Звездочка
|
Шестилетний Саша лежал дома на кровати, укрытый легким одеялом, и, склонив белую голову набок, глядел в окно комнаты. За окном ничего не было видно из-за заслонивших его куста сирени и деревца рябины. Иногда на их ветви садились серые воробьишки, бойко прыгали среди листочков, чирикали, но довольно быстро улетали, и опять за окном становилось однообразно и скучно. Утром приходил доктор из сельской больницы Борис Романович, большой, как белый медведь, в своем медицинском халате, с пышными волнистыми волосами на громадной голове, он строго смотрел на Сашу своими стального цвета глазами и барабанил пальцами левой руки по столу, мрачно слушая мать мальчика Лидию Святову. Борис Романович посмотрел и послушал Сашу, и остался очень недоволен его состоянием, но он понимал, что маленький Саша и его родители ни в чем тут не виноваты, они делали все, что нужно было для лечения, но болезнь была сильнее их. Перед уходом он сказал, чтобы Саша сегодня лежал в постели, и чтобы ему продолжали давать те же лекарства. На прощание он кисло улыбнулся мальчику и, заметив возле подушки букварь, а на стуле настоящую пилотку со звездочкой, сказал: - Давай, солдат, выздоравливай! Читать учись, на следующий год тебе в школу. Саша улыбнулся в ответ одним движением губ на бледном, осунувшемся лице доктору Борису Романовичу. Потом мама ушла в контору, там она работала бухгалтером, наказав Саше лежать, смотреть книжки и ждать ее к обеду. А папа уже давно был на работе. Сейчас, во время сенокоса, он с утра до вечера находился в поле, заготавливал корм животным на зиму с другими дяденьками. Саша его видел только поздно вечером и то немного, потому что папа ужинал, тут же бежал в сарай и огород, управлялся с хозяйством, и сразу после дел ложился спать, завершая день одной и той же фразой: "Устал, как собака". Саша не мог взять в толк, почему – как собака? У его бабушки во дворе без устали бегал молоденький пес рыжего окраса Батый. Он без конца прыгал и крутился, гонялся за воробьями, лаял на ворон, лез всем под ноги, носился с разными предметами, но ни разу Саша не видел, чтобы он устало свалился и тут же уснул, как папа. "Может быть, это от того, что Батый – молодой, - думал Саша, - а если был бы старым, то тогда бы, наверное, набегавшись, сразу бы и заснул в своей будке. Видимо, папа устал, как старая собака", - заключил мальчик. Когда папа ложился, Саша просил его рассказать сказку. "Сейчас", - говорил папа. Саша ждал-ждал, но никто не отвечал, тогда он громче просил, и папа, застонав, с трудом открыв глаза, вздыхал и говорил: "Жили-были…". И все. Кто жили? Где были? Ничего Саша больше не мог добиться от него. Он грустно вздыхал, поворачивался к стенке и ждал маму. А она не скоро кончала свои дела, сначала на улице, а затем на кухне: мыла посуду, солила огурцы, готовила на завтра кушать, гладила и штопала белье, и многое другое. Не дождавшись ее, Саша засыпал. А мама подходила к нему, садилась над ним, гладила его светлую голову, целовала его в щеку и лобик, плакала и говорила: "Сыночек, мой ненаглядный, что ж ты мучаешь нас? Выздоравливай, дорогой мой, я умоляю тебя!" Затем становилась на колени перед иконой Божьей Матери, что подарила ей бабушка, и обливаясь слезами, бледная в свете смотрящей в окно луны, быстро и тихо говорила: "Преславная Приснодево, Мати Христа Бога, принеси нашу молитву Сыну Твоему и Богу нашему, да спасет Тобою душа моего сына Сашеньки. Все упование мое на Тя возлагаю, Мати Божия, сохрани его под кровом Твоим. Богородице Дево, не презри мене грешную, требующую Твоея помощи и Твоего заступления, на Тя бо упова душа моя, и помилуй мя…" И еще долго молилась Лидия Святова, а в конце молитвы падала перед иконой, раскидав свои красивые черные волосы по полу и исступленно, но так, чтобы не слышали муж и сын, плакала, уткнув лицо в самодельный крестьянский коврик. А Саша спал и видел красивые цветные сны. Снилось чаще всего, как он