Встреча с прошлым
|
Яшаня знал чудной принцип фронтовиков: рассказывать ему больше о войне, о боях, о смертях, но не о переживаниях личных, личных ощущениях той сложной ситуации. Не любят они про любовь рассказывать. На его вопрос об этом они обычно отвеча¬ют неохотно: «Ды об этом бы записывать не нужно». И вдруг редкая удача. Яшаня, как обычно, в обход этой темы идет, лавируя с вопросами о любви, а то опять получу это: «А чё, тебе это интересно што ли»? Он к Илье Ивановичу пришел с расчетом за колбасную пристав¬ку, тот давал опробовать её на мясорубке. Принцип простой, а кол¬баса получается вкусной и поджаристой. И Яшаня с колбасным рулоном, с водочкой прибыл к нему, чтобы отметить и о жизни по¬говорить. Илья принял гостя, альбом с фотографиями, кипу журна¬лов старых выдал в передней Яшане, а сам удалился на кухню, стал греметь и чего-то поджаривать. Ящаня засиживаться долго не рас¬считывал, сказал: - Илья Иванович, дюже-то не хлопотал бы там, а квашеного чего- то, если есть, и колбаски опробуем моей со спиртным. И вся бы недолга тут. Но тот и не услышал Яшаню, если уже через минуту в дверной проём из кухни потянуло жареным запахом. А за окном дождик мо¬росил, к осени лето шло. Яшаня на велосипеде добирался до него, крюк не хотел делать, а через старый мост перевел велосипед и к нему. На мосту мусору навалили, провёл между завалов кое-как. - Эх и дороги у нас, Илья Иванович! В поселке Березовом-то, я помню, объездные мосты и дороги чинили. - А ты чево, али тут проехал? - и не ожидая ответа от Яшани, позвал его на кухню. - Айда, готово всё, стол накрыл тут я сам, без хозяйки. Кухонька у него кроношная , на два человека, с окном в огород, Удобно наблюдать летом, как на грядках всё растёт под солнцем. Хо¬зяин заметил осмотр кухни Яшаней, сказал: - В это окно как раз и покойница Мария Андреевна, бывало, обед сготовит и зоветь к столу: «Айда Илюшк, готово всё». А окромя её теперь кто окликать меня будеть? - Он с грустью смотрел в окно на огород, пододвигая к столу табуреты. - А я и вообще не слышал, чтобы болела-то она, - сочувствен¬но проговорил Яшаня. - Вот щас пошли болезни-то быстрые ка¬кие. Она же Агибалову Михаилу Павловичу, герою озера Хасан, роднёй приходилась? - Была вот, а теперь и сплыла, - не с охотой ответил Илья. Они сидели с торцов стола не фабричного, умело изготовленного, не по кухоньке широкого. Стол украшала сковорода с яичницей, Яшанина колбаска, порезан¬ная кружочками и уложенная на блюдце, лучок с грядки. И в сто¬ронке пока ждала своей участи бутылка сорокаградусной. Хозяин безучастно продолжал поглядывать в окно на огород, где никаких рас¬тений уже не было, выглядел огород неприветливо и мрачно. Яшане показалось, что и у хозяина не яснее были в голове мысли. Он решил Илье в воспоминаниях не мешать, слишком свежи они. Яшаня точно определил, где в этом домике хранится посуда: стаканы, чашки, ложки, и полез за стаканчиками на палицу . По¬пались два, но по объему не ровные. - Эх, ды, Яшань, чево же я-то задумалси опять о жене? Думаю, ушла и щас к соседям моя Андреевна. Огород мы с ней пахать надумали, «Беларусь» свой у соседа, к ним и ходила Мария. А теперь-та он зачем мне, один я если? - Ну, как же, Илья, наоборот - не скучать одному чтобы, тебе обязательно заниматься чем-то по дому надо. Летом в огороде покопаешься, на грядках морковных, а зимой с курами, с овечка¬ми, и время пойдет веселее. Разнообразить ее чем-то надо. Яшаня знал Илью давно, еще по Березовому поселку. А потом им с покойницей вот этот домик дали, как переселенцам из неперспектив¬ного поселения. Он бывал у них, беседовал с фронтовиком-танкистом, узнал от инвалида войны много интересного о первых танковых боях. Илья - водитель боевого танка. Его танк подбили немцы в первом же бою, экипаж через нижний люк выбрался. И