Город
|
"Ты дура, смерть: грозишься людям Своей бездонной пустотой, А мы условились, что будем И за твоею жить чертой! И за твоею мглой безгласной Мы здесь, с живыми заодно." А. Твардовский "Наши мёртвые нас Не оставят в беде..." В. Высоцкий - 1 - Хлопнула входная дверь. - Мама, Серёжка с работы пришёл! - радостно закричала Алёнка, выбегая в прихожую. - Хорошо. Мойте руки и будем ужинать - донеслось из кухни. - А папа? - Папа позже придёт. У него сложный случай. Симона накрыла на стол, подождала, пока дети сядут, и разлила по тарелкам суп. - Ешьте. Алёнка не заставила себя упрашивать. А Серёжа не донеся хлеб до рта, замер вдруг, и взгляд у него помрачнел. - Что ты? - встревожилась Симона. - У мамы был... Опять кормила меня сырой картошкой... Мёрзлой... И плакала. Алёнка перестала есть и сочувственно посмотрела на брата. Симона вздохнула. - Ешьте! - сказала опять и отошла к окну. В уютном дворе, окружённом трёхэтажными домами, возилась детвора. Симона никак не могла привыкнуть к их странным играм. Играли не в классы и не в войну. Играли в Землю, в Работу, в Освоение. - И вовсе дети не рождаются! - поучала старшая девочка младшую. - Они появляются! И не обязательно младенчиками. Бывают и совсем взрослые! Вот и у меня появился взрослый сыночек и пошёл он на работу... Симона встряхнула головой, словно отгоняя наваждение и повернулась к своим: - Послушайте, пошли в лес! Там ёлочки высадили. Совсем маленькие. - А папа? - Алёнка вечно тосковала за Анджеем. - Тебе же сказали: у него сложный случай - ответил Сергей - У нас с тобой обычные и то иногда задерживаемся... - А какой случай сложный? - чёрные узкие глаза Алёнки от любопытства стали почти круглыми. - Когда тебе попадётся - узнаешь, - Сергей встал и начал убирать со стола. Симона задумчиво следила за его ловкими движениями и в который раз отметила, что мальчик так и не поправился. Он слишком неулыбчив для своих двенадцати. Не может забыть двадцать девятый блок и мёрзлую картошку. Слишком часто возвращается туда, к матери. Вспомнила, каким увидела его впервые: скелет обтянутый почти прозрачной кожей, слипшиеся от грязи светлые волосы, и взгляд изподлобья: - Мне семь лет, я совсем здоровый и могу почти не есть...- проговорил заученно - равнодушно и не поверил, когда она спросила: - Хочешь, я буду тебе вместо мамы? Почувствовав взгляд Симоны, Сергей обернулся: - Собирайтесь, вы же в лес хотели. Когда дома не было Анджея, он чувствовал себя старшим, и Симона безоговорочно признавала это. - 2 - В общем, это был не совсем лес. Скорее перелески. Холмы, озёра в низинах, островки деревьев на склонах. Закатное солнце, непривычно маленькое, наполняло их юные кроны розоватым светом. Стелилась под ноги густая трава. А там, за горизонтом, - отступившая пустыня. - Ой, ромашка! Настоящая! - Алёнка опустилась на колени и осторожно коснулась пальчиками белых лепестков. - Скоро их тут будет много. Как у нас дома, в Трюхино... – Серёжа присел рядом с Алёнкой. - И откуда они только взялись, мамочка? Ведь не было же! – удивлённо качала головой Алёнка. - Кто его знает, девочка, - Симона смотрела в прозрачное небо, на бледные ещё звёзды, просто, наверно, кому-то совсем невмоготу без ромашек стало. Вот они и появились. - А мы не зевали! Раз - и семена в коробочку! - серьёзно сказал Серёжа. - И всё теперь ромашками засеем. - Вот бы мне без чего-нибудь невмоготу стало бы! Только я ничего не помню! Ну, ничегошеньки! - Может, ещё вспомнишь. Так бывает. - Серёжа пожал плечами. - Не вспомню. Трёхмесячные дети ничего не помнят. Хоть бы чуточку ещё пожить дали, чтоб я какой-нибудь цветочек полюбить успела... - Хоть чуточку... - повторила зачем-то Симона. - Если бы это было возможно... Мы же ёлочки смотреть пришли! Смотрите, вот же они! Ёлочки были совсем маленькие. Редко какая выше Алёнки. Трогательно топорщили мягкие иголочки на тоненьких ветках. - Ой, какие! - пискнула Алёнка. - Пушистенькие, как котёнки! - "Котята"! - улыбнувшись, поправила Симона. Девочка даже не услышала: - Здравствуйте, ёлки! Зачем вам иголки? - запела она странную песенку. - Разве мы волки вокруг? - Кто-кто? - переспросил Серёжа. - Теперь я знаю, какие-такие ёлки. - не обращала на них внимания Алёнка. - А волки? Непонятно. Поют-поют, а не объясняют! - Кто поёт? - Катерина из семнадцатой квартиры. Говорила, что в лесу обязательно волки бегают. Серые и страшные! Что ли, как собаки? А бояться их зачем? - Да зачем... Не бойся волков, что о четырёх ногах, вздохнула