Заседание ОЛРС на тему «Человек и животный мир в творчестве Сергея Есенина»

В ресторане Центрального дома литераторов состоялось очередное заседание Общества любителей русской словесности на тему «Человек и животный мир в творчестве Сергея Есенина». Присутствовали 15 действительных членов Общества и 4 гостя. Вел заседание председатель ОЛРС А. Любченко, обязанности секретаря исполняла Ю. Арешева. С сообщениями выступили В. Смирницкий, К. Коробейников, Е. Чижова и Л. Малыгин. Предлагаем вниманию читателей краткий отчет о заседании.

А. Любченко, во вступительном слове раскрывая перед собравшимися важность и актуальность поставленной темы, кратко рассказал о том, что тема взаимоотношений человека с животным миром проделала в европейской культуре сложный и противоречивый путь. Человек с древнейших времен осознавал себя частью природного организма, единого таинства жизни, которое осмыслялось им религиозно-этически. Уже произведения первобытного искусства (наскальные рисунки и резная скульптура) показывают, что для наших предков животное было не только предметом добычи и источником пищи, но и объектом эстетического любования. В первобытных религиях были широко распространены представления о том, что предком, родственником и, одновременно, божественным хранителем такого-то племени было то или иное животное. Древний охотник перед тем, как убить медведя, лося или птицу, просил у них разрешения сделать это. С развитием цивилизации это чувство родства человека и животного мира постепенно притуплялось, отношение к животному становилось более прагматичным, что сказалось и в литературе и искусстве. В частности, античная культура использует образы животных только в басне (Эзоп, Бабрий) и в нравоучительных рассказах (Клавдий Элиан) в качестве масок, за которыми скрываются человеческие положительные или отрицательные качества. Но интереса непосредственно к душе животного, к его боли, страданию, радости, удовольствию, античная культура почти не знала, за редкими исключениями. О культуре средневековья это можно повторить еще более определенно. Церковный догмат о грехопадении, со ссылкой на апостола Павла, утверждал, что вся живая природа повреждена печатью смерти, что она погибнет в огне конца времен. Если верующим церковь обещала воскресение и будущую жизнь, то для животных и растений она не предусматривала такой доли. Одушевленную природу стали рассматривать преимущественно с утилитарно-прагматической точки зрения. Остатки языческой магии, сохранявшей некий род общения между человеком и животным миром, всячески искоренялись. Жалеть животных можно было лишь в видах хозяйственной бережливости, а любит и тем более ласкать их считалось излишеством и грехом, «служением твари паче, нежели Творцу». Пренебрежительное отношение к животному миру существовало и в культуре Возрождения, и еще гораздо позднее. Остатки первобытного чувства родства человека и животного сохраняли разве что народные сказки. Совершенно исключительным явлением для средневековой Европы был Франциск Ассизский, называвший своими братьями и сестрицами животных, птиц, рыб и даже насекомых. Русская культура еще в Средние века дала хоть и немногочисленные, но яркие примеры сочувствия к животным и даже умиления ими. В «Волоколамском патерике» описывается милосердный татарин-баскак, который спешивался с коня на пути, чтобы поднять с земли выпавших из гнезда птенцов. В «Житии Пафнутия Боровского» рассказывается, как суровый подвижник Пафнутий любил и жалел живших рядом с монастырем ворон. «Житие протопопа Аввакума» сохранило трогательный рассказ о курочке, которая спасала от голода семейство ссыльного Аввакума в странствии по Сибири. Тем более кажется странным, что светская русская литература 18 века, толчок к развитию которой дали реформы Петра, эту линию не продолжила. Положение стало изменяться только в ХIХ веке. Детская повесть Антона Погорельского «Черная курица», представляя собой сказку, где под обликом черной курицы скрывался министр подземного царства, реально учила милосердию, состраданию к «братьям нашим меньшим». Полные трогательного сочувствия описания животных явили «Записки охотника» Тургенева, ряд рассказов Льва Толстого, некоторые рассказы Гаршина и Чехова. Однако нельзя не признать, что совершенно по-новому, оригинально и глубоко тема отношения человека и животного мира была разработана уже в ХХ в. в поэзии Сергея Есенина. Причем кажется, что через голову всей предшествующей литературной традиции Есенин будто возвращается к древнему, первобытному чувству родства человека и животных. Это отметили уже современники. «Есенин <...> открыт прямому действию сил природы <...>, у Есенина она предстает как органический космос, возрождающий первобытный культ животного мира, тотемизм. <...> Есенин мыслит животными...» – писал критик П. О. Перцов в 1921 году (газета «Новый путь», Рига, 1921, 3 июля, № 123). Вспомним, что само наименование животных «братьями нашими меньшими», известное теперь в России каждому, восходит к Есенину. Общность земной судьбы человека и животных показана Есениным исключительно рельефно. Откуда, из каких культурных, религиозных, этических источников берет начало эта яркая струя есенинской лирики? Какое место в духовном мире поэта занимает тема отношения к животным? Какую весть нес в ней Есенин своим современникам и несет читателям будущего? Этими вопросами А. Любченко закончил свое выступление, приглашая высказаться участников, подготовивших свои сообщения.

