся.
В этот момент к нам подошел мой друг, видимо, закончив с дровами, разгоряченный, сияющий, прямо вылитый Илья Муромец из давно забытой реальности – картинка, а не мужчина.
-Пойдем, я тебе хочу кое-что показать.
Тут я должна прервать повествование в силу своей неуемной природной язвительности. Все эти красоты природы и бла-бла-бла – круто, конечно. Но вы, глубокоуважаемые мои читатели, наелись ими в текстах мэтров отечественной и не совсем отечественной литературы. А посему, дабы не задевать тонкие струны вашей души, я опущу все эти щемящие закаты, бескрайние поля, мчащихся вдаль лошадей, - в общем, всю эстетику деревенской жизни. А будет желание окунуться, так сказать, в реалии, так возьмите, предположим, того же Есенина. Там все чин по чину. Все как надо. Не то, что я – косноязычная старуха. Мне бы только ядом плеваться, печально взирая на наше поколение сквозь налет сигаретного дыма. И тем печальнее мне вспоминать всю эту историю. И тем сложнее мне подбирать слова.
Мы прожили в деревне чуть больше месяца. За это время я научилась доить корову, отрубать головы курам (о, господи! бедные птички!) и делать масло, сметану и сыр своими корявыми городскими руками. До боли в ногах набегалась с местными ребятишками в казаки-разбойники, прятки, салки и прочую, забытую современными детьми вследствие наличия социальных сетей, дребедень. По вечерам читала что-нибудь из классиков вслух, по просьбе тети Любы. «Пусть – говорит – изба наполняется мыслями». И как раз в тот момент, когда мне стало казаться, что эта размеренная, сладкая, «спокойственная» - как любили выражаться в этих местах – жизнь будет продолжаться вечно, когда я поняла, что мне больше не придется париться о смысле жизни, о способах (легальных и не совсем) добычи денег, ненависти к политическому строю и т.п., мой спутник засобирался в путь. Была самая середина лета. Жара стояла невыносимая. Я прощалась с тетей Любой, смахивая с лица то ли пот, то ли слезы. Впереди снова маячила дорога и неизвестность. Убаюкивание под кронами деревьев и странные сны про людей с факелами.
4
Долго не могли поймать попутку. Пот струился градом. Солнце, видимо, решило доканать одиноких странников посреди дорожного пустыря.
-Слушай, хочу к горам, - сказала я, пристально глядя ему в глаза.
-Будут тебе горы, раз хочешь. – Ну, чем не волшебник, а?
Нам повезло ближе к вечеру, когда жара спала и идти уже было, в общем-то, не так тяжко. Пятерка, такая же раздолбанная, как и та девятка, а, может, еще хуже. Водителем оказался колоритный грузин в летах. Он долго рассказывал, как идут дела в миру, о ценах на газ, нефтяных баронах и политических шестерках. Слушать его было не напряжно, а даже как-то приятно. Я будто соскучилась по всей той грязи, которую покинула. Свое болото, думаю, родное. Мы ехали всю ночь. Я лениво следила за сменяющимся пейзажем по ту сторону стекла в перерывах между дремотой. Мой спутник разбудил на рассвете. Приветливо помахав грузину, мы вышли в мир. И оказались в самом центре шумного города, непрекращающаяся энергия которого била ключом, неприятно отдаваясь в непривычной к такому делу голове.
-Где мы? – Спрашиваю.
-А не знаю. – Отвечает. - У меня тройка по географии. Не все ли равно?
Действительно, думаю, не все ли равно?
Мы уселись прямо на бордюр, тем самым, шокировав широкую общественность, и принялись поедать заботливо уложенный хлеб с курочкой – привет от тети Любы. Тут же, завидев такое положение дел, откуда ни возьмись, подбежал цыганенок и давай клянчить:
-Тетенька, дай курочку! Тетенька, дай курочку!
-На, - говорю, - от сердца отнимаю.
-Спасибо, тетенька! Во век не забуду! Здоровья тебе и твоей семье и твоим де...
-Иди уже.
Мой спутник ухмыльнулся и протянул мне свой кусок.
Вообще, город – не самое лучшее место для экстремальных прогулок и, тем более, ночевок. Одно из главных неудобств заключается в обилии людей. Захотела я, значит, в туалет. И куда? Пока нашли более или менее захолустный район, чуть не описалась. Ему-то проще. Выбирай любой гараж. Нам, дамам, в этом плане во все времена было тяжко. Но это ладно. А спать? Самые приемлемые лавочки давно бесцеремонно заняты и загажены местными бомжами. Так что, извиняйте, ребятки. Но мы сделали проще. Мы пошли туда, где музыка. Ведь в каждом городе есть такая улица, а ля Арбат там какой-нибудь или Бродвей, где жизнь даже за полночь продолжается. И, что самое главное, там можно влиться в любую тусовку – никто и не заметит. Спать особенно не хотелось. Зато жажды новых впечатлений – хоть отбавляй. Мы долго слонялись по спальным районам, и я уже начала сомневаться, что в этом городе вообще существует такое понятие, как центр. Но все равно клево – вот так идти и не знать, что ждет тебя за углом. Фантазировать, какого цвета тебе встретится здание, сколько в нем будет этажей. Мы даже игру придумали:
-Пятиэтажка. Общага. Серая. За поворотом. Ставлю два поцелуя.
-Не. Девяти. Белая. Ставлю пять поцелуев.
-Ха-ха! Частный дом!