Симона и поправила чёрные блестящие волосы дочки, - бойся тех, что о двух! Правильно я сказала, Серёжа? - Правильно. Это хорошо, что у нас никаких пока нет. - А вот станет кому-нибудь без них невмоготу... - звонко начала было Алёнка. - Тише! Тише - поспешно прервала её Симона. - Лес тишину любит. А волков... не должно у нас быть, понимаешь? - Понимаю! - прошептала враз притихшая Алёнка. - 3 - Анджей сидел в рабочем кресле четвертый час. Пытаясь чем-нибудь помочь, сновали вокруг ассистенты. События явно развивались нештатно. Объект, штабной офицер Семюэл Блум, реагировал непредвиденным образом. Вернее сказать - никак не реагировал. Не давая себе отдохнуть, Анджей перешёл к воздействию второй степени, а когда не помогло и это... ...Резкий толчок вышиб Семюэла Блума из кресла. Раздался звон разбитого стекла, хруст перекрытий и характерное потрескивание пламени. Блум в ужасе бросился вон из виллы. Выбравшись на улицу, оглянулся и замер от удивления: горела не его вилла-модерн в предместье Лондона, а какое-то деревянное приземистое сооружение с плоской крышей. И вообще, это была не старая добрая Англия... По широкой деревенской улице, среди полыхающих хижин, метались полуголые, черноволосые и узкоглазые, обезумевшие от ужаса люди. Плакали дети и гудело пламя. Бред... Обдав его жаркой волной, рухнула прогоревшая стена дома из которого он только что выскочил. Всё это было настолько реально, что сердце оборвалось куда-то в желудок. В конце улицы показались солдаты в подозрительно знакомой пятнистой униформе. У одних в руках - автоматы, у других - огнемёты. Они шли не спеша, методично поливая огнём и свинцом всё, попадавшееся на пути: строения и людей бегущих, упавших, раненых, убитых... Блум покрылся липким потом и бросился бежать. Он расталкивал людей, бегущих ему навстречу, пока не понял, что с другого конца улицы тоже приближалась шеренга солдат. Тогда понял, что не уйти. Кольцо гудящего огня сжималось. Оставшиеся в живых люди, худющие и все на голову ниже Блума, в оцепенении прижимая к себе детей, молча глядели на приближающееся пламя. Оно отражалось в их остекленевших от ужаса глазах. - Нет... не-е-ет... - тоненько завывал Блум, не в силах отвести глаз от жаркого языка, потянувшегося к нему... - 4 - ...Блум очнулся. Он всё так же сидел в своём кресле, в своей вилле, перед раскрытым окном, за которым на зелёной площадке жена и дочь играли в мяч. Лицо горело то ли от загара, то ли от ожога, то ли просто от пережитого ужаса. Резко и больно кольнуло под лопаткой. Опять испугавшись, Блум закричал: - Флер, Флер!!! - Пойди, узнай, что ему нужно, - досадливо сказала дочери Флер, бросая на траву ракетку. - Он в последнее время стал просто невыносим. - В последнее время? Он всегда был таким. Эжени, крупная стройная блондинка, не спеша отправилась на зов отца. Войдя в кабинет, села на краешек стола напротив него, окинула скептическим взглядом и спокойно спросила: - Что случилось? - Что случилось! Ледышка! Отец болен, зовёт, а она спрашивает... Обида на жену и дочь заполнила Блума. Им было наплевать на него. - Успокойся, - смягчилась Эжени, - тебе действительно плохо. Она встала, взяла с полки флакон, накапала в фужер лекарства, долила содовой и подала отцу. - Выпей и не сердись. Что с тобой? - Сам не пойму... - хотелось пожаловаться, ласковый голос дочери располагал к откровенности. - Я, наверно, схожу с ума... Галлюцинации, что ли... - И не впервые, да? - Откуда ты знаешь? - Не слепая. Вчера за завтраком ты озирался с таким видом, что впору было посылать за психиатром. - Они стояли по сторонам и так глядели... - Кто? - Черномазые. - И много? - усмехнулась Эжени, взъерошив свои короткие густые волосы. - Смеёшься... Много! И никто кроме меня их не видел! А они стояли и смотрели на меня... - А с чего это тебе негры вместо чертей являются? Блум отвёл глаза. Не объяснять же ей, что в Штатах, где он часто бывает по делам службы, подзабытый многими Ку-Клус-Клан всё ещё не пустой звук. И он тоже приложил кое к чему руку. И не только в Штатах. - Не знаю... - Вообще-то, над этим стоит поразмышлять. - Эжени опять села на против и глядела в упор чуть прищуренными глазами. Короткая белая юбка открывала длинные сильные ноги. Блум подумал, что она уже совсем взрослая. И размышлять вот уже научилась... - О чём ты? Какие размышления? Я ночами спать не могу... и вдруг неожиданно для себя сказал: - Грибы снятся... - Атомные! Да? - И это знаешь? - Блум взглянул на дочь с подозрением. - Мать