Самогонокурение
|
Проснувшись, Ангелинка встревожено осмотрелась. И в недоумении уставилась на свою пижаму, на свои руки. Тут же сбросила одеяло и побежала к большому зеркалу, что прикреплено к платяному шкафу с обратной стороны. Открыла поспешно дверцу и уставила воспалённый взгляд в своё отражение. Покрутилась перед ним туда-сюда и облегчённо вздохнула. - Фу-у… Это всего лишь сон! Перед ней, напротив, стояла подвижная улыбающаяся девочка десяти лет. Но у Ангелинки было такое чувство, даже ощущение, как будто бы она сегодня пережила чью-то жизнь, и притом не радостную, сумбурную. А главное, она во сне представлялась пожилой женщиной, даже старушкой, униженной и смятенной. И образ тот как будто бы до сих пор живёт в ней, довлеет и стесняет её. Она не в состоянии от него избавиться – так явственно представилась ночная картинка, так ощутимо, - как будто она сама или кто-то из близких родственников пережил её когда-то, и, как наследство, передал ей. Нет, сама картина сна была несколько забавной и даже трогательной, и детали, воспроизведённые во сне, тоже казались интересными, поскольку о таком она никогда и нигде не слышала. Ну, разве в разговоре между дедом и бабушкой когда-то. Да и то не до таких подробностей, как во сне, и не до бытовых мелочей. Да и дед с бабушкой вряд ли могли быть в те времена участниками подобных событий, поскольку они всегда были городскими жителями. Но даже если и жили в деревне, то уж больно молоды они были для тех сказочных времён. А тут… две старухи и старик. Второй старушкой была Настёнка, подружка из соседнего дома. Внешне она даже чем-то походит на старушку. Забавная, и всегда весёлая, - а во сне серьёзная и даже строгая к своему старику Михею. На кого походил дед Михей, Ангелинка не могла припомнить, да и виделась с ним во сне, каких-нибудь пять-десять минут. Запомнила лишь, что был он в резиновых сапогах, в серых штанах, на колене четырехугольная заплата. Старик был хмур, задумчив и безучастен. Но сквозь серые брови поблескивали смешливые глазки, и он изредка пощипывал прокуренные усы. На старом военном кителе, по случаю прихода к властям, висели медали: "За отвагу" и две юбилейные. А пришли они именно в сельский совет, как поняла девочка из дальнейшего сна, хотя чёткого представления об этом учреждении не уловила. *** …Вот они втроём сидят в коридоре перед залом заседания сельсовета на стульях. Старушки в поношенных плюшевых курточках, в длинных юбках, на ногах у одной вельветовые полуботинки, у другой - суконные ботики. Обе в выцветших старых платках, повязанных домиком. Старухи, то есть Ангелина и Настёна, негромко о чём-то переговариваются. Делятся новостями, и как будто бы не особенно радостными. Михей большой, сидит прямо, ладони скрестив на суковатой палке. Скрипит дверь зала заседания, и на пороге появляется мужчина лет сорока. - Фофонцева, заходи! - говорит он хрипловатым баском. Фофонцева, то есть Ангелина, встает, одергивает куртку, поправляет платочек на голове и, бросив прощальный взгляд на собеседницу, семенящим шажком в ботиках проходит в зал. Мужчина прикрывает за ней дверь. За большим столом покрытым зелёным ситцем сидит Председатель - молодой человек лет двадцати семи, в костюме, при галстуке, в белой сорочке. Он строг, держится официально, перед ним бумаги и ручка. Рядом с ним женщина, и тоже строгая. Хотя это строгость казалась напускной. - Фофонцева Татьяна Яковлевна? - спрашивает Председатель. - Нешто, Алёша, ты меня не признал? - удивляется, остановившись у порога, посетительница. Худенькое, потемневшее от старости лицо ее кривится в смущении. - Хм, - произносит в замешательстве Алёша. - Давай, баба Таня, так договоримся. Мы сейчас с тобой, как на суде. Мы судим тебя за самогоноварение. Поэтому мы будем судьями, а ты подсудимой. Поняла? Баба Таня согласно кивает головой, серые концы платка, как козлиная борода, мелко трясутся под подбородком. - Вот и хорошо. А теперь подойди сюда, на середину, - председательствующий указывает рукой перед столом. Старуха повинуется. К Алёше с правой стороны подсаживается мужчина, который приглашал самогонщицу в зал. Он одет легко, по-летнему, в светлую рубаху с расстёгнутым воротником. Держит себя степенно, важно. Тоже