-Лавочка будет вот за этим углом...
-Нет, за тем.
-Не спорь. Я чую. У меня интуиция хорошая.
-Ну, и где твоя лавочка, великий экстрасенс?
-Упс... Промашка вышла.

-Вот теперь точно магазин, скажем, «хозяйка» там какая-нибудь или что-то в этом роде. Десять поцелуев.
-А вот и нет. Кафе. Или бар. Или забегаловка, ну, не суть. Двадцать.
-Да! Я выиграла! Магазин! Ехууу! Ну, проштрафившийся, целуй, давай, свои двадцать...

А еще интересно просто стоять под каким-нибудь домом, заглядывать в окна квартир и придумывать истории про их обитателей.
-Здесь живет вся такая богатая дама.
-С собачкой.
-Нет, ну, какая собачка?
-Болонка. Белая. Какая же это богатая дама без болонки?
-Ладно, черт с тобой. Пусть будет собачка.
-А еще муж и два любовника.
-Куда ей столько?
-Хрен их разберет, этих взбесившихся дамочек.
-Она не взбесившаяся. Она сама все заработала.
-Ага. Рассказывай сказки. Спонсоры у нее все заработали, а не она.
-Ну, ты, как всегда, все опошлил...

-А тут – бедный студент.
-Зубрит свой сопромат при свете лампады...
-Какой сопромат? Он же филолог.
-Кто тебе такое сказал?
-Я чую.
-Про лавочки ты тоже чуяла...
-Нет. Ты это сюда не примешивай. Ну, подумай логически: он же бедный, а значит, что? Значит, он любит читать. Он точно филолог!
-Сногсшибательная женская логика.
-Да иди ты.