сказала. Ты во сне говоришь и это похоже на бред. - Да, Атомные. Настоящих-то, как они растут, я и не видел никогда... - Вот-вот! - Что " вот-вот"? Эти дурацкие бомбы взрывались прямо тут, на газоне! он махнул рукой за окно. - А я не успевал в убежище! - А мы? - Кто? - Я, мама, и все другие... - Не знаю. Вас в этом бредовом сне не было. - Хорошо, хоть так - усмехнулась Эжени. - Что ты хочешь этим сказать? - А что тебе сегодня привиделось? - ушла от ответа Эжени. - Какая-то азиатская деревня... - Её сожгли, а всех жителей - обезвредили! И называлось это " Полдень"! И придумал всё это - ты! - Это я тоже во сне выболтал? - Блум вцепился в подлокотники, и глаза его налились кровью. - Ты не болен вовсе! - Эжени больше не улыбалась. - Совесть в тебе говорит! Хотя... я никак не могу понять, как она могла у тебя сохраниться? Ты, видно столько всего в своей жизни понатворил... - Что-о? - разговор принимал неожиданный оборот, и в голосе Блума прозвучала угроза. - Твои вечные командировки! Твои друзья и подчинённые - мальчики в стиле " командос"! Ну, да! Ты же у нас офицер НАТО!" Ястреб!" Что ты на меня ТАК смотришь? - Значит, правда. - Что, правда? - Бегаешь на собрания пацифистов... - Да!!! Кошмар верно? "За" и " против" - под одной крышей! И что предпримешь? - Ничего. Играйте. А война была и будет. Как средство, предохраняющее народы от гниения. И всегда будут люди, которые войну делают. - Послушай, но ведь это же смерть всем нам? - А кто сегодня говорит о большой войне? Мы не самоубийцы! Но региональные войны... - Но идут же сегодня под пресс ракеты! - Старые! А взамен приходит другое оружие - его, меньше, но оно эффективнее! - И русские, Они же уходят из Европы! - Я думаю, они вернутся! Германия всех нас заставит кое о чём вспомнить! - Ты чудовище! У тебя на всё есть ответ... - А почему вдруг именно теперь тебя так разобрало, девочка? - Потому что у меня будет ребёнок, и я хочу, чтобы он, в отличие от тебя, имел дело только с настоящими грибами! И его внуки тоже! - Какой ребёнок? - опешил Блум. - Который у меня скоро родится. - Эжени отошла к окну. - И мать знает? - Да - ответила Эжени вдруг и странно посмотрела на отца. - Скажи, а в той компании негров, которую кроме тебя никто не видел, случайно не было паря со шрамом? Чарли Полинга? Блум вздрогнул, оглядел Эжени с ног до головы и поражённый догадкой, охрипшим голосом спросил: - От него? Эжени смотрела на него с ненавистью. - Потаскуха... - Зато не убийца! Она ушла, хлопнув дверью. А у Блума снова закружилась голова, и всё поплыло перед глазами. Он зажмурился и крепко потёр их ладонями... - 5 - ...Ярко светило солнце. Он шёл по тротуару людной улицы. Далеко по сторонам и впереди от него звенели весёлые голоса. Лица встречных были улыбчивы до тех пор, пока они не замечали нечто странное за его спиной. И тогда в их глазах возникало любопытство, потом удивление, переходящее в ужас. Люди шарахались в стороны, образуя молчаливый коридор. Недоуменно глядя на обтекавшую его толпу, Блум искал объяснения, вглядываясь в лица. Люди, отпрянув от него, крепко обнимали своих детей и жались друг к другу. Тогда Блум обернулся. Никто не шёл по той части тротуара, которой только что касались его ноги. Там нельзя было идти. Асфальт вспухал и потрескался, как обожжённая шкура огромного животного. Из трещин сочилась кровь. Она медленно стекала под ноги оцепеневших людей, лужицами скапливалась в углублениях. Над всем этим жужжали большие зелёные мухи. Когда они садились, асфальт вздрагивал, как живой, словно от боли. Блум отступил, потом ещё и ещё, а за ним оставались кровавые следы. Тяжко забилось сердце. Зашевелились волосы. Затравленно озираясь, он побежал, расталкивая толпу. За поворотом - поле. Блум бежал по клеверу и оглядывался. За ним тянулся кровавый след, по обочинам его обугливаясь дымилась трава. Земля была живой и ему, Блуму, не было на ней места. Он терзал и жёг её. Блум упал и Земля расступилась под ним, заполняясь густой тёплой жидкостью... - 6 - ...