едет с мамой и папой на поезде далеко-далеко. Саша лежит на верхней полке и заворожено смотрит в окно. За окном раскинулся огромный удивительный мир: прекрасные города с великолепными зданиями, с золотыми башнями и шпилями на них, по вечерам блистающие тысячами разноцветных огней, синие реки под мостами, покрытые темно-зелеными лесами высокие горы и громоздящиеся тут и там бурые отвесные скалы, сквозь которые по чернеющим тоннелям с протяжным гудком проносится поезд Саши. А колеса стучат несмолкаемо под мальчиком, и он произносит в такт им: тук-тук, тук-тук, тук-тук… и смотрит в окно, а там на лесных полянах играются мишки и бегают олени, скачут зайчики. Они смотрят на Сашу и даже, кажется, машут ему лапками. Поезд гудит, приветствуя всех этих лесных жителей. И Саша радостно смеется, так хорошо ему день и ночь ехать в поезде рядом с мамой и папой. Мимо них проносятся пассажирские и товарные поезда, отвечая мощными голосами голосу сашиного поезда. Но голос его поезда, конечно же, самый могучий. На груди тепловозов Саша видит большие красные звезды, как у него на солдатской пилотке, которую год назад подарил ему вернувшийся со службы в армии брат мамы дядя Коля. Саша закашливался и просыпался, у него болела голова. В доме было тихо и темно, родители, изнуренные трудным рабочим днем, спали рядом на кровати. - Мама, - звал Саша. Она не откликалась. Мальчик вздыхал, поворачивался на бок и смотрел в темное окно. По сельской улице проезжала машина, свет ее фар пробивался сквозь ветви деревьев за окном и отражал причудливые узоры листьев и веток по стенам и исчезал в проеме кухонных дверей. "Жалко, что так быстро кино кончилось", - с грустной улыбкой думал Саша. Ему нравилось в сонной тишине ночи смотреть бесшумно бегущие по стенам витиеватые картины, созданные электрическим светом машин. Когда в окна светила луна, было не так интересно: подолгу в комнате "показывали" одну и ту же картину. Саша вспоминал, как он долго, наверное, полгода, лежал в районной больнице, далеко от дома, в большом селе Покровке. Папа с мамой каждый выходной приезжали к нему с гостинцами. Саша с нетерпением ждал их всю неделю, и встречи с близкими были для него самым лучшим воспоминанием из больничной жизни. А однажды его даже отпустили домой на Новый год, и он несколько дней провел дома, возле наряженной елочки, рядом с мамой и папой. Ох, как не хотелось возвращаться обратно в Покровку! Но ни слезы, ни уговоры, ни протесты его не помогли, и он снова на долгие месяцы был положен в больницу. В конце весны Сашу отпустили домой. Насовсем! Как он был счастлив и весел! И совсем не понимал, почему был так мрачен и печален папа, а мама всю дорогу плакала, сидя на мотоцикле, уткнувшись в папину спину мокрым бледным лицом. Оказавшись наконец-то дома, Саша с наслаждением перебирал все свои заждавшиеся его игрушки, посетил все любимые места, где он чаще всего играл: яблоню в палисаднике, под которой он любил смотреть книжки, песочницу за домом, заросли лопухов у огорода, останки старого грузовики за сараем, в уцелевшей кабине которого он с друзьями "ездил" в другие города, наконец, чулан, где лежали папины рыболовные и охотничьи принадлежности: сети, вятиля, чучела уток и профиля гусей, патронташи, латунные гильзы и многое другое. Все это так возбуждающе пахло озерами, степью, волей, что в чулане у Саши начинало волнующе громко стучать сердце. Кажется, папа слышал этот стук, он смеялся и говорил: "Подожди, малыш, подрастешь, возьму тебя с собой. Всему свое время". Саша, счастливый возвращением домой, и тем, что теперь не надо ехать снова в надоевшую больницу, наслаждался домашней жизнью в кругу родителей и близких. Но в отличие от него все эти близкие были совсем не веселы, приходя к ним домой и разговаривая с мамой и папой, очень серьезно поглядывая на Сашу. Мальчику они, конечно, притворно улыбались, и он не очень замечал, что им совсем не до улыбок. Играя в комнате и краем