В. Смирницкий представил доклад, озаглавленный: ««Холстомер» Льва Толстого как один из ключей к образу лошади в творчестве Есенина». В качестве основного источника докладчик использовал статью писателя Геннадия Россоша «Пегий мерин и Красногривый жеребенок. Вокруг да около» («Континент», 2006, №127), дополнив мысли автора рядом собственных изысканий и соображений. Мощное влияние, которое оказал Толстой на Есенина в годы его учебы в Спас-Клепиках, подтверждено письмами самого Есенина, и хотя рассказ «Холстомер» в них не упоминается, именно после Спас-Клепиков, уже в начале московского периода жизни поэта образ лошади («рязанская кобыла», «красногривый жеребенок», «розовый конь» и др.) становится в его лирике одним из ключевых, а в 20-е годы приобретает значение символа собственной души, олицетворением собственных внутренних переживаний.

К. Коробейников в начале своего доклада «Образы животных в стихотворении Есенина «Кобыльи корабли»» как бы продолжил линию, заданную в первом выступлении. Хотя название поэмы отражает реальные жизненные впечатления – трупы павших от голода лошадей на улицах в 1919 году – особое место лошади в поэтическом мире и языке Есенина заставляет задуматься о символическом характере этого образа. Далее докладчик, не предлагая ответа на собственный вопрос, переходит к образам собак и других зверей. Они помогают раскрыть картину человеческого озверения в годы гражданской войны. Животные у Есенина оказываются более подлинными людьми, чем сами люди.

Бог ребенка волчице дал,
Человек съел дитя волчицы.
(…)

Звери, звери, приидите ко мне
В чашки рук моих злобу выплакать!
(…)

Сестры-суки и братья кобели,
Я, как вы, у людей в загоне.
Не нужны мне кобыл корабли
И паруса вороньи.
(…)

Никуда не пойду с людьми,
Лучше вместе издохнуть с вами,
Чем с любимой поднять земли
В сумасшедшего ближнего камень.

В заключение докладчик указал, что смелый и сильный прием Есенина не нашел поддержки у официальных коммунистических критиков. Его стихи осмеивали как плод извращенной фантазии и поэтической беспомощности, пытались квалифицировать как скрытую антибольшевистскую пропаганду. Особенное озлобление вызвали слова: «Веслами отрубленных рук / вы гребетесь в страну грядущего». Но показательно, что именно «Кобыльи корабли» стяжали Есенину славу одного из лучших современных поэтов всеевропейского масштаба. Написанные в 1919 г., они уже в 1920 были переведены на английский, французский, итальянский и другие языки.

Е. Чижова рассмотрела стихотворения Есенина, посвященные животным и основанные на детских впечатлениях, – «Корова», «Лисица», «Песнь о собаке», «Ах, как много на свете кошек…» и др. Каждое из этих стихотворений – трагедия жизни, ставшей жертвою неумолимого, безжалостного насилия. Е. Чижова впечатляюще показала, как нередко виденная юным Есениным жестокость крестьян по отношению к животным, причем в первую очередь к тем, кто является ближайшим и постоянным спутником деревенской жизни, – кормилице-корове, верной собаке, мышелову-коту, – оставила болезненный, трагический отпечаток в душе поэта, сформировала у него трагически-обреченное отношение к жизни. Жизнь предстала перед его зоркими глазами, как путь к казни. Причем в послереволюционные годы трагические предчувствия относительно собственной судьбы все теснее сплетались с ожиданием удара по традиционному миру деревни, по вековому укладу жизни, хозяйствования и веры селян. Уже в 1923 г. в поэме «Страна негодяев» один из комиссаров говорит:

…То ли дело Европа.
Там тебе не вот эти хаты,
Которым, как глупым курам,
Головы нужно давно под топор.

Привычное повседневное дело крестьянина – отрубить голову курице – Есенин сравнивает с тем, что произойдет через несколько лет после его гибели, когда русская деревня испытает страшный удар разгрома крепких и средних частных хозяйств, организованного голода, высылок и казней. Важно отметить, что Есенин еще в самом разгаре НЭПа провидел эту неотвратимую катастрофу. Ожидание грядущей беды, переживаемое как ожидание, в том числе, и собственного конца, ускорило горькую развязку. Однако стихотворения предреволюционных лет уже отмечены печатью обреченности.

