Перстень с сапфиром
|
Сегодня я осталась одна. Белая ночь. Самая длинная белая ночь года. Снова, который день уже, не уснуть. Васильки. В эту ночь, говорят, нужно сплести венок. Венок из васильков. «Как васильки во ржи цветут твои глаза....». Твои глаза отцвели. В этом году я не была на кладбище. Операция приковала меня к коляске. Осторожно привстать. Сесть на кровати. Спустить ноги на пол. Теперь самое трудное – бросок и .... поехали. Кручу руками колеса. Окно. Открыть окно. Сетка вставлена. Западный ветерок пробежался по комнате, погладил меня по волосам. Приятно. На улице никого. Бульвар пуст. Где-то вдалеке смеется молодёжь. Гуляют. Иванов день. Иван. Так звали моего дедушку. Из Германии он привез мне белые перчатки. Мне было четыре года. Они томились в комоде, потом в шкафу долгих 13 лет. Я их надела впервые на выпускной вечер. Комод. Старинный, под красное дерево, с длинными выдвигающимися ящиками, с резными массивными столбиками по бокам, двумя золотыми ручками на каждом ящике. Их было шесть. Четыре во всю длину комода. Два верхних – в половину. В правом, у самого окна лежали перчатки. Сверху по комоду бежала узорчатая ажурная ослепительно белая дорожка. Ришелье. Ее вышивала мама. Почему ришелье? Кардинал Ришелье. Налог на итальянские кружева. Французская техника вышивки. Терпение и аккуратность. Мама могла. Я нет. Стеклянная ваза с цветами в центре. Две акварели над комодом. В синей гамме. Голубовато-зеленой. Не васильковой. Мамины глаза были васильковыми. Белое платье из креп-жоржета, белые перчатки из поверженного Берлина. Туфли были коричневыми. Но зато на каблуке. Мамины, выходные. На белые не было денег. Дедушка умер за два года до выпускного вечера, отец – за год. Прошелестела шинами машина, синяя, как василек. На улице – никого. Тишина. Шкатулки. Их две. Одна пластмассовая с крышкой под палех. Другая – из оникса. Шкатулки. В них самое сокровенное. Самое дорогое. Моя жизнь. Воспоминания. Назад. В прошлое. Закрываю глаза, наощупь открываю одну из них. Двумя пальцами поднимаю... Кольцо. Голубой сапфир, кабошон двойной...». Он не голубой, он васильковый. Васильковый. «Сапфир», его название произошло по одной из версий от древнеиндийского слова canipriya — любимый Сатурном. Другое название минерала — лазоревый яхонт. Сапфир считают камнем верности, скромности, целомудрия. Это символ небесного купола, камень размышления и созерцания. Синий цвет сапфира и его энергетическое поле успокаивают, снимают возбуждение, унимают разбушевавшиеся страсти. Сапфир — камень холодный и чистый — камень девственности. Иногда его называют также «камнем монахинь», так как он имеет способность охлаждать страсти. И в Индии и в Китае голубой сапфир символизировал нечто космическое, человеческую душу, устремленную в вечность после смерти. На востоке считалось, что сам камень является окаменевшим напитком бессмертия, который раньше был доступен только богам. Также верили, что сапфир оберегает от злых намерений, отгоняет врагов, гарантирует победу и успех в любых начинания. Естественно, это всё касается только сапфиров безупречной чистоты, без трещин и мутных участков. Камни с дефектами могли принести только неприятности и огорчения. Жрецы храма Юпитера постоянно носили в перстне сапфиры цвета василька. Сапфирами украшали одежду священнослужителей в Иудее, в Индии. Они украшали корону Клеопатры. Украшения из сапфиров были особенно модны в эпоху возрождения и баррокко. Видимо самые великолепные сапфиры в Европе XVI в. принадлежали герцогине Мантуанской, прекрасной и умной Изабелле Д'Эсте Гонзага. Запутавшись в долгах, она заложила сапфировую диадему у венецианского ростовщика, но одновременно заказала придворному ювелиру точную копию диадемы, и он заменил сапфиры синим шлифованным стеклом из мурано. Ювелир так блестяще сделал копию, что она оказалась лучше оригинала, и даже когда настоящие сапфиры уже вернулись в сокровищницу Гонзага, Изабелла обычно появлялась на придворных торжествах в поддельной диадеме. Институт. Мне двадцать восемь лет. Я только что защитила диссертацию. Лаборантка Лариса. Её подруга вернулась из Ирана. Разошлась с мужем, схватила ребенка, бросила в сумку золотые безделушки, камушки и вернулась в союз. Теперь их продает – не на что жить. Лариса подходит ко мне. Высокая