уха слушая негромкие разговоры взрослых, он постепенно узнал, что у него такая болезнь, что даже в больнице не могут вылечить, и что ему мало осталось жить. - Как это: мало осталось жить? Значит, я скоро умру? – как-то спросил он маму за обедом. - Что ты такое говоришь, сынок? – оторопела мама. Руки ее задрожали, она обняла Сашу и крепко прижала к груди. На лице ее были боль и отчаяние. - Я слышал, как вы с бабушкой и Борисом Романовичем говорили такое, - спокойно сказал Саша, глядя ей в глаза. - Это мы не про тебя, - думала, чтобы сказать мама, - ты – маленький, тебе еще рано умирать. - Ну так Костик Пономаренко же умер в прошлом году, а ему только четыре годика было, - заметил на это ей тогда Саша. Теперь Саше отчетливо вспомнился один из майских дней прошлого года, когда он с другими сельскими детьми был на похоронах Костика. Еще раньше в поселке все знали, что Костик Пономаренко должен был умереть, а потому его смерть не стала ни для кого неожиданностью. говорят, что только сам Костик не подозревал о неминуемой близкой кончине. Всем мальчишкам поселка было давно известно, что на шее у Костика какая-то страшная шишка, от которой нельзя избавиться никакими средствами, и которая неизбежно влекла свою жертву к гибели. Саша и другие дети, близкие Костику по возрасту, мало знали его, так как он не часто выходил на улицу и не принимал участия в коллективных играх в отличие от своего семилетнего брата Артема. Да это и понятно было: младший без конца хворал и сидел дома, а старший, напротив, был энергичным, полным сил мальчиком. День похорон Костика стал большим событием в жизни детворы поселка. Саша с утра, одевшись и наспех покушав, босиком побежал в сторону дворов, где жили Пономаренко. Утро было солнечное, безветренное, мягко стелилась под ногами свежая, ярко-зеленая травка. Когда Саша прибежал к дому Пономаренко, возле него уже толпились взрослые, некоторые заходили в дом, а некоторые выходили из него. Рядом с сараем стояла группа мальчиков, и среди них был долговязый, короткостриженный Артем в темной кофте с красными поперечными полосами. Он что-то говорил мальчикам, а все, разинув рты, его слушали. Подошел к ним и Саша. Артем что-то деловито рассказывал о Костике, говорил, что у него какой-то рак на шее, что рака этого в больнице вырезали, но он все равно остался и мучил его братишку Костю, пока он не умер. Артем, не избалованный в играх особым вниманием детей, сегодня был в центре внимания и чувствовал себя героем, все взгляды и уши были прикованы к нему. Он вытаскивал из карманов штанов конфеты, щедро раздавал их детям, ел сам, причмокивая и глотая слюну, рассказывал все, что понимал и не понимал, мальчикам, тоже дружно и с удовольствием поедавшим конфеты. Саше также были вручены две карамельки, и он сразу же принялся за них, жадно слушая эмоционального, глазастого Артема. Поведав мальчикам все, что было в голове, Артем повел их в дом посмотреть на Костика. Они большой группой вошли в комнату, где на скамейках вокруг стола, на котором стоял обитый красной материей маленький гроб, разместились несколько бабушек и тетенек. На табуретке у гроба сидела худая, понуро сгорбившаяся, с морщинистым лицом мать Костика – тетя Рая. На ней были длинное черное платье и черный платок. Увидев на пороге комнаты целую ватагу ребятишек – живых и здоровых сверстников своего умершего сыночка, она пронзительно заголосила – запричитала: - О-ой, ненаглядный сыночек мой! На кого ты нас оставляешь?! Во-он твои дружочки стоят, проведать тебя пришли, а ты не поднимешься, не выйдешь к ним! Ах, Господи, Господи, и зачем ты забрал моего маленького Костика, моего бедного сыночка… Тетя Рая упала лицом на сложенные белые ручки Костика и залилась слезами в своем великом страдании. К ней подошла одна из бабушек и стала успокаивать ее. Дети стояли в нерешительности и молча смотрели на лежащего в гробу Костика. Его лицо было спокойным и умиротворенным, словно