А потом мы нашли ее. Улицу, где живет музыка. Ох, выражение-то какое пафосное! Но по-другому и не скажешь. Я, знаете ли, имею один большой недостаток. Я млею не только от красивых закатов, но и от хорошей музыки. Сама играть ни черта так и не научилась, зато слушать умею. И считаю, что это дело получается у меня гораздо качественнее, чем работа по профессии. Но я отвлеклась. Глаза – а вернее сказать, уши – у меня так и разбежались. И было, от чего. Не смотря на позднее время, музыкантов – хоть отбавляй. Тут тебе и скрипка, и индийские барабаны, и, само собой, гитара. Мы прибились к стайке неформалов более или менее цивильного вида, уютно устроившихся на лавочках под памятником кому-то там и поющих более или менее трезвыми голосами что-то из Чижа. Меня тут же всенепременно накрыла ностальгия по безвременно ушедшей молодости. Эх, времена зеленых ирокезов, металлических цепей и цветных фенечек, - где вы? Перезнакомились. Подружились. А как тут не подружиться? Под пиво и такие задушевные песенки? И пошли философские разговоры о смысле жизни, творчестве Бродского, вечной любви и все такое. Короче, стандартные такие разговоры, принятые в подобных компаниях. Это я раньше была такой наивной дурочкой и думала – какие мы умные! Маяковского цитируем. Беседуем о внеземных цивилизациях. Но потом быстро сообразила – не одни мы такие классные на свете. Но не суть. Так вот, в самый разгар псевдо-философских изысканий наметился у меня один поклонник. Мы с ним и за жизнь, и за смерть, и за Канта, и за Фрейда. В общем, хорошо поперемыли косточки несчастной вселенной. Он мне даже стихи свои читал. Что-то про любовь-морковь - все такое. Но алкоголь сделал свое дело – и я рассыпалась в комплиментах. А что? От меня не убудет, а человеку приятно. В общем, часа через три такого тесного общения мы уже – друзья закадычные, неразлучные и бла-бла-бла. С трудом припоминаю, чем в этот момент занимался мой спутник. Кажется, тоже с кем-то беседовал о вечном. Хотя, в тот момент я уже про него благополучно забыла. Вот так всегда – только оставь бабу без внимания – уведут же. И не надо говорить, что мы стервы и все такое! Мы же, как цветы – не поливаешь, найдем другого садовника, что ж теперь, подыхать без воды, что ли? Не в пустыне. К утру мы с моим поклонником уже клялись друг другу в вечной любви и верности: «пока смерть не разлучит нас!». И если бы мой несравненный спутник вовремя не опомнился бы, не почуял угрозу, пропала бы девка. Ох, сколько же он наслушался от меня в ту ночь! Сколько нового о себе узнал – не передать. Но, в конце концов, наговорившись, наругавшись, намахавшись руками, я так и уснула у него на руках, правда, уже вдали от злосчастной улицы-обители разврата и своего ненаглядного поклонника.
5
Проснулась я от страшной головной боли.
-Тяжко?
-Ага.
-Таблеточку?
-Ага.
-Обойдешься.
-Сволочь.
-Ага.
-Ревновал?
-Ага.
-Бесился?
-Ага.
-Десять поцелуев.
-Ага...
-Обойдешься.
-Стерва.
-Ага...