В. Малыгин в своем докладе попытался ответить на вопрос: какие именно религиозные традиции могли заложить фундамент для глубоко интимного, родственного, сочувственного отношения Есенина к животному миру? Хотя в последнее время существует тенденция характеризовать поэзию Есенина как фольклорно-православную, отдаленные корни есенинского миросозерцания могут крыться в языческой древности, в особенности, в мифологии финно-угорских народов (мещера, мордва), которые еще в 15 веке населяли родной для поэта Мещерский край, а впоследствии были ассимилированы русскими. В. Малыгин возразил А. Любченко, который считает слова «Животные – братья наши меньшие» собственной мыслью Есенина. Сославшись на разыскания литературоведа И. Смирнова (в сб. «Миф – фольклор – литература», Ленинград, 1978), В. Малыгин напомнил, что эти слова могут быть цитатой из творений поэта-странника Александра Добролюбова: «Я говорю им: мир, младшие братья мои, мир, братья-псы..». Добролюбов – декадент-символист, на рубеже веков ушедший «в народ», прямо следовал в своем выборе св. Франциску Ассизскому. В своих стихах этого периода он подражал гимнам, сложенным Франциском, где тот называет братьями все живые существа, все явления природы, и даже смерть. Таким образом, просматривается интересная линия духовной связи, идущая от одного из великих духовных наставников христианской Европы к русскому крестьянскому поэту. И, в любом случае, бесспорно, что известность эта крылатая фраза получила благодаря Сергею Есенину и именно через его стихи вошла в сознание нашего народа.

Следует отметить также наиболее яркие и содержательные выступления в прениях по докладам. А. Завьялова напомнила В. Малыгину, что хотя Есенин отошел от церкви еще в ранней юности, а в послереволюционные годы выступал неоднократно даже с дерзкими антицерковными стихами, формирование его духовного мира шло в православной среде, среди рассыпанных повсюду крупиц православной духовности. Да и из среды поэтов-символистов Петербурга, с которыми Есенин был знаком с 1915 года, многие не порывали с православной церковью вполне, пытаясь подкреплять свои оригинальные, подчас экзотические религиозные взгляды, ссылками на православное предание и труды святых отцов. Известно, в частности, о широкой популярности в начале ХХ века трактата св. Исаака Сирина «О сердце милующем», где сирийский святой описывал милосердие к животным как естественный признак христианского подвижника. Это подчеркивалось и в житиях русских святых – прп. Сергия Радонежского и недавно канонизированного прп. Серафима Саровского, почитание которого на Рязанщине в детские годы Есенина было исключительно велико. Таким образом, нельзя недооценивать и, тем более, игнорировать христианскую, а точнее, православную составляющую в отношении Есенина к животному миру. Л. Матвейченко, дополняя сказанное Е. Чижовой, предположила, что неизменно трагический взгляд на долю животного в руках человека Есенин усвоил из рассказов И. Тургенева «Муму» и Вс. Гаршина «Медведи», которые на рубеже веков входили в хрестоматии для подросткового чтения. Впрочем, В. Клейнбаум возразил ей, что Есенин трагически смотрит не только на долю животных, но трагизм и обреченность свойственны его общему взгляду на мир, природу, удел человека вообще и собственную судьбу в особенности. И взгляд этот выражен уже в самых ранних сохранившихся его поэтических опытах (тетради 1911-1912 г., составившие рукописный сборник «Больные думы»). И полные скорбного сочувствия стихотворения о беззащитных животных («Корова», «Песнь о собаке») надо рассматривать именно в этом контексте. Каждое из них, в некотором смысле, зеркало собственной судьбы поэта. Здесь в дискуссию вступил гость Общества – литератор П. Епифанов, подтвердивший слова В. Клейнбаума положениями и примерами из собственной статьи «Поединок при свете луны», посвященной анализу духовного мира есенинской поэзии (альманах «Крылья голубиные», вып. 4, 2006).

Подводя итоги заседания, А. Любченко отметил растущую актуальность поэтического наследия Есенина для современной России. Это всецело относится и к его стихам о животных. В ходе социально-экономических изменений последних 20 лет среднерусская деревня пришла в совершенный упадок. Личные хозяйства селян сократились даже по сравнению с наименее благоприятными моментами советского периода. Даже в деревне ребенок порой растет, не имея повседневного контакта с теми животными, которые были вековечными спутниками сельской жизни. С другой стороны, растущая моральная деградация, пьянство, безответственность приводят к жестокому, подчас патологически-садистскому отношению к животным. Одновременно растет количество домашних животных в квартирах городских жителей, но здесь отношение к ним становится все более нездоровым. Животными пытаются восполнить дефицит человеческого общения. Отказываясь от рождения детей, многие женщины буквально посвящают жизнь гипертрофированной заботе о собаках или кошках, которая в своей неумеренности и эгоизме становится губительной для питомцев. Бесчисленное количество животных – надоевших, больных, ставших обузой, оставшихся после смерти хозяев, выбрасывается на улицу и опять становится жертвой повседневной жестокости. Очевидно, сколь развращающе действует это на юное поколение, которое с самого детства усваивает уроки равнодушия, а подчас и садизма. Поэзия же Есенина, взывая к нашей совести, вновь и вновь утверждает единство и глубочайшую физическую, душевную, нравственную связь всего природного мира, говорит о высокой ответственности человека за Землю и все, что ее населяет.

По окончании заседания участникам и гостям был, по традиции, предложен чай с пирогами. Во время чаепития студент МЭИ А. Шаповалов исполнил, аккомпанируя на гитаре, несколько песен на стихи Есенина, мелодию и аккорды к которым подобрал сам. Собравшиеся благодарили А. Шаповалова за искренность исполнения и прекрасное владение инструментом.