Olrs.ru / Конкурс
КОНКУРС

Регистрация

Логин

Пароль

забыли пароль ?
















Сливыч (Одинокий)

Сливыч жил один на окраине нашей деревни. Мохнатый тёмный ельник, овраги, железнодорожный переезд, далее поворот. И первое, что встретит вас, что поприветствует гостя от имени всех деревенских – обрамлённый косым забором полуразвалившийся дом. Вокруг дома - коллапс гнилых пиломатериалов, всевозможных дверей, остовов диковинных конструкций, опилки, стекло, груды битого шифера, мха… Дом с заколоченными окнами и прогнувшейся крышей возвышается над морем хаоса пьяным штурманом, нахально вылезшим на разбитую палубу. А вокруг буря некошеной осоки, болотные хляби заросшего ручья, чёрные лапы кустарника, тропу к людям через который мог отыскать только сам хозяин.
Если бы вы увидели эти угодья, то непременно сделали бы вывод об их глухой заброшенности, резонно решив, что уже много-много лет никто там не обитает. И это я говорю о картине, которую вы смогли бы наблюдать ещё при жизни таинственного хозяина. На самом деле мало что изменилось и после его смерти. Вокруг – да, вокруг некогда свободные поля рассекли заборами под потенциальные участки потенциальным дачникам, канавы засыпали гравием, сдавили и перекопали, воткнули столбы, спилили деревья, да сожгли старую вечернюю школу. А вот на дом Сливыча не посягнули. Ясень-великан, укрывающий вечной тенью этот уголок мистерий и мрака, тоже никто не тронул.
Я ни разу не видел деревенскую ребятню хотя бы рядом с обителью Сливыча - вездесущих шпионов и первопроходцев волновали более понятные места. Да и не знали, как переправиться через болото и кусты к импровизированной калитке. Роберт Васильевич Еропланов, старый любитель закинуть за воротник, единственный ведающий секретом обители Сливыча, замёрз прошлой зимой в ненатопленной бане. И с тех пор аура Сливыча пропиталась замшелой тайной. Хотя это была даже и не тайна – тайна она на то и есть, чтобы завлекать пытливые умы, а в данном случае никому и дела не было.
Сливыч был нелюдим. Была ещё такая у него черта – тащить в свой муравейник одного муравья всё, что плохо лежит. В детстве мы прекращали игры и молча провожали взглядом Сливыча, волокущего по нагретому асфальту, к примеру, ржавые хоккейные ворота или опоры столбов. Всё это фрагментарное искусство быта сшивалось небрежными лоскутами прутьев и проволоки в его насекомом гнезде. Муравьи могут поднимать вес даже страшно представить насколько превышающий их собственный. Сливыч был нелюдим.
Никто не помнил, почему его прозвали Сливычем. Фамилия была другой, но вокруг его дома росли сливовые деревья. Целая роща. Ещё, будто бы, он раньше жестоко пил и от того лицо его становилось синюшным. Первый вариант мне нравился больше. Баба Марья напротив говаривала, что деда его, приковылявшего с ребёнком за руку из осаждённого Смоленска, звали Слива. Мне представлялась спелая раздавленная слива, по которой аккуратной полосой курсируют муравьи. Все были правы.
Почему я вдруг вспомнил об этом человеке? Дело в том, что слово «одиночество» не ассоциируются у меня с чем-то страшно тяжёлым, подавляющим или печальным, нет – оно скорее заменяет слово «покой» или «глубина», в контексте с «погружением в сущность». Быть оставленным – да, вот это тяжесть, вот это наказание людьми человека. Когда же сам выбираешь удел аскезы – тут совсем другой разговор. Не мешайте моему одиночеству, но не оставляйте меня одного.