Заботливый паек тети Любы закончился, и вопрос пропитания в условиях тотального безденежья встал остро. А что делать? Город незнакомый, жрать охота, башка раскалывается, пойти некуда... Вот мы и решили, прежде чем навеки покинуть место последнего обитания, надо бы на рынок сгонять... Авось чего перепадет. Это сейчас, в эпоху поголовных супермаркетов, развалов днем с огнем не сыщешь. А тогда экономика только набирала в легкие воздух для стремительного рывка.
Играть в угадайку мы уже не стали – не до того было – живот сводило так, что про голову я и думать забыла. Спросили – провели – показали. На рынке решили разделиться.
-Через час на этом же месте.
-Я боюсь.
-Чего?
-А вдруг меня – того?
-Чееего?
-Ну, того, загребут?
-Ты что, ювелирную лавку грабить собралась или банк?
-А что – нет?
Никогда в жизни – ни до, ни после описываемых событий, мне не приходилось красть. Но до сих пор вспоминаю этот момент со смесью азарта и стыда. Первой моей добычей стал помидор. Я сразу его увидела. Лежал такой красный, большой, аппетитный. Не догадываясь о моих коварных планах, продавец кричал во все горло:
-Дэвушка! Падхади, самые спелые овощ в городе!
После его феноменальной речи стыда – как не бывало. Засовывая помидор в сумочку, злорадно думала: «Это тебе за «дэвушку», за «падхади» и за «овощ». Будешь знать, как уроки русского в школе прогуливать!» Жалела только, что мало взяла. Всего один, но зато какой – всем помидорам помидор! Ну а потом пошло дело. Яблочко, огурчик, даже кусок сыра ухитрилась стянуть.
-А это что? – Мой спутник негодующе смотрел на три картошины в моих ладонях.
-Ну, костерчик, там... Попечь...
-Ты удивительная.
-А то.
Затягиваясь примой - дело рук моего друга – я лениво развалилась на лавочке. Идти никуда не хотелось. Солнце в глаз светит. Желудок счастлив. Легкие вообще в восторге. Рядом – такой прекрасный мужчина, бросила удовлетворенный взгляд на спутника, красотааа! Еще бы искупаться...
-Надо озерцо найти...
-У тебя с собой купальник?
-Нет...
-А как ты в городе собралась без купальника-то? Так же, как костерчик в центре, ага, - он весело подмигнул и погладил меня по волосам. Нежно так, едва касаясь пальцами. Мне тут же захотелось помурчать, но я сдержала в себе этот кошачий порыв.
-И, все-таки, надо...
-Вставай лучше, нам пора.
6
-Ты смотри, нам сегодня везет – иномарка.
И правда, остановилась вся такая из себя. Я совершенно не разбираюсь в машинах. А посему не могу уточнить. Одно скажу – клевая. Нажимаешь на кнопочку – стекло открывается, нажимаешь еще раз – останавливается. Это сейчас такими штуками никого, даже меня, не удивить. А тогда я от души повеселилась.
Мы ехали всю ночь. Фонари устало подмигивали, дорога вилась запутанным клубком, города сменялись пустырями и обратно. По радио крутили шансон, от чего я никак не могла уснуть. Под утро хрипловатые голоса выдохлись, и мне удалось немного подремать.
Иномарка унеслась по своим, иномарочным делам, оставив нам одних на пустынной трассе.
-Что мы тут делаем?
-Ты, кажется, хотела купаться и печь свои картошины.
-Откуда знаешь, что тут есть озеро? Ты тут был?
-Нет.
-Тогда как ты догадался?
-Вот увидишь.
-А говорил про тройку по географии.
-Зато по природоведению – пятерка автоматом.
-Это, типа, по мху определять части света?
-Типа, да.
Через полчаса я уже бежала, на ходу скидывая одежду, по склону к берегу небольшой речушки. Это, конечно, вам не джакузи с пузырьками и ароматом манго, но тоже ничего. Вода, правда, без подогрева, ну да ладно. Окончательно задубев, я выползла на сушу, где меня уже ждал обещанный костер, теплый свитер, припасенный со времен деревенской жизни, и мой неизменный спутник, улыбающийся, курящий, несравненный.
А вечером, валяясь на траве и бездумно глядя на звездное небо, мы пели. Тихо так, полушепотом. Все больше и больше растворяясь во вселенной, все дальше и дальше уходя от цивилизации. И были в наших песнях сказочные миры с принцами и принцессами, невиданные животные с добрыми глазами, смеющиеся дети, сады с диковинными растениями и заморскими фруктами... В ту ночь мне снились все те же люди. Все с теми же факелами. Но теперь и я была среди них. Я шла, гордо неся свой дрожащий на ветру огонь, и лишь краем глаза замечая восхищенные и завистливые взгляды из окон домов...
-Куда теперь?
-Теперь в горы.
II
Каждую ночь я горы вижу – каждое утро теряю зренье
(с)
1
До цели мы добрались только в середине осени. Было еще сравнительно не холодно, так, зябко. Разгребая ногами мокрые листья всех мастей и расцветок, мы шли по направлению к маленькой деревушке, окруженной цепью гор. Я вертела головой в разные стороны, не переставая издавать нечленораздельные звуки, выражающие бурный восторг.
-А туда мы сходим? Не, воооон туда, видишь?
-Да перестань ты. Мы здесь надолго. Зимой много не наездишься. Везде успеем.
Мы поселились в избушке на отшибе, которую удалось выторговать на жалкие гроши, остававшиеся с последней подработки моего спутника. Убого, конечно. Зато тепло, если вовремя топить печь. Самое время было подумать о средствах к существованию. Зима обещала быть долгой, и одной романтикой тут было не прокормиться. Но с этим проблем не возникло. Мой спутник оказался на все руки мастером. А, что самое ценное в подобных местах, непьющим мастером. И вскоре потянулась к нам вереница местных жителей – то печь сложить, то крышу покрыть. Платили – кто, чем горазд. Так мы разжились теплым пледом, парой хороших чашек, кипой всяких разных книг. Были даже газеты, которые, правда, мы использовали не совсем по назначению, вернее, - так им и надо... А как-то одна бабулька притащила щенка, совсем еще кроху, комочек шерсти, умещающийся на ладони. И со слезами на глазах: «Возьмите, - мол, - зима в наших местах строптивая, а он будет вас греть и от чужаков беречь» Хотели мы, было, возразить, да расчувствовались и взяли. Комочек с первого дня заявил, что он нам тут еще покажет кузькину мать, и не важно, что еще мал, дайте только вырасти. За излишнюю строптивость был прозван Волчонком и возведен в ранг полноправного члена семьи. Так нас стало трое.