соблюдает строгость, соответствующую положению. - Итак, начнём заседание, - говорит председательствующий. Члены комиссии согласно кивают головами. - Татьяна Яковлевна, вы, конечно, поняли, зачем мы вас вызвали? - Дык, это, зачем?.. Алёша удивленно вскидывает головой. - Ты что, баба Таня, не поняла? Я же сказал, что мы будем вас сейчас судить за самогоноварение. С самогонкой тебя, то есть вас, застукали? Застукали. Полтора литра изъяли? Изъяли. Старуха согласно трясет "бородой". - Отняли, Алёша, отняли... Члены комиссии оживляются. Блондинка, сидевшая с левой стороны от председателя, записывает ответ "подсудимой". - Ты... Вы... Похоже, Алёша никак не может настроиться на официальный тон. Смущенно кохыкает в кулак и начинает по-простому: - Ты, баба Таня, слыхала о законе по борьбе с самогоноварением? Слыхала, я тебя спрашиваю? Молчание. Старушка тужится что-то припомнить или сформулировать ответ половчее, но не может. Руки ей мешают, она их прячет, то за спину, то сцепливает пальцы впереди себя. Наконец они поймали уголки платка и успокаиваются. - Ты что, баба Таня, с Луны свалилась? Он уж второй год, как в силу вошёл, а ты будто бы и не знаешь. Знаешь, что есть такой за¬кон? - Верно, касатик, кажись, был. Про строгости слыхивала... - Ну вот, закон знаешь, слыхала, а почему нарушаешь? - Чего?.. - Указ, говорю, почему нарушаешь? Старуха переминается с ноги на ногу. - Дэк это... нужда, Алёшенька. - Какая ещё нужда? По нужде самогон гонишь? - Эдак, эдак, - поспешно соглашается старушка. - Водка-то, эвон какая стала дорогущая. Где ж её напасёшься? А тут ещё этот, сухой закон… - А ты что, гулянки часто устраиваешь? Алёшенька обводит смеющимися глазами своих коллег. Те снисходительно улыбаются. - Дык кажную весну и осень. Веселюсь, а то и плачу. Жисть-то вишь, какая развесёлая, - баба Таня кончиком платка смахивает слезу. - Ты, Алёша, разве сам не понимаешь? Нужда, я говорю, будь она неладна... Кто ж без ентого дела, что делать будет мне? Э-э... - махнула рукой. - Ну, можно и за деньги. - Конечно, можно. Почему нельзя? И за деньги можно. Так не хотят. Кто счас за деньги работает? Деньги мало кто берёт. Им, говорят, подавай счас жидкую валюту. Да оно маленько и подешевше с самогоночкой-то... Этот раз Проша вспахал огород, выпил баночку, а от денег отказался. Разве мне плохо?.. Спасибо тебе, Про¬хор Игнатич! Хороший ты человек. И похаешь ладно. Старушка кланяется мужчине, сидящему с правой стороны от председателя. - Ты, бабка, того, этого... не сваливай тут на личности, - ворчит Про¬хор Игнатьевич, нахмурив густые выгоревшие на солнце белесые брови. - Дык я что, касатик,- беспокоится бабка. - Я ж не со злом. Я ж тебя хвалю. Ты сердобольный, Проша. И пьёшь мало, и денег не берёшь. Другие... - Ты зачем сюда пришла, бабка? - повышает голос "касатик", краснея. - Дык это... вызывали. За самогонку, поди... Старушка пригнула испуганно голову и заводила уголком платка по лицу, казалось, ещё немного, и она заплачет. - Вот и отвечай. Следующий раз будешь знать, кого угощать, - ворчит Прохор. - Дык это старый Михей, паразит, - всхлипнула она без слёз. - Пить пьёт, а как помочь чево попросишь, не могёт. Не дала ему похмелиться... Да и то человек не по злобе сболтнул. Во хмелю был. Он сам здесь, - кивает на двери. - Пришёл каяться. И старуха Настасея с ним. Ох, и шибко она его ругала. Ох, и ругала... Обещает, как накурят, так своей самогонкой вернут мне за туё, что у меня отняли... Члены комиссии засмеялись. Старуха сконфуженно осеклась и подаётся к столу. - Тю! Че я трёкаю? Вы не слушайте меня, старую дуру... Вы уж это, - вытянутой рукой показала на двери, - им ниче не говорите. Ладно? - Ладно, ладно, бабка. Прикуси язык, - буркнул Прохор. Блондинка наклоняется к председателю, и что-то негромко ему говорит. Тот одобрительно кивает. - Татьяна Яковлевна, - обращается она к бабке. - Возьмите стул, присядьте. - Вот спасибо, деточки, - обрадовано суетится старушка. Берёт стул у стены и поставит его на то место, где только что стояла. Садится, облегченно вздохнув. - Ноги-т совсем, язви их, худы стали... - Татьяна Яковлевна, вы о деле бы говорили. О том, о чём вас спрашивают. Лишнего не надо, - говорит женщина тоном учительницы