они стали уже к товарищам своим отползать, когда вблизи разорвалась мина. - И все, Яшань, для меня в тот момент наступила темнота в гла¬зах, - рассказывал тогда ему Илья. Мария сидела на табуретке с ним рядом и тоже слушала его рассказ. - А до этого на марше слу¬чай у нас был, мы вдоль кукурузы маршем ехали, к передовым позициям колонной шли. И тут по радио объявляють: «Всем от¬бой!» Остановились мы на отдых значить. А на привале, ты сам знаешь, занимаются чем. В августе дело-то, тепло еще, солнце. Ну, наш экипаж и тут прямо развались у гусеницы на трав¬ке. И мы звук со стороны поворота слышим, потом видим троих мальчишек, от страха обезумевших. Они, оказывается, от немец¬кого солдата удирали и в кукурузе от него спрятались. И он, стервец не стервец, - придумал фашист чево. Спрятался от них и поджидал, когда мальчишки из кукурузы выйдуть. И они вышли. Немец заводить мотоцикл и на полной скорости гонится за ними. Они от нево, кто куда, и в сухой колодезь прыгни. Он, зверь не зверь, очередью автоматной и черканул по ним тама. А нам чего тогда делать оставалось? Мы бегом всем экипажем в танк и за этим немцем. Догоняем, поверх его головы очередью пулеметной - пли, остановили. А к нам другие танкисты подъехали, немец чувствует, дела у него плохие, на колени встает перед нами, бормочить и слезу пускаеть. Но у всех нас от злости руки чешутся. И предложил из нас один кто-то: «Ребята, на лесину давайте ево!» А было бы сказано, двое малолеток-то - они при нем лежать. Ну и березу молодую к земле солдатня верёвкой и пригнули, того немца-живодера на той березе мы и вздернули. Смерть за смерть, как в народе говорится. Наливая в стаканы горячительного, Яшаня и не думал услы¬шать от расстроенного Ильи еще чего-то интересного, не первый раз беседовали. У Яшани в мыслях одно желание было: отвлечь его от горя, смягчить груз утраты. - Давай, Илья Иванович, выпьем с тобой за твое здоровье, за терпение хотя бы,- предложил он. Помолчали, держа стаканы, по¬временили чуть и выпили. Закусывали тоже молча. - А я о вашем рассказе не забыл, работаю над ним, он в рассказы о войне во¬йдет, - заговорил опять Яшаня. - Интересные факты вспомнили вы тогда о зверствах немцев, а их ох сколько за все-то годы было. - Ну, тама война была, гибли на ней люди, жалко их, конеч¬но, и не вспоминал бы. А тут нам с нею бы жить только. А Мария-то моя ушла, ты знаешь хоть как, или ничего не слыхал? - Яшаня признался, что о подробностях ему неизвестно ничего. Попросил Илью рассказать об этом, если можно. Тот встал из-за стола, подошел к форточке, открыл ее, закурил «Беломор», по¬тряс спичкой, погашая и жмуря единственный глаз, наслаждаясь дымом от первой глубокой затяжки. - А я расскажу тебе потом, как я бы мог и не попасть на эту войну. Так вот, имей в виду и это, Яшань. - Илья опять присел за стол на старый табурет и повел медленно рассказ на первую тему.- Поели мы с Марией када, она на моем месте сидела, я на твоем. Она мне на тяжесть в груди жалуется. Я ее на диван отдохнуть отправил, а сам с посудою вожусь на кухне. Закончил с нею када, подхожу к Марии, спрашиваю о самочувствии: как, мол, оно. Ды, говорить, у груди кольнуло чево-то. А я с дуру снохе и позвони - ей видней, медик. Идти бы, а то вон телефон-то. И они тут как тут: Валюха и Василий. Укол ей изделали, немного погодя и другой какой то. На утро ее спрашиваю: «Ну, как?» Она мне отвечаеть: «Щас не болить у мене ничево». А они опять тут, сноха настаиваеть в больницу ей ехать. Нарядилась она, поехала. Мне бы настоять на своем мнении, дураку. Сиди, мол, полегчало если. Ну, думаю, врачам видней. А видней ли? Ошибок нынче и у них бывает вон сколько. Рассказывають как про фельдшера Ивана Викторовича-то? Он обычно говорил: «Упущено». И вот ей сказа¬ли: «Инфаркт». И ничем уже не помогли Андреевне. А