Анджей открыл глаза и мрачно посмотрел на друзей. Хосе легонько хлопнул его по плечу: - Что за вид, комарадо! Это была трудная работа, но... - Ни черта он не понял... - Ты сделал всё, что мог. - Это " всё " мне теперь самому сниться будет... Симона звонила? - Да. Иди, они там тебя заждались. Анджей встал, потянулся сильным и гибким телом, пару раз присел, разогревая затёкшие мышцы, встряхнул светлой кудрявой головой: - Алёнку я ему ещё не припомнил! Ну, да утро вечера... Над Городом сумерки. Широкие улицы-скверы полны людей. Проезжей части нет. Тут ходят пешком, да ещё есть подземка. Лавочки под молодыми деревьями свободны. Люди стоят группами, обсуждая что-то, прохаживаются, играют на спортплощадках. Все молоды и повсюду дети. Кажется, молодым родителям нет до них никакого дела. Только очень внимательный наблюдатель заметит редкий предостерегающий жест или взгляд старшего. Анджей вспоминал, как бродил по Городу в первые дни. Инстинктивно жался к стенам домов. С трепетом входил в великолепные дворцы, всё ждал, что потребуют деньги. Удивлялся, отсутствию спиртного и сигарет. И всеобщей доступности любых вещей. И очень смущался, когда совсем незнакомые люди обращались к нему, как давние друзья... Но главное - Работа. Она была главным смыслом существования Города. И, пожалуй, причиной. Вечерами о ней почти не говорили. Но думали непрестанно. Затем теперь и жили. Дома никого. Анджей набрал индекс Симоны и первое, что увидел на экране инфора - улыбка Серёжи, гладившего еловые лапки. Далеко между ёлками мелькало платьице Алёнки. - Всё в порядке, скоро вернёмся! - сообщила Симона. - Ужин на столе. Не спеша принявшись за еду, как всегда вспоминал... - 7 - ... Как же название той деревушки, возле которой они попали в засаду? Вернее, просто напоролись на фрицев, как последние растяпы. За день до этого, измученные и изголодавшиеся, они встретили группу маки, возвращавшуюся с задания. И среди них - Симона. Тоненькая. Длинные тёмные волосы затянуты на затылке в тяжёлый узел. Усталые серые глаза, санитарная сумка через плечо. Симона была молчаливой и серьёзной. Скупо рассказывая о себе, он не спускал с неё глаз. Полтора года в концлагере, побег, скитания в тощих европейских лесах, долгая голодовка - вымотала их до предела. Они уже не шли, а плелись. Командир маки решил завести их по пути в посёлок, где были свои, а забрать, когда эти ходячие скелеты немного окрепнут. Бойцы в отряде всегда нужны. К деревне они подошли утром. В лесу деловито и звонко галдели птицы. Где-то журчал ручей. День обещал быть солнечным и жарким. Недалеко от кромки леса примостилось десятка полтора чистеньких домишек, утопавших в зелени. Мирно кричали петухи, и полаивали собаки. Гитлеровца, вышедшего из крайней хаты по нужде, они увидели слишком поздно. Зато он увидел их сразу, и расколол тишину истошным: - Партизаны! Немцев было много. Они выскакивали из домов и сразу вступали в бой. Анджея ранило в первые же мгновения. Бежавшая за ним Симона, споткнулась об него, и упала. Вскочила, подхватила под мышки и натужно потащила. Даже после стольких дней голодовки он был слишком тяжёл для неё. Рядом отстреливались товарищи, но для Анджея весь мир вобрало в себя лицо Симоны. Она что-то говорила. С трудом подняв руку, попытался коснуться её губ. Вдруг она ахнула и как-то осторожно, словно боясь причинить раненому боль, легла сверху... Очнулся Анджей уже в партизанском лагере. Ему рассказали, как хоронили Симону, как тащили его, как выхаживали. Сам он погиб почти через год. Возвращаясь с задания, попали в засаду, и гнилозубый эсэсовец расстрелял его в упор из автомата. И последним предсмертным видением, ярким, как реальность, была Симона. - 8 - Смеркалось. Вернулась из лесу Симона с детьми. Вскарабкалась на колени к Анджею Алёнка, сдержанно оперся о его плечо Сергей. Симона коснулась щеки губами. Он обхватил всех троих, прижал к себе. Алёнка высвободилась и тоже попыталась всех обнять: - Хорошо, что нас убили, правда? А то мы никогда бы не встретились... На следующий день после школы, Сергей зашёл в детсад за Алёнкой. - Как жизнь? - серьёзно осведомился он. - Ужасно хорошая! Привезли к нам сегодня котят. Ма-а-ахоньких! Они так жалобно пищат: мя-а, мя-а... Лиля Ивановна сказала, что они скоро вырастут. Скорее бы. А то играть с ними плохо, они всё спят. - Тебе бы только играть. Ухаживать за ними надо. И любить их. - А я и люблю! И все любят, тоже. Правда, Лиля Ивановна сказала, что если мы их так крепко любить будем, то они и помрут! И что пока она сама за ними ухаживать будет. А мы - смотреть и учиться. - Правильно. Этому тоже учиться надо. - А ты в школе сегодня чему научился? - Да так... Математика, физика... Не понимаю только, зачем. Работать и так можно. Даже ты вот уже работаешь! И получается, да? - Да. Получается. И почему это " даже"? Мне уже пять лет! А Янеку и Изе из средней группы только по четыре, а они тоже работают. И у них тоже