он спал, и мальчикам было странно, что он умер, такой похожий на спящего живого ребенка. Саша и остальные дети, вытянув головы, смотрели на Костика, им было интересно увидеть эту ужасную шишку у него на шее, где прятался какой-то странный рак, но под воротником рубашки у Костика ничего нельзя было различить. - Пошли на улицу, - командирским тоном важно сказал Артем, посчитав, что все уже хорошо разглядели Костика, и пора было выбраться из мрачной атмосферы комнаты на свежий воздух майской улицы, где было так солнечно, зелено и весело. На кухне Артем набил карманы печеньем и во дворе стал раздавать их детям. Мальчиков постепенно собралось еще больше, и всех деловито угощал Артем, часто бегая в дом пополнить запасы сладостей в карманах. Когда гроб с Костиком под вой и причитания тети Раи вынесли из дома, возле крыльца уже стояла большая толпа людей, в основном женщины. Все по дороге направились к сельскому кладбищу. Увязались за ними и дети. Саша не помнил, как хоронили Костика, потому что он с мальчиками бегал среди могил, как и все собирал с них конфеты, ел их и складывал в карманы. Костика закопали, а над его могилкой поставили деревянный крест, что удивило Сашу. "Зачем крест? – думал он. – Ведь красная звездочка красивей". Он оглядывал кладбище и находил подтверждение своим мыслям: те могилы, над которыми сияли красные звездочки, выглядели гораздо интереснее и радостнее, чем те, над которыми громоздились большие серые кресты. Саша скосил глаза на лежавшую рядом пилотку: на ней сияла пятиконечная, лучистая звездочка. Мальчик улыбнулся, представив ее, только большего размера, над могилкой на маленьком конусовидном металлическом памятнике. "Наверное, под такой звездочкой хорошо лежать", - подумал он. Но потом Саша грустно вздохнул: ему подумалось, как скучно будет жить маме и папе без него, когда он умрет. "Но недавно мама и бабушка говорили, - вспомнил он, - что скоро, уже в конце этого года, у мамы будет ребеночек". Саша опять улыбнулся, словно воочию он увидел дома у них маленького, хорошенького мальчика, бегающего на четвереньках по полу с соской во рту и играющего погремушками. А может это будет девочка: красивая, с синими глазками, с бантиками на голове, в чудесном пышном платьице, какое было у соседки Танюши на Новый год, когда она с родителями приходила к ним в гости. Такая эта Танюша славная и красивая! "Я на ней женюсь, если вырасту большой", - не колеблясь решил Саша. То, что у мамы будет ребеночек, радовало Сашу. А то как дома без детей? А так мама с папой немножко поскучают без Саши, поплачут по нему, а там с новым ребеночком им опять станет весело жить. И потом, когда малыш подрастет, он с мамой и папой будет ходить на кладбище проведать Сашу. У Саши будет красивая могилка: на холмике будут расти цветы, как у них в палисаднике – ромашки, астры и фиалки, над холмиком розовое, нет зеленое, или лучше голубое, как небо, надгробие, а над ним видная издалека, сияющая, алая звездочка, а под звездочкой в рамке фотография Саши, где он в матроске, с большими ясными глазами, с ровным аккуратным чубчиком светлых волос. Саша на ней смеется, он такой симпатичный на этой фотографии. Всем она нравится, и Танюше тоже. "Люди, которые придут на кладбище, - думал Саша, - будут подходить к его могилке и трогательно восклицать: "Какой хороший мальчик лежит в этой могилке! И почему он так рано умер?!" Саша представил эту сцену, ему стало жалко себя, он всхлипнул, и по щекам его стекли две слезинки. Пока он лежал занятый своими мыслями, на обед пришла мама. Она смерила сыну температуру, которая оказалась высокой, дала ему таблетки, и хотела принести еду на табуретку возле кровати, но мальчик запротестовал: он сказал, что хочет посидеть за столом. В груди у Саши что-то сжималось тяжелое, иногда вызывая хриплый кашель, в голове была несильная, но долгая, не прекращающаяся ровная боль, руки его слегка дрожали. Он сел на стул у окошка и стал без