Вот думаю сейчас, и чего в той жизни было такого? И почему мыслями всегда возвращаюсь в нашу убогую лачугу с видом на заснеженные вершины? Почему блуждаю воспаленным сознанием по всем исхоженным тропинкам? Почему перед сном, прямо как тогда, пятьдесят лет назад, зажигаю свечи и вдыхаю их запах, глядя на подрагивающее пламя? Почему не могу избавиться от привычки, только завидев на улице дворнягу, шептать: «Волчонок, иди ко мне, засранец»?
2
Постепенно и я нашла себе занятие. Пед. образование не прошло даром. Школа, конечно, в этих местах имелась. И меня туда неоднократно звали. Но мы же все такие романтики, вольные художники. Поэтому я ограничилась тем, что от случая к случаю подтягивала местную ребятню по русскому и литературе, сеяла, в общем, разумное, доброе, вечное. А по вечерам у нас в избе собиралась практически вся деревенская молодежь – слушать стихи. Вскоре эта традиция вылилась в создание, так сказать, элитарного клуба. К нам стремились попасть даже те ребята, которые Пушкина от Лермонтова отличить-то не могли, если вообще когда-то слышали о таковых. Вход в клуб, естественно, был бесплатный. Но дети – народ благодарный. И теплотой отвечают на теплоту. Тащили немыслимые поделки, рисунки какие-то, - в общем, чем богаты.
Пашка стал частым гостем нашего дома – по делу и без дела. Сначала появлялся исключительно по вечерам, сядет в уголочке и слушает. Сам никогда ничего не говорил, ни читал. Потом пообвык, подружился с Волчонком и стал приходить - по дому помочь, с собакой погулять, с другом моим из дерева штуки всякие помастерить, а вскоре и вовсе – просто так. Смышленый мальчика. Только родители пьющие у него были, вот он к нам и тянулся. А сколько он нам мест красивых показал! Сколько вершин горных излазили вчетвером: мы с моим спутником, Пашка, да Волчонок. Иногда уходили из деревни – еще темно было. Заберемся куда-нибудь повыше, в снежки играем, бабу снежную лепим, мороженое едим (банка сгущенки плюс талый снег – оболденная штука!). А вокруг – все белое, недоступное, величественное. Дух захватывает только так. А счастья сколько – простого искреннего счастья. Возвращались домой за полночь – довольные.
Мне иногда кажется, что мы жили тогда вовсе не на земле. А в какой-то параллельной реальности, вне времени и пространства. В реальности, не имеющей, границ, рамок, условностей. Где такого понятия, как фальшь, не просто нет, его не может быть по факту.
Однажды прихожу с очередного занятия, уставшая, замученная какая-то. Открываю дверь, а прямо на пороге стоят три моих сияющих мужчины: лохматый, угловатый и любимый, - довольные такие, улыбки до ушей.
-Ага, - говорю, - опять чего-то выдумали?
-Мы не выдумали, мы сконструировали.
-О, не уж-то андронный коллайдер или как его там?
-Не совсем, но близко к тому.
-Это радует, что все-таки не совсем. Только физиков-ядерщиков в моем доме для полного счастья не хватало... Ну, показывайте свое чудо техники, не томите.
-Десять поцелуев.
-Двадцать.
-Гав!
-Эх... – Целую Волчонка в его мокрый нос, Пашку – в щечку, а друга своего – в губы, предварительно проследив, чтобы все, кому еще нет восемнадцати, скромно отвернулись... После этой приятной процедуры мои рыцари без страха и упрека расступаются, дабы явить миру и мне свое творение – санки. Такие прямо русские, будто сошедшие с картинки из книжки сказок. С витиеватыми рисунками, пахнущие деревом.
-Кататься?
-Кататься!
Валяюсь я вся такая молодая и радостная в снегу, кричу во все горло какие-то приятности, гляжу на звезды, которые кажутся такими близкими и огромными и думаю: «А меня, наверно, уже повысили бы...»
-Кто последний домой, тот заваривает чай!
-Это нечестно! Вы жулики! – Поднимаюсь, на бегу вытряхиваю снег из ботинок, варежек, капюшона. Несусь, как угорелая. Все тщетно. Конечно же, опоздала.
-Ну что, Волчонок, может, хоть ты поможешь мне в этом нелегком деле – приготовлении чая? – Пес с готовностью заглядывает в глаза и приветливо машет хвостом.
3
К этому походу мы готовились несколько недель. Выпрашивали у местных палатку, вместительные рюкзаки. Обзавелись котелком. Долго обговаривали с Пашкой маршрут. Конечной точной пути должна была стать небольшая пещера почти на вершине горы Гермес. По словам местных – одно из самых красивых мест во всей округе, к тому же есть площадь для ночевки и розжига костра. Только проблема в том, что до подножья идти часов десять, не меньше. И подниматься столько же. Пашка там никогда не был, поэтому маршрут составляли все вместе со слов местных, в тех местах бывавших. Рассчитали все до мелочей: день идем до подножья, там ночуем. Еще день поднимаемся. Любуемся красотами и все такое. А на утро – назад. Итого выходило трое суток. Я, было, повозмущалась, мол, дамы – создания хрупкие, не для того взращенные, чтобы лазить столько времени неизвестно где. Но была рьяно облаяна Волчонком – и дело с концом.
Вообще, я ужасный нытик по своей природе. А в особо экстремальных условиях – так просто непереносимый нытик. К тому же, как все женщины – паникер.
-Если мне не изменяет память, три часа назад кто-то обещал, что Гермес вот-вот появится...
-Он и правда вот-вот появится.
-Прошло уже три часа!
-Вон за тем перевалом...
-Поиграем в угадайку?