получается. - Ну вот! И при чём тут математика? И без неё можно. - Нельзя! Нужно же во всём разобраться! Ты разве домой не хочешь? - Невозможно это... Ладно, что у тебя сегодня? - Сон для девочки Евы. А у тебя? - Перевоплощение. Для одного буржуйского сынка... Дети шли на Работу. - 9 - Еве снился сон. Она шла по лугу и собирала цветы. На ней было розовое кружевное платье с лентами и бантиками. То которое папа из командировки привёз и которое она больше всего любила. Ветер развевал её золотистые волосы. Было радостно, потому что цветы она рвала для папы. Он их очень любит. И её, Еву, тоже. Она не заметила, когда и откуда появилась на лугу другая девочка. Лет пяти, худенькая, черноволосая и смуглая. У неё было личико, как у куклы, которую папа привёз из Ханоя. Босиком и в рваном платьице, она шла навстречу Еве. Ева видела несколько раз на улицах нищих детей, но мама не позволяла подходить к ним. Но иногда мама собирала старые Евины платья и отдавала их в церковь для таких вот детей. Еве не жалко было этих платьев. А детей - жалко... Девочка подошла к Еве и сказала: - Какая ты красивая! И весёлая! - она склонила голову к плечу и глядела на Еву с грустным восхищением. - Я сейчас и тебя развеселю! Хочешь нарядное платье, такое, как у меня? Мне папа много таких купил. Мне не жалко! И мама позволит отдать тебе одно. Хочешь? - она закружилась, показывая какое красивое у неё платье. - Нет. Не хочу, - почему-то сказала девочка. - Почему? - удивилась Ева. Девочка молчала в ответ. - Тогда пойдём есть праздничный пудинг! Знаешь, какой вкусный пудинг готовит моя мама? Я попрошу, чтобы тебя к нам пустили. - Я никогда не ела пудинга... - вздохнула девочка. - А у вас что, праздник? - Да! У меня день рождения, девять исполнилось. И папа из командировки вернулся. Его так долго не было, что я совсем заскучала! - У тебя хороший папа? - Самый лучший! Красивый, весёлый, сильный, добрый и... и... знаешь,как он меня любит? Слушай, а ты что такая грустная? Твоя мама не умеет готовить пудинг, а папа не может купить тебе красивое платье? - У меня нет мамы. И папы тоже нет, - девочка посмотрела Еве прямо в глаза. Ева растерялась: - Как это - нет! Они умерли, да? - Нет... Их убили. - Убили!? - ахнула Ева, коснулась ладонями щёк малышки и убрала со лба волосы. - Ой, что это у тебя? - увидела большой шрам над левой бровью. - А это меня убили... У Евы перехватило дыхание. Она отступила от девочки и посмотрела почему-то на свои руки. - Ты хотела сказать - ранили? - Нет. Меня убили. Совсем маленькой. Я и ходить ещё не умела. - Кто? - Злые люди. - Но ты же живая! Разве та бывает!? - Бывает, иногда. Очень редко. Если кто-то очень-очень хочет, чтобы убитые опять стали живыми. Очень-очень! Идём, я что-то покажу тебе. Давай руку. Только что они были на лугу, а сейчас идут по городу, разрушенному бомбами. По самой середине улицы. Девочка крепко держала Еву за руку и молчала. Потому что говорить ничего было не нужно. Ева всё видела сама: дымящиеся развалины, трупы женщин и детей на обочинах, застывшие от тоски лица редких прохожих. Тротуары засыпаны обломками стен, битым стеклом, искалеченными вещами. В одном месте у края дороги лежала кукла. Совсем новая, только очень запылённая. Ева хотела её поднять. - Не бери! - закричала девочка и потянула Еву к себе. - Почему? - сердце у Евы колотилось быстро-быстро. - Нельзя! Она может взорваться, потому что это - бомба! Её специально сделали, чтобы дети взрывались. - Зачем ты меня сюда привела? - вдруг остановилась Ева и вырвала свою руку из руки девочки. - Чтобы ты увидела... - Я даже по телевизору такое не смотрю! Мама не разрешает! Мне страшно! Я домой хочу! - заплакала Ева. - Твой папа на эти дома тоже бомбы бросал. И кукол, чтобы дети взрывались, тоже... - Неправда! Ничего мой папа не бросал! Ты всё придумала! Придумала! Потому что завидуешь! - зарыдала Ева, оглядываясь по сторонам. - Мама, мама!!! - 9 - ...