аппетита хлебать из тарелки борщ. Дверь в дом открылась, и на кухню шумно вошла бабушка Надя. - Ну никак, никак с утра не могла вырваться от этих дел! - эмоционально тут же выговорилась она, ставя сумку с продуктами под скамейку у входа. – Заели совсем, проклятые! Прибежала Василиса Мешкова, говорит: посиди с Егоркой полчасика, мне надо в контору к директору насчет сена сходить, исчезла, и нет ее до обеда. Что за люди! Думают, если ты пенсионерка, то у тебя и время некуда девать и делов никаких нет! Говорю ей: ну, Василиса, последний раз с твоим Егоркой сижу! Высказала ей все, что думаю. Выговорившись, бабушка Надя немного успокоилась. Она села рядом с Сашей, полная, раскрасневшаяся, с выбивающимися прядями седых волос из-под светлого платка, завязанного на затылке, положила руки на худенькие плечи внука, заглянула в его лицо своими ясными, выцветшими глазами. - Ну как ты тут, родимый мой, без меня? – спросила она. – Заждался поди бабушку? - Угу, - махнул головой Саша, хотя он в общем-то совсем не заждался и даже не вспомнил утром о бабушке. - Ну ничего, ничего, - погладила та его по голове, - теперь я с тобой буду. У-у, голова то горячая у тебя какая, - заметила она, - надо ложиться тебе, родимый. - А можно я после еды чуть-чуть на крылечке посижу? – поднял глаза на нее внук. - Ладно, посидишь немножко, посидишь, подышишь свежим воздухом. А потом в постельку, ладно? Саша отодвинул в сторону тарелку и сказал, обращаясь к маме: - Мам, когда я умру, вы на могилку мне поставите звездочку? - Бог с тобой, родимый, какая звездочка?! – всплеснула руками бабушка Надя. – Вот те раз, ты что, помирать собрался?! Старик что ли ты?! Тебе еще надо прожить, сколько я прожила годков, а потом и пожалуйста, помирай себе на здоровье. - Мам, - все-таки настаивал мальчик, - ну если я умру, звездочку поставите мне? - Хорошо, сыночек, поставим,- горько вздохнула Лидия Святова, страдальчески сжав губы. Сын часто говорил ей об этой звездочке, и она успокаивала его тем, что помнит это его желание, которое каждый раз разрывало ей сердце своей настойчивой простотой, до краев наполненной драматизмом. Бабушка Надя, подавив рыдание внутри, наклонилась над внуком с едва слышным стоном и поцеловала его в голову. Но она была бабушка с сильным характером, сразу же взяла себя в руки и занялась делами. Скоро Лидия Святова ушла до вечера в контору, а бабушка вывела Сашу на крыльцо и посадила его на стульчик. - Только десять минут, - сказала она, видя, как мальчику не можется. На улице было жарко, и Саша сидел на стульчике в одних трусиках, положив руки на выпуклые коленки. Вдали, за рядом жилых строений, что стояли напротив дома Святовых, видна была разноцветная июльская степь с небольшим карагачевым лесочком на ее конце. Лесочек тянулся темной полоской за горизонт. Там, как говорила мама, сеноуборочная бригада, в которой сейчас работает его папа. Над тем местом в небе от конца до конца тянется полоса белого, перистого дыма. Самолет пролетел. "Наверное, папа видел его и махал летчикам рукой", - подумал Саша. Он перевел взгляд ближе: у сараев на другой стороне улицы гоготали гуси с гусятами, ходили туда-сюда куры, разгребая сор и что-то собирая с земли, жалобно мычал одинокий теленок, и с десяток мальчиков, держа в руках фанерные щиты, большие крышки от кастрюль вместо щитов, и деревянные сабли и мечи, яростно сражались между собой, оглашая округу воплями. Часть из них стояла на старой, большой навозной куче, а часть лезла на эту кучу, стараясь сбросить с нее своих противников и самим занять высоту. Обычно у Саши возникало желание взять палку-саблю, побежать к ним и тоже принять участие в битве. Но сегодня он плохо себя чувствовал и смотрел на забаву мальчишек без эмоций. Рядом, в палисаднике, над цветами кружились разные мушки и пчелки. Они тонко жужжали, то быстро перемещаясь над растениями, то зависая над ними, то садясь в бутоны цветов, а затем вновь поднимаясь. У