брюнетка, с мужеподобной фигурой даже в юности, с широкими плечами пловчихи, она – азербайджанка по отцу – статью похожа на мать. Мать крупная русская женщина, располневшая от родов, с большим животом, крупными чертами лица, работает буфетчицей. Отец невысокого роста, весь какой-то мягкий, с мягким говором, – водитель автобуса. Выразительные глаза, карие, лучистые. У Ларисы такие же, только взгляд жёстче, она наблюдательна, жесткая и резкая. – Лен, – подошла она ко мне, – посмотри, какие камни. Сапфир – двойной кабашон и бирюза. Покупай, всё натуральное. – Да что я с ними буду делать? Ни золота, ни знакомого ювелира,– заколебалась я и ... тут же купила. Ни перед одним самоцветом не могла устоять Маркиз, перстень с сапфиром и бриллиантами! Мне втайне завидовал весь институт. Перстень, единственный в своем роде... И сейчас он надменно взирает на своих собратьев в «золотой» шкатулке под палех. А Лариса... Ларка! Ларка! Вышла замуж, ушла из института, окончила курсы официанток. Муж – грузин-сверхсрочник, ниже ее ростом, с лицом хомяка – то ли рябоватым, то ли бугристым, – с надутыми щеками хомяка, плохо говоривший по-русски. И рядом с ним она, тогда еще в расцвете молодости и стати. Не смотрелись молодожены. Но... – Я до семи раз считаю за ночь, а дальше уже нет, – горделиво говорит она сотрудницам, шокируя откровенностью девушек-лаборанток и заслуживая скептические ухмылки у замужних дам. Симочке, нашей активистке, привыкшей быть лидером, уступить пальму первенства? Никогда! – Я тоже живу с мужчинами, – бросает та ей в ответ, – но только неглубоко! Минутный шок. Все молчат. Сима вспыхивает, краска заливает её рыжеватое лицо – «проговорилась!». Родилась Лали. На праздник в трёхкомнатный деревянный домик в Рыбацком, почти на берегу Невы, где жила вся их большая семья, была приглашена чуть ли не вся лаборатория. – Я таких красивых детей никогда не видела, – сказала Александра Ивановна. – Девочке месяца нет, а у неё и брови, и волосы, и ресницы. Красавица, да и только! Ляльке было лет пять. Черные тугие косы с двумя алыми бантиками доходили до самой попки, глаза стали ещё темнее, как две крупных маслины, и настороженно смотрели из-под длинных прямых ресниц. – Ты знаешь, позвонила Лариса на следующий день после того, как побывала у меня в гостях с Лялькой, – пришли мы домой, а она бабушке и говорит: «Странные люди! С волком живут. С большим таким!». Мы засмеялись. Тогда у меня тогда в доме жил серый волк, бедолага из фильма «Ну погоди». Он был необыкновенно красив в вельветовых красных шортах с копной серовато-седых волос, и большими клыками, торчащими из открытой пасти. Большой, почти с Ляльку ростом, но плюшевый, весь мягкий и добрый; его было приятно погладить, подержать мягкую бархатистую лапку в своей ладошке. – Ляля, – сказала я ей, – у нас сейчас гостит артист – волк из фильма «Ну погоди”. Поговори с ним, а то он скучает один. Ляля прижалась к маме, вопросительно посмотрела на неё, подняв длинные прямые ресницы. – Не бойся, поиграй, он не кусается. Она присела рядом с ним на краешек дивана, с опаской поглядывая на это плюшевое чудо. Ляля. Теперь ты уже старше своей матери тех лет и живешь в современной Иудее, уехала в Израиль с мужем евреем. Твои оба сына – русско-азербайджанско-грузинской девочки,– евреи. Не кровь, а сплошной интернационал! А тебя уволили из государственного топографического ведомства «по пятому пункту», как ты жаловалась матери. Пятый пункт он и в Израиле пятый пункт. Сапфир. Перстень с сапфиром нужно носить на левой руке. Надеваю перстень, пристально смотрю на него. Васильковый сапфир белой ночью становится тёмным, почти чёрным, как полупрозрачные австралийские сапфиры. А бриллианты, их звёзды сверкают, особенно сильно в полусумраке. Этот камень не признает прогресса, – блекнет при электрическом свете. Я смотрю на сапфир, и спокойствие снисходит откуда-то из космических высот. Время. Оно летит быстрее и быстрее. «Одна заря сменить другую спешит...». Сапфир становится всё прозрачнее, блеск бриллиантов чуть гаснет. Утро. Кручу колёса, ставлю шкатулки на трюмо. В душе – полная безмятежность. Спать. Глаза закрываются сами собой. Звенит звонок. Открываю дверь. Лариса. Опущенные ресницы. Вся напряжённая, даже ростом вроде бы стала меньше. – Что случилось? – Я