-Кто-то проиграл мне десять поцелуев.
-Еще не вечер.
-Ах, вот как!
-Потерпи.
-Я требую десять поцелуев, привал и горячий чай.
-Волчонок, фас!
-Иди ко мне, мой сладкий засранец, не слушай их. Мамочка хорошая. Ай... Волчонок! Этот пес облизал мне все лицо! Теперь я непременно замерзну и умру.
-Круто. Заодно поедим пирожков на твоих похоронах.
-Не смешно.
Да ну?

Гермес был великолепен. Его тезка остался бы доволен, увидь он то, что открылось нашему взору. Я даже перестала ворчать. На таких вершинах подобает обитать богам, пировать и вершить судьбы людишек. Мы долго и заворожено глазели на творение рук природы, а потом, не сговариваясь, обнялись. Три человека и собака, затерянные во вселенной. Оставшийся путь до подножья проделали молча. Молча выбрали место для ночевки, поставили палатку, расчистили землю от снега, чтобы развести костер. Все мы вдруг почувствовали одно и то же – как ничтожны наши слова, мысли и действия перед этой громадой. Как мелочны и глупы устремления, мечты и надежды человеческие. В ту ночь никому из нас не удалось уснуть, кроме, разумеется, Волчонка, которого явно не волновали все эти людские заморочки.
Утром, одичавшие, невыспавшиеся, с красными глазами мы пили кофе с коньяком большими жадными глотками. Волчонок носился из стороны в сторону, бодрый и счастливый, норовя укусить кого-нибудь из нас за пятку. Пора было выдвигаться. Впереди – самый ответственный и тяжелый участок пути – подъем.
Знаете, что я вам скажу? Если хотите проверить, чего вы на самом деле стоите – идите в горы. Ползите, стирая с лица слезы, жалейте себя, успокаивайте себя, но ползите. Никогда не пробовала играть в русскую рулетку, но, думаю, ощущения схожи. Я шла, до боли искусывая губы, только бы не свалиться. Тут уж было не до шуточек. Поединок с самим собой. И я до сих пор испытываю гордость от мысли, что я его прошла. Я победила.
Ночью, сидя на вершине Гермеса, прижавшись друг другу, мы пели песни. Громко-громко, на сколько хватало сил. И были в наших песнях сказочные миры с принцами и принцессами, невиданные животные с добрыми глазами...
4
Зима заканчивалась. Снег неумолимо таял. А вместе с ним таяли наши надежды на вечное счастье. Все чаще мы с моим спутником, оставаясь наедине, часами разглядывали друг друга, стараясь запомнить, удержать в голове каждую мелочь. У меня не осталось ни единой фотографии, но я до сих пор вижу перед собой его лицо. В те последние недели, нет, мы не стали угрюмее, не замкнулись в себе, все также читали стихи, катались на санках, обкидывались снежками – жизнь текла обычным чередом. Мы даже ни разу не обсуждали ничего такого в разговорах. Но все длиннее стали паузы между шутками, все пристальнее взгляды, все теплее объятия.
В самом начале весны заболел Волчонок. Это общее горе сплотило нас еще сильнее. Мы ездили в соседние города к ветеринарам, кололи уколы, выхаживали, гладили и целовали его сухой нос. Пашка, бедный, распереживался так, что сам чуть не слег. Но все обошлось. Волчонок поправился и, как прежде, принялся носиться по избе, сбивая всех на своем пути и кусая за пятки.