Кристина вздрогнула и проснулась. - Эдди, - тронула мужа за плечо, - ты ничего не слышишь? - Нет... Я сплю... - Но ведь Ева плачет! - она встала и побежала в детскую. - Ева, проснись! Что с тобой, девочка? - Да. Страшное... - Успокойся. И ничего не бойся. Я рядом. И папа дома. Ложись на бочок. Вот так. И спи. Господи... Кристина постояла ещё немного, прислушиваясь к дыханию дочери, и вернулась к мужу. - Ну, что там? - сонно спросил он. - Да кажется ничего. Приснилось ей что-то. - Успокоилась? - Да. Уже спит. - 10 - Они опять были на лугу - Ева и эта странная девочка. - Ты злая! Зачем ты сказала мне? Зачем пришла? - Прости меня! - девочка вдруг крепко обняла Еву за шею и прижала к себе. - Но ты должна знать! Все дети, у которых папы бросают бомбы, должны знать это! - она отстранилась и заглянула Еве в глаза. – Не плачь! Я же не плачу, - она вытерла Еве слёзы маленькой ладошкой. – А ведь я даже не знаю, есть я на самом деле или нет! А я хочу как ты - в самом деле. И чтобы папа и мама ... И пудинг! И чтобы дети никогда не умирали... - она вдруг заплакала навзрыд, размазывая кулачками слёзы. У Евы сжалось сердце. Она всё простила, обняла девочку, как взрослые обнимают маленьких, и спросила горько, по-бабьи: - Что же делать-то теперь, а? - А ты скажи своему папе, чтобы он никогда больше этого не делал! Он ведь тебя любит, ты сама говорила. Вдруг он тебя послушается? Ты ему это много-много раз скажи. Если он не сразу послушается, так может, потом... - успокаиваясь, она глубоко вздохнула и закончила: - А если все дети скажут это своим папам, может, и войны совсем больше не будет. Или хотя бы её на вот столечко меньше станет! - и замолчала. глядя на Еву в ожидании ответа. Ева посмотрела на её заплаканное лицо и почувствовала себя взрослой и ответственной: - Хорошо. Я попробую. Я ему всё скажу! - 11 - ...Отто ещё не совсем проснулся, а Барбара уже прикатила столик с завтраком. Есть совсем не хотелось. Встав с постели, Отто поплёлся в угол с игрушками. С удовольствием расставил в боевом порядке танки и пушки. Одного игрушечного солдатика положил под танк: - А тебя раздавили, растяпа. В детскую заглянул отец: - Воюешь, генерал? - Воюю! - Отто прострочил его из автомата. Барбара, увидев это, возмутилась: - Что вы делаете? Это же ваш отец! Ешьте лучше, а то вам попадёт от матери. - Не попадёт! Я её застрелю. И тебя тоже! - и снова застрочил из автомата. - Получила? - Как вам не стыдно! Садитесь есть! - Да уйди ты! И убери свою отраву! - он толкнул лёгкий столик, и еда опрокинулась на ковёр. От смеха свалился на пол. Барбара, кипя негодованием, всё убрала и вышла. - Я всё расскажу вашей матери, несносный мальчишка! - сказала с порога. Отто встал и опять пошёл к игрушкам... - 12 - ... - Убери танк и подними солдата, - услышал он вдруг тихий голос за спиной. Обернувшись Отто увидел светловолосого паренька лет двенадцати. Серые, глубоко посаженные глаза его смотрели спокойно-изучающе. Руки в карманах узких джинсовых брюк, расстёгнутые пуговицы голубой рубахи открывали острые ключицы. - Что-о? - возмущённо протянул Отто. - А ну иди на свою кухню, пока тебя не уволили! - он замахнулся автоматом, но парень перехватил его руку и крепко сжал. - Я не работаю на твоей вонючей кухне! Подними солдата! Отто взмок от попыток освободиться. - Я сейчас позову людей! - прошипел он. - Подними солдата, а потом зови. Вырываясь, Отто сделал шаг в сторону, нечаянно пнул ногой злополучный танк, под которым лежал солдатик. Парень отпустил Отто: - Так-то лучше - сказал он и опять независимо запихнул руки в карманы. - Теперь и поговорить можно. - Альберт! - закричал Отто, попятившись к двери. Иди сюда! За дверью было тихо. Отто толкнул её, но она оказалась заперта. А гость ходил по комнате, рассматривал игрушки и что-то насвистывал. Отто понял, что с этим типом придётся разговаривать. - Чего тебе надо? - примирительно спросил он. - Ты вор? - Если кто-нибудь из нас вор, так скорее ты - невозмутимо ответил гость. - Я-а? - задохнулся от возмущения Отто. - Не вор, так сын вора. - Это почему? - Отто очень хотелось вцепиться ему в волосы, но он помнил, что парень сильнее, а помощи ждать неоткуда. - Рабочих твой отец обворовывает, потому и миллионер. - Ты... ты... Убъю! - затопал ногами Отто. - Вот-вот. Только и можешь. Как твой дед. Сын вора и внук убийцы. - Мой дед таких, как ты воспитывал! Он начальником лагеря был! - Воспитывал... Как учитель в школе, да? - Да! - Посмотреть хочешь? - На что? - На это воспитание. Отто помедлил с ответом. Какая-то тайна в прошлом деда бесспорно была. Очень уж все переживали, когда речь заходила о войне, переглядывались и на все вопросы Отто отвечали, неправду. Отто всегда знал, если взрослые лгали. - Кино что ли покажешь? - Нет. На самом деле. - Врёшь, это невозможно! - Не веришь? Я сам был в том лагере. - Врёшь! Сорок лет прошло! Дед совсем старый! - Я тоже поменьше был... - Так не бывает... - Бывает. Иногда. Отто вдруг поверил. Невероятно, но мальчишка не лгал. Всё можно узнать про деда и про