проиграла три миллиона! – Скооолько?! – Все отпускные. – Где? Как? – У Елизаровской. Там «Эльдорадо» открыли. Поехала я туда Ляльке подарок выбрать, чайник, тостер. Подхожу. А около магазина народ толпится. Двое парней лет по тридцать зазывают: «Выиграйте!». Смотрю, а там стоит ростер, электролюксовский. Я такой и искала. Остановилась. Эти двое говорят. “Поиграйте”, –чутьё у них, паразитов. Надо было поторговаться. Кто больше цену назначит, тот выигрывает, а проигравший платит. Стоит тут какая-то девчонка, мышка серая. А у меня гордыня взыграла: «У меня-то денег, наверняка, больше, чем у этой мормышки».... Уж и планы нарисовались: ещё куплю Ляльке колечко с бриллиантиком в три сотых карата. Она в меня – восточная женщина. Золотишко к пальчикам так и липнет. Доторговалась до трех миллионов. Больше нет. А мормышка достает и показывает четыре. Взяла мой ростер и в ту же минуту исчезла за углом. – И ты отдала деньги?! – Отдала. Не помню, как. Загипнотизировали меня что ли? – Идиотка! – закричала я. – Милиция! И проснулась. «С чего бы это Ларка приснилась», – подумала я. – Первый раз за шесть лет после похорон. Может, у Алика что-то случилось? Надо бы позвонить Ляле. Перстень. Я забыла его снять перед сном. Три часа пополудни. Теперь бриллианты чуть поблескивали на свету, а сапфир... Он играл с солнечным лучом, который то собирал световой поток в одно овальное облачко, то разбивал его на десятки светящихся точек, то исчезал совсем. Как избирательна память. Вдруг всплывает большой пласт воспоминаний, а иногда крошечный миг, чей-то взгляд. А сны. Кто навевает их? Она была материалисткой, в бессмертие души не верила, считая, что это память о реальных или фантастических событиях запечатлевает их в человеческом мозге как фотографии в альбоме. И иногда открывает альбом на выбранной наугад странице. Вот и сейчас – сапфир напомнил о Ларисе. – Надо же, какой фотографически точный сон приснился. Всё так и было, в точности, до мельчайших подробностей. Лариса часто повторяла : «гордыня заела, иду, чувствую себя богачкой». Надо было лететь, выкупать билеты на чартерный рейс. В эти голодные девяностые она уже работала в моей фирме. Сначала пришла подработать – фасовала растворители, убирала в офисе после тяжелейшей смены на бумажной фабрике, где приходилось ей заворачивать в бумагу необхватные бобины. Другой работы не было. С мужем давно разошлась. Сын вот-вот должен был вернуться из армии. Лялька в Израиле готовилась рожать во второй раз. Лариса взяла отпуск, помочь ей. А деньги... Деньги она проиграла: «Так лохануться! Точно гипнотизеры работали, – пережевывала она снова и снова историю этой потери. – А меня гордыня заела – столько денег сразу!». Что делать? Помогла, выписали ей материальную помощь, купили билеты на чартер. Из прибыли, конечно. Улетела принимать второго внука. Украшения из сапфиров были особенно модны в эпоху возрождения и баррокко. Видимо самые великолепные сапфиры в Европе XVI в. принадлежали герцогине Мантуанской, прекрасной и умной Изабелле Д'Эсте Гонзага. Запутавшись в долгах, она заложила сапфировую диадему у венецианского ростовщика, но одновременно заказала придворному ювелиру точную копию диадемы, и он заменил сапфиры синим шлифованным стеклом из мурано. Ювелир так блестяще сделал копию, что она оказалась лучше оригинала, и даже когда настоящие сапфиры уже вернулись в сокровищницу Гонзага, Изабелла обычно появлялась на придворных торжествах в поддельной диадеме. У Ларисы сапфиров не было, только роскошный перстень с камеей подарили ей на восемнадцатилетние. К этому времени распухшие от не женской работы её пальцы уже не принимали девический перстень. Камея улетела на пальчике Лали в азиатское средиземноморье. А вот обручальное кольцо Лариса переплавила и носила его, никогда не снимая, хотя уже лет двадцать была разведена. Звенит звонок, настойчиво, требовательно. Это Юля, студентка вечернего факультета журналистики. Сейчас зазвенит её серебристый голосок, и до вечера будут рассказы о подружках, друзьях, романах, обманах, трагедиях, драмах, минутах счастья... Жизнь продолжается, одиночество на сегодня закончилось. Впереди одиннадцать белых ночей. И вернётся из командировки дочь. |
||
| Категория: Рассказы | Автор: Татьяна Лестева | нравится 0 Дата: 15:04:2012 |