Вот Сливыч ушёл от людей сам. Его не оставляли. Даже если и было кому оставлять. А меня преследовал вопрос, было ли это бегством от людей или он оставил их, как птица оставляет пустое гнездо? К счастью мир всегда даёт ответ, если уметь смотреть ему в глаза. Пусть даже они на время становятся пьяными глазами краснолицего Еропланова, потомственного пьяницы до самой своей глубокой старости.
Я сидел на берегу деревенского пожарного пруда и ловил карасей. Карасей не было - попадались одни ротаны. На лугу метались козы, загоняемые на ночь в хлева, вдалеке шумел поезд. Встречать летнюю вечернюю зарю на косом берегу пруда, когда вода зыбко лиловая, небо багряное и в воздухе запах скошенной травы… что может испортить эту наголо явленную таковость? Ничего. Что-то может только стать частью. Вот и Еропланов, приземлившийся рядом, вплыл в эту вечернюю таковость на волнах эфемерного перегара. Я не обернулся в его сторону, так как сразу понял, кто пришёл. Он характерно кряхтел и чмокал втянутыми в беззубый рот губами.
- Клюёт, Митька?
- Клюёт вроде.
Мы молчали. Он достал пузырь, но пить не стал. Предложил мне, тринадцатилетнему. Я деловито отказался, сославшись на позднее время. Он вздохнул и убрал бутыль обратно в рукав.
- А то помянули бы.
Я молчал и смотрел на поплавок, медленно оттягиваемый мальками в сторону.
- Сливыч помер.
- Вроде на той неделе ещё, - говорю.
- Э, - раздосадовано протянул он, - мелочь - что с вас взять?
Мне стало обидно.
- А то, - пробурчал я, - на той неделе нашли… по запаху.
- Нашли, и что? – даже как-то удивлённо спросил Еропланов.
- Ни с кем не общался потому что, вот и даже не знают когда «того».
Я чувствовал на себе его взгляд.
- Много ты понимаешь, - он сделал паузу, чтобы достать пузырь, откупорить и приложиться, - много понимаете. Сливыч поумнее ваших всех. Он чего, думаете, не воронил с людями-то? Пустой разговор потому что, суета, да толчея. Это вон мы вино пьём, задницы горбатим… Жена, сосед, дай-возьми, не суйся, не сиди в потолок не смотри. А у него философия была. Ты знаешь, что такое философия?
- Знаю, - сказал я.
- Знаешь… А он не знал. Он весь в ней был, что твой бобик в шерсти. Потому что знал, гад такой, что живём раз, и что жизнь пускать в навоз, как мы – вот грех настоящий. Вот ты видишь когда твоя сикилявка клюёт,- он указал на воду,- а когда - нет?
- Вижу, - ответил я.
- О, - он поднял палец и красные глаза его выплыли из щёлок, - а если б елозил туда-сюда, кувыркался по берегу, разве б заметил? Когда всё вокруг скачет-то, куда тут смотреть?
Я молчал, но уже не от того, что не знал, как ему ответить, а потому что проблеск понимания коснулся моего ума. Что-то туманное, массивное и «взрослое» топталось рядом с воротами детского дворца. Игрушечного дворца. Оно начинало вплетать странные узоры доселе невиданных расцветок в хрупкие стены его. И я как зачарованный смотрел на поплавок, практически незаметно дёргающийся от прикосновения бархатных губ мальков.
Мы сидели молча с минуту. Потом вдруг красное пёрышко поплавка погрузилось в недвижную воду и тут же снова оказалось на поверхности. Я подался к удилищу, почти не дыша. Поплавок скакнул ещё раз, но я знал, что пока не время. Тут старик Еропланов трухляво рассмеялся:
- Во-во! А он как незваный, а ты его хвать, как будто ждал всю жизнь.
Я шикнул, испугавшись, что громкий смех спугнёт рыбу. Так и вышло. Поклёвки прекратились. На крючке одиноко извивался червь.
- Но видел же! – не унимался старик, - Сливыч тоже видел. Один раз кирнули мы с ним, а он по утру как завоет с похмелуги. Всё, говорит, не могу видеть рожу твою. И ушёл. И с тех пор как перевернуло что в голове евоной. Да там ещё что сиротой вырос, конечно. Хотя раньше-то и по бабам даже лазил.
Он снова выпил, почти не морщась.