войну. - Давай, показывай! - решил он рискнуть. - Хорошо. Смотри и думай. - 13 - Барак был длинным и тёмным. Чуть привыкнув к темноте, Отто различил множество худых детей в полосатых одеждах. Дети лежали прямо на голых нарах, тесно прижавшись друг к другу. Барак наполняли вздохи, тихие стоны, шёпот. Взгляд Отто неожиданно остановился на собственных руках. Они были худыми и грязными. И вообще, это были не его руки. На правой, чуть выше запястья - цифры. Отто попытался стереть их и не смог. Стало страшно и он вскрикнул. Рядом кто-то зашевелился и сел: - А ну замолчи! - голос был тихим, чуть дрожащим, но в нём что-то такое от чего Отто сразу замолк. - Ты чего? - опять прозвучал голос. В нём сквозила бесконечная усталость. Отто разглядел говорившего. Мальчик был невероятно худ. На лице одни глаза. Сколько ему лет - сказать невозможно. Отто спросил: - Ты кто? - Что с тобой, Серёжа? Свихнулся что ли? Очнись! - всё также тихо ответил мальчик. - И не кричи больше, а то ОНИ придут. Ложись, - он осторожно обнял Отто за шею тоненькими руками, заставил лечь, прижался к нему и замер. Отто понял, наконец, что он в том самом лагере, вместо того странного мальчика. В дедовом лагере. Это с трудом укладывалось в сознании. Оглушённый происшедшим, он уснул. На рассвете резко распахнулась дверь, барака и детей разбудили громкие крики. Маленькие узники стали медленно подниматься. Сосед Отто зашевелился и тихонько окликнул: - Вставай, Серёжа, надо вставать! А он не мог. Не было сил даже на то, чтобы открыть глаза. В животе разрасталась боль. - Ему бы поесть чего-нибудь... - сказал кто-то рядом. - А помнишь, ему вчера мама картошку приносила? - Мама... Хочу к маме... - Замолчи! Не ной! Думаешь, его маме легко смотреть, как сын... Чьи-то руки подняли Отто и потащили к выходу. Даже неяркий свет серого утра больно ударил по глазам. Дети вышли на большую чистую площадь. Сознание Отто раздвоилось. Он смотрел вокруг в изумлении, а Сергей, его глазами, тоскливо и устало. Десятки вопросов возникали у Отто, но он не успевал их задавать, потому что сознание Сергея сразу подсовывало ответ. Он знал уже, что это та самая " воспитательно-трудовая " колония, которой руководил дед. Он знал теперь, что серое здание слева - " клиника ", в которой над детьми проводят страшные опыты. А здание с трубой справа - крематорий, где их потом сжигают. Он вдруг с ужасом понял, что высокий щеголеватый офицер с ледяными глазами, при появлении которого в сердцах мальчишек и девчонок возникал ужас, и есть его дед... Он знал теперь всё, что было известно Сергею. В полубреду вспоминал дорогу, по которой они с матерью и односельчанами пытались уйти от эсэсовцев. Но не успели. Вечером появились самолёты, а потом танки. Когда всё вокруг было изрыто бомбами и усеяно трупами, появились ОНИ с автоматами. Согнали уцелевших, построили в колонну, пригнали на станцию, затолкали в вагоны и привезли сюда. Сергей умирал. Он бредил, игрушечные танки из детской с методичной жестокостью расстреливали соседскую девчонку Катьку, настоящие автоматчики расстреливали маму, Барбару и самого Отто. Маленький оловянный солдат шёл на него и в его оловянных глазах рос немой укор: зачем давил танком? Порой он приходил в себя, видел рядом худенького мальчика и маму. Она молча смотрела на него огромными неподвижными глазами и тихонько гладила по руке. Он пытался улыбнуться ей, но не мог. Потом - пустота... - 14 - - Отто, Отто! - Барбара испуганно тормошила его. Отто открыл глаза и бессмысленно уставился в потолок. Потом медленно поднял руку и посмотрел на запястье. Там бледнели и исчезали цифры. Прибежала испуганная мать. Отстранив её, Отто встал с пола и пошёл к игрушкам. Взял солдатика и посмотрел в его глаза. И понял, что очень хочет посмотреть в глаза деда... - 15 - - Я смотрела сегодня работу Алёнки... - Симона тоскливо глядела на Анджея. - Тебя что-то смутило? - Эта девочка, Ева ей пришлось так трудно... - Я понимаю, что ты хочешь сказать. Но ты же не станешь отрицать, что дети, если они берутся за дело, могут сделать больше взрослых. Саманта, например, - Анджей хотел обнять Симону, но она отстранилась. - Погибла она, погибла! Ты же знаешь. Не слишком ли дорого... - ОНА не была заложницей. Она была сознательным борцом. Понимала на что идёт и зачем. Это совсем не то, что тревожит тебя. - Она была ребёнком. А мы взвалили на неё такую ношу. Христос на себя кару за чужие грехи брал... - Вот она и взяла. И другие тоже. И наш крест не легче. Ты вот