-Оставьте мне Волчонка, - впервые за все время я видела в глазах Паши слезы, - я же совсем один. Мы не пропадем вместе.
-Обещаешь?
-Обещаю.
Все рисунки, поделки, вещи, которые были у нас в избе – раздали соседям. Санки и книжки отдали Пашке. Уходили рано утром. Вся деревня будто застыла в сладостной предрассветной дремоте. И только мальчик и собака провожали нас пристальными любящими взглядами.
5
Я совершенно не запомнила обратного пути. Мы листали города и городишки, села и поселки, как картинки из настенного календаря. Нигде не задерживаясь больше суток, ни с кем не общаясь. Все впечатления тех последних дней смешались в моей голове в одну большую дорожную хандру. И каждую ночь мне снился один и тот же сон: будто мы с моим спутником идем по дороге, держа один на двоих зажженный факел, а нам навстречу – целая толпа народа с таким же огнем в руках. И так страшно было от мысли, что они могут погасить, растоптать, отобрать у нас наше пламя.
-Серебристая десятка.
-Тоже неплохо.
-Уж лучше, чем запорожец, тебе не кажется?
-А что ты имеешь против запорожца?

Десятка высадила нас на том самом месте, откуда год назад начиналась наша поездка. Все возвращается на круги своя. Вдалеке маячил мой город, мой дом, моя работа и мой благоверный. Не было в нашем прощании ни признаний, ни клятв, ни слез. К чему все это?
-Десять поцелуев.
-Двадцать.
-Тридцать.
-Кто больше?

Послесловие
Горят над нами, горят,
Помрачая рассудок,
Бриллиантовые дороги
В темное время суток.
(с)
Что дальше? А дальше сценарий очевидно прост: стремительный карьерный рост, замужество, дети и заботы. Никто из моих близких так и не узнал, где меня носило так долго. Даже драгоценный супруг (царствие ему небесное) до самой смерти мучался этим вопросом.
Вот и все, что, дражайш
Категория: Рассказы Автор: Талиша Веденеева нравится 0   Дата: 20:08:2011


Председатель ОЛРС А.Любченко г.Москва; уч.секретарь С.Гаврилович г.Гродно; лит.редактор-корректор Я.Курилова г.Севастополь; модераторы И.Дадаев г.Грозный, Н.Агафонова г.Москва; админ. сайта А.Вдовиченко. Первый уч.секретарь воссозданного ОЛРС Клеймёнова Р.Н. (1940-2011).

Проект является авторизированным сайтом Общества любителей русской словесности. Тел. +7 495 999-99-33; WhatsApp +7 926 111-11-11; 9999933@mail.ru. Конкурс вконтакте. Сайты региональной общественной организации ОЛРС: krovinka.ru, malek.ru, sverhu.ru