младших классов. Она выглядит привлекательной, аккуратненькой, с розовыми губками, и располагает к себе. Благодаря её присутствию старушка чувствует себя несколько приободрённее. Женщина добавляет: - И о Прохоре Игнатьевиче ничего говорить не надо. Мы его знаем. Он человек положительный. - Этак, этак, - одобрительно кивает старуха. - Проша парень хороший, ничего не скажешь. Кабы все такими были, в совхозе жить легче было бы. Его только кликни, он завсегда. Доброй души человек и денег не берёт... - Слушай бабка, перестань меня дергать! - возмущается Про¬ша, ёрзая на стуле. - О деле давай. - А я че? - стушевалась Татьяна Яковлевна и стала оправдываться. - И я о деле. Нешто я не понимаю?.. И самогоночку я чё, для плохих людей делаю? И чистая она у меня, без табака. Не для себя, а для дела. Когда нужда при¬прёт, чтоб способней было... Вон, в прошлый месяц, помнишь, Валерия Марковна, я к тебе приходила в правление? Насчёт боровка, подложить его надо было... - Помню, Татьяна Яковлевна, - кивает женщина в ответ в не¬котором смущении. - Но поймите меня. Не могла я тогда дать вам ветеринара. Занят он был. Так вы уж не обессудьте. - Да будет, будет, - отмахивается старуха маленькой ручкой. - Бог с тобой. Я не в обиде. Я Костратыча и так потом сыскала. На ферме подкараулила. Тоже говорил, некогда. А когда сказала, что самогоночкой попотчую, пришёл, уважил. Во-от... "Во-от" произносит ласково, с таким значением, словно всякое к себе участие воспринимает как божескую милость. - Это, значит, вы Антона Калистратовича пьяным напоили? - Бог с тобой, касатушка! Он много не пьёт. Он только два ста¬канчика выпил, когда кастрировать пошёл. Да два после. И всего-то... А денег не взял. Да-а. А чтоб пьяным?.. Не-ет. Он не шатался. Он сам говорил, что ему некогда, всё на ферму торопился. - Понятно, - раздумчиво говорит Валерия Марковна. - Нет, ты не сумлевайся, касатушка. Он мужик хороший. К нему только подход нужон. А без ентого дела, какой подход? Он, как Про¬ша... - сказала и осеклась под горящим от негодования взглядом Про¬хора, казалось, ещё немного и он бабку обматерит. - Баба Таня, ты нам толком можешь объяснить, почему ты стала самогонщицей, - спрашивает председатель, скрывая усмешку. - Ну-у, это, почитай, у нас сызмальства, - улыбается баба Таня, оголив ряд мелких зубов. - Я, помню, ещё вот такусенькой была, своему деду её делать пособляла. Я ему, помню, щепу ношу, а он в кастрюльке бражку курить... - Баба Таня, ты нам об истории самогоноварения не рассказывай. Мы и без твоей лекции кое-что смыслим в этом деле, ну и прочее… Ты конкретно, о себе. Почему ты взялась за самогонокурение? Ведь ты закон нарушила. - Дык, Алёша, касатик, куда ж я без неё? Она мне и огород пашет и дрова возит. А не будь у меня её, хоть ложись да поми¬рай... - всхлипывает. - Это когда я работала в совхозе, то совхоз мне мал-мальски помогал, жить можно было. А теперь всё, я - отрезанный ломоть. Это ладно ты в энженерах ходишь, своей бабке бесплатно помогаешь. А мне кто? Одна как перст осталась! - У старухи слезятся глаза, голос дрожит. - Сама работать боле не могу. Пенсии 32 рубля 42 копеечки. Попробуй, поживи… - Ладно, баба Таня, - останавливает Алёша старухины причитания, - нам всё ясно. - Смотрит на членов комиссии, те согласно кивают головами. - Ты выйди сейчас в коридор, посиди там. А мы посовещаемся. Иди. Старушка с вздохами поднимается и, вытирая концами платка глаза, семенит к двери, постукивая резиновой подошвой суконных ботиков. Минуты через три-четыре самогонщицу вновь приглашают в зал заседаний. За столом стоят Алёша и Валерия Марковна. Председатель, держа перед собой лист бумаги, судейским голосом зачитывает решение: - Заслушав дело о нарушении Указа Президиума Верховного Совета РСФСР от 16.05.85 года «О мерах по усилению борьбы против пьянства, алкоголизма и самогоноварения» товарищем Фофонцевой Т. Я., неработающая, пенсионерка, беспартийная, русская, полтора класса образования, комиссия по борьбе с пьянством и самогоноварением постановляет... Старуха замирает. Глаза расширены, губы заметно подрагивают. На лице страх и ожидание. - ...