совсем извелась. - Да что я... Послушай, а наши дети. А вдруг они привыкнут учить и не жалеть? - А что делает сейчас Алёнка? - Да она лежит лицом к стене с открытыми глазами. Но тогда кто же пожалеет её? Что это такое по отношению к ней? - Мы с тобой пожалеем. Ты и я. И потом, ты уверена, что она ребёнок? - Что ты имеешь в виду? - Там, дома, сейчас кончаются восьмидесятые, так ведь? - Да. - В сорок втором, у той дереувшки, тебе было двадцать один. - И что? - Мне, в сорок третьем, - тридцать. Серёже, в сорок четвёртом - семь. А Алёнке, в семидесятом, - два месяца - Ты думаешь... - Я думаю, что мы с тобой тут почти десять лет... Почти с одного времени, а ТАМ ведь прошло больше сорока. Так сколько Серёжке? Двенадцать или под пятьдесят? А Алёнке? Может, всё-таки почти двадцать? А нам с тобой вообще положено бы сгорбиться и ссохнуться, как сморчкам сушёным. А ты у меня всё как девочка! И, чёрт побери, я хочу, чтобы так было бесконечно долго! - Анджей всё же подтащил Симону за руку к себе и обнял. - Кто его знает, как умирают по настоящему? - 15 - - Ты считаешь, это серьёзно? - крупный, черноволосый, спортивного вида мужчина сел в плетёное кресло и закурил, прижмуривая близко поставленные глаза. Нахально орущие чайки кружили над террасой, претендуя на остатки завтрака. Собеседник, лысый, толстый, в светлом костюме, швырял в море крошки и задумчиво говорил: - Для меня серьёзно. Серьёзно всё, что отличается от нормы. А у вас тут, пожалуй, настоящий массовый психоз. Ну-ка, расскажи всё сам. Рапорт-рапортом, а живой рассказ информативнее. - В общем, я излагал достаточно точно. Но, если тебе нужно, я готов. Всё это началось месяца три назад. Народ у нас, сам знаешь, крепкий. А тут начали приходить парни, в основном рядовые, из тех, что помоложе, с жалобами на плохой сон. Я давал снотворное, и довольно сильное, но они утверждали, что оно не помогает. - Никакое? - Никакое. А у нас специфика, сам понимаешь, готовы должны быть в любую минуту. А парни стали срываться. Том и Чарли отказались от выполнения обычного задания. Истерика. Пришлось их изолировать. Барк во время операции сел на землю и отказался стрелять. - Сколько уже отказников? - Восемь. И как раз те парни, на которых не подумал бы. Требуют расторжения контракта и не слушают никаких аргументов. - Без объяснений? - Без. Объяснения пришлось требовать. Достаточно настойчиво... В общем, выяснилось, что им снятся сны. Очень похожие на реальность. Помнят даже запахи из этих снов. Что важно, сны совершенно однотипные. Детали, разные, но суть одна. - Какая же? - Обычно они видят себя во время какой-нибудь операции. В руках автомат, вокруг стрельба, а навстречу - девушка. Естественно, красивая. Идёт прямо на автомат и смотрит прямо в глаза. Начинаются всякие жуткие ощущения: жалость, угрызения совести и прочее. То, что наяву они не испытывали, пожалуй, со времён детства. Потом парень всё-таки стреляет. Девушка, вся в крови, падает и умирает с широко открытыми глазами. А в них - укор. Мол, зачем? Зверь ты или человек? И прочая... - А детали? - Девушку описывают по разному. И местность разная. - Девушка всякий раз другая? - Именно. То на мать похожа, то на сестрёнку, и так далее. На всех знакомых и близких женщин по очереди. Сны-то многосерийные. С продолжением в следующую ночь. Вернее, повторение, но с другой девушкой. - А местность? - Иногда та, где день-два назад была операция. А иногда, и это самое поразительное, та местность, где операция только должна происходить! - Вы что, сообщаете об этом заранее? - Мы сами чаще всего не знаем, что будет завтра! - Тогда у них что, предвидение? - Чёрт его знает... А иногда они видят себя там, где никогда не были и никогда не будут. Вьетнам, например. Или - русская деревушка времен второй мировой... - А глубже во времени? - Нет. Первой мировой не зафиксировано. - А те, которым всё это снилось, но которые не отказывались, как они себя чувствуют? - Внешне нормально. Но стали молчаливее, больше пьют и всё время будто о чём-то думают. - Странно. - Может, космический вирус? Это модно теперь. - А в снах своих они ничего не пытались изменить? Прямо во время сна? - Было. Некоторые не стали стрелять сначала во сне. А некоторые пытались вывести девушку из боя. Были и такие, что стреляли, как только она появлялась, чтобы в глаза не глядеть. Но это не помогало. - Эта... э-э... эпидемия имеет тенденцию к р |
||
| Категория: Рассказы | Автор: Ирина Шевченко | нравится 0 Дата: 20:06:2012 |