- Ну вот человек он такой, понимаешь? Не-е, - словно с чем-то соглашаясь, протянул он, - конечно, кому что на роду написано. Иной так жить не сможет. Сопьётся, или опять в люди пойдёт. Сложно. И бабы нет. Она хоть и гнилая, но баба – накормит, может быть, пальто там, телогрейку заштопает…ну не все такие… моя срамная. Да я и сам срамной, чего уж. А Сливыч дело знал. С утра, бывало, выйдет поглядеть, что творится у людей, что лежит не так, что без дела пропадает. И ведь сколько ж мы не замечаем вокруг себя. Толкового, нужного. Чего куда приспособить можно. А он всё углядывал. И, бывало, палку каку, гвоздей, шиферу – хозяйский подход. Всё в хозяйство пускал. Я ж ему всегда говорил, мол, твоя земля, Сливыч, ничья так, как твоя. А он мне, бывало, спокойно, Робя, без шуму – куда нам торопиться. А и то верно – дураки торопятся.
- Я бы да, не смог так, - после очередного затишья заключил я.
- Да хрен его знает. Кому что… кому что…
- Один… Не, ну одному можно, только зачем? – я вяло удивился.
- О, умный. А тебя мамка родила когда – ты с друзьями да подругами вылез? Нет. Один. И Сливыч говорил про то. Я, говорит, как вышел один, так один и уйду. Чего, мол, тут сопротивляться… закону то есть. Во. Он это философией называл. Я, говорит, по закону живу, как всё в мире. Понимаешь? Один родился, один умер.
Я пожал плечами.
- Как-то всё равно нехорошо он так «того». Никто не знал – лежал бы да лежал.
- Все мы так полежим ещё. Одни полежим, никого там не будет поздороваться.
Тогда я впервые за эту беседу посмотрел в кроличьи глаза Роберта Еропланова, потомственного пьяницы, раскрывшего мне в тот вечер секрет одиночества. И, вода с небом свидетели, земля свидетельница, как же я тогда загрустил, как мне хотелось заплакать и прогнать Еропланова, говорящего таки е ужасные вещи. А тот смотрел на меня, бесполезного, размазанным взглядом. Затем он перевернулся на четвереньки, покряхтел, поматерился и кое как встал на полусогнутые.
- Ну, вот и помянули, гляди, - сказал он и вперевалку побрёл вдоль забора к дороге.
А я застегнулся и вытащил удочку. На конце лески болтался бурый ротан. Что ж это за порода такая? - дёрнет и не воюет – глотает вслепую, аж до кишок. Нанизывается сам, как макароны ест. Рыбка пару раз вильнула хвостом на моей ладони. Я захотел отпустить её. Вспомнил, как мама говорила про детишек и семью, которую я без кормильца оставляю. А потом вдруг понял – нет у него никакой семьи, нет друзей, нет врагов. Он может даже уже съел своих детей. Нечего ему было беречь, нечем владеть, кроме целого мира вокруг. Чёрными выпученными глазами, в которых отражалось красное небо, глядел он в никуда и точно ни о чём не думал. И поэтому я отпустил его обратно в пруд. Мол, плыви, одинокий ротан, заляжь в песке. Ладонь пахла рыбой. Солнце село, оставив оплавленный край горизонта стекать следом. Карастель затянула песню у ручья. Опускался туман. Мне вдруг стало хорошо и уютно. Я даже пару раз подпрыгнул.
- А мне хорошо! – крикнул я в поле, - и одному.


Категория: Рассказы Автор: Дмитрий Романов нравится 0   Дата: 14:01:2013


Председатель ОЛРС А.Любченко г.Москва; уч.секретарь С.Гаврилович г.Гродно; лит.редактор-корректор Я.Курилова г.Севастополь; модераторы И.Дадаев г.Грозный, Н.Агафонова г.Москва; админ. сайта А.Вдовиченко. Первый уч.секретарь воссозданного ОЛРС Клеймёнова Р.Н. (1940-2011).

Проект является авторизированным сайтом Общества любителей русской словесности. Тел. +7 495 999-99-33; WhatsApp +7 926 111-11-11; 9999933@mail.ru. Конкурс вконтакте. Сайты региональной общественной организации ОЛРС: krovinka.ru, malek.ru, sverhu.ru