За нарушение Указа гражданке Фофонцевой Т. Я. вынести общественный выговор. - Председатель кладёт на стол лист и добавляет, не снижая официальной тональности в голосе: - Данное решение, если вы, Татьяна Яковлевна, с ним не согласна, можете обжаловать в нашем сельском совете. - Ой! - радостно восклицает старушка. - Что ты, что ты! Я согласная. Дай тебе Бог всем здоровья. И тебе Валера. И тебе Проша... Её тёмное лицо осветилось счастливой улыбкой, словно солнечный зайчик из окна упал на её лицо, и она, бедная, засуетилась вокруг стула, на котором до этого сидела, раскланиваясь на две стороны, то Алёше и Валерии Марковне, то Прохору, стоявшему за ней. - Вот спасибо-то!.. Вот спасибо-о!.. А меня-то как напугали... Мне ж сказали, чтоб я готовила двести рублёв. А я... А где б я их взяла? - Татьяна Яковлевна, - останавливает радостные причитания старухи Валерия Марковна, постучав казанками пальцев по столу. - Мы вас на первый случай решили пока предупредить, то есть объявить выговор. - Вот хорошо-то... - Но, - повышает она голос до строгости, - если вы ещё раз попадетесь, мы вас оштрафуем. Поняли? - А как же, че тут не понять?.. Штраф худо. Штраф совсем плохо. А выговор ничо, выговор можно… Не-ет. Больше я Михею и на понюх не дам. Паразит, натерпелась сколько... - Иди, баба Таня, иди, - тянет её за курточку сзади Прохор. - Ага, ага, пошла, - согласно затрёт та "бородой", подаваясь к двери. Но, взявшись за дверную ручку, вдруг оборачивается и, глядя на Алёшу ласково, робко спрашивает: - А это, самогоночку мне вернуть нельзя? Нет?.. - Ты что, бабка?! - удивленно вскликивает молодой человек и со стоном отмахивается: - Иди, иди ради Бога отсюда! - Иду, - крестится старушка. - Иду. Это я так... Жалко, вот и спросила... Эх-хе. Опять пять рублёв тратить. Где дрожжи брать? Сахар куда-то подевался. Вот беда-то... - бормочет она, выходя из зала. - И што за жисть?.. *** …Неужто и мне такая старость ожидает? – возник первый вопрос у девочки. Когда в комнату вошёл дедушка, и они поздоровались, Ангелина спросила его: - Слушай, деда, а кто такая Татьяна Яковлевна Фофонцева? Дед удивленно вскинул на неё брови, чем-то они походили на брови Михея. - Так это твоя двоюродная прабабушка. - То есть моей прабабушки сестра родная? - Да. - А у нас есть её фотография? - Должна быть. А что она тебя вдруг заинтересовала? - Да сегодня её во сне видела. - Да? Интересно. А точно её? - Точно. Я в её роли всю ночь выступала на заседании антиалкогольной комиссии при сельском совете. Дед ещё больше удивился. - Вот как! - Она в деревне жила? - Да. Там и покоится. - А что такое сельский совет? - Так по-нынешному – управа, мэрия. - А, правда, что раньше были такие комиссии - антиалкогольные? - Были. Каких только не было… - И за самогоноварение судили? - Судили. - А как правильно – самогоноварение или самогонокурение? - В старину называли самогонокурение. От слова – винокур, тот, кто вино курит, производит. Даже винокурни были. - А потом стали варить, как варение, - засмеялась девочка. – И стало получатся – самогоноварение. Так за это курение и судили на тех комиссиях? - Да, но недолго, лет пять. Нет, судили и раньше, но народным судом и ссылали туда, где Макар телят не пасёт. А при Горбачёве ввели антиалкогольные комиссии. Вроде как демократично, общественное осуждение, воздействующие на несознательных элементов. - А потом? - А потом власть переменилась, и все комиссии отменились. - Ага, так вот, почему ты таким смелым стал, самогонку куришь и ничего не боишься. Никаких комиссий и местной управы. Туда тебя надо, к бабушке Татьяне. - За что? Я же ею, это… самогонкой, не спекулирую. Гоню только для себя. А первачок он нам, как медицинский спит. Где сейчас спирт? - днём с огнём не сышешь. Когда бабушке на уколы годится, когда мне… - дед подмигнул, и в его взгляде и в иронии, внучка уловила смешинку Михея. - А ты не знаешь, кто такой Михей? - Ты и его видела? – удивился дед. – Да как не знать, знаю. Когда бабка Настёна померла. Так он с бабой Таней жить стал. Лет, наверно, пять прожили. - Так выходит и он мне родня? - Выходит… Внучка рассмеялась, а дед заподкрякивал. И Ангелина добавила: - Теперь я тоже знаю, как в старину самогонку курили… - Мне расскажешь? |
||
| Категория: Рассказы | Автор: Александр Миронов | нравится 0 Дата: 13:11:2012 |