Саши начала кружиться голова, и он позвал: - Бабушка. Бабушка Надя тут же вышла из кухни на крыльцо. - Я сейчас упаду, - слабо сказал внук. Бабушка шагнула к нему, быстро подхватила его на руки и унесла на постель. - Бабушка, - сказал Саша, уже лежа на постели, тяжко дыша, прикрыв наполовину глаза и откинув назад голову. – Я, наверное, скоро умру. - Ну что ты говоришь! – сердито сказала бабушка Надя. – Ты устал, мой маленький, тебе надо поспать. Думай что-нибудь хорошее, а не чепуху всякую. Саша действительно заснул. И опять ему снился поезд, будто он едет в нем куда-то далеко-далеко, а в окнах проплывают реки, леса и горы, и чудесные города с золотыми, серебряными и хрустальными шпилями и башнями. "Ты знаешь, как на небе у Господа красиво? – сказал во сне ему ласковый голос бабушки. – Какие там прекрасные здания и храмы из золота и драгоценных камней, цветущие сады с разными вкусными фруктами, и разные дикие звери, совсем не злые, а очень добрые, играются там с девочками и мальчиками. И попадают туда только хорошие люди, а плохих туда даже за большой мешок денег не пускают". "А я хороший, бабушка?" – спросил ее Саша с тайной надеждой на положительный ответ, заглядывая в глаза бабушки. "Конечно, хороший, - так сладко-сладко улыбнулась она. – Маленькие дети все хорошие, их всех Господь соберет вокруг себя и будет играться с ними на радость им". Саша улыбался во сне, а поезд стучал колесами в такт его маленькому сердцу: тук-тук-тук, тук-тук-тук… Уже вечером Саша закашлялся и проснулся, захныкал от боли: ему делали укол. Он приоткрыл глаза. Над ним стояла мама, бабушка Надя и доктор Борис Романович. Лица их были встревожены, они что-то говорили между собой, но мальчик не понимал их. Он только слышал, как папин голос в комнате с отчаянием спросил: - Может быть, срочно везти в город? - К сожалению, там ничего не смогут сделать, - ответил приглушенный голос Бориса Романовича, - можно даже и не довезти. Саша опять впал в забытье. Опять ехал поезд: тук-тук-тук… Мама и папа сидели в вагоне с ним и смотрели на него с любовью. А он держал их за руки и показывал им взглядом в окно, где на лесных полянках играли мишки, прыгали зайчики и белочки, махали ему лапками. Поезд стал все более убыстрять свой бег, а навстречу ему летели по рельсам с гудением другие поезда, на локомотивах которых сверкали алые звезды. Саша уже не успевал ловить взглядом то, что проносилось в окнах, и голова начинала его все более и более кружиться, и наконец все картины перед глазами слились в одну серую, вертящуюся массу. Саша застонал, стал судорожно глотать воздух и дергать конечностями, на секунду открыл глаза и вновь их закрыл. В ушах Саши наступила полная тишина. Но затем какие-то спирали на сером фоне начали бесконечно закручиваться и раскручиваться в его сознании, и равномерный шорох в такт сердцу, то слабея, то усиливаясь, стал как маятник раскачиваться туда-сюда в его голове. "Шшш-шух – шшш-шух, шшш-шух – шшш-шух", - низко шипел и слегка посвистывал маятник. Тело Саши напряглось, на лице появились суровые, недетские черточки. Но вот серое марево в сознании рассеялось, и его заполнила ласковая бархатная тьма, все сразу в Саше расслабилось и успокоилось, лицо стало кротким и как бы ангельски чистым. Саша, замерев сердцем, вслушивался в ласковую, бархатную тьму. "Са-аша-а, - вдруг раздался в ней такой нежный, певучий голос его мамы, - Са-аша-а, Сашень-каа… иди сюда, мой любимый сыночек, иди… Са-аша-а… Са-ашень-каа…" Саше было так сладко слушать этот самый близкий на земле и дорогой голос. Он с легкой улыбкой замер весь, в радости слыша свое имя, звучащее в маминых губах, и замерли в нем дыхание и сердце, и наполнилась его душа любовью и светом. А голос мамы, такой добрый, такой бесконечно ласковый, такой небесно чистый и нежный, звал и звал: "Са-аша-а… Са-ашень-ка-а… Са-аша-а…" |
||
| Категория: Рассказы | Автор: Сергей Угренинов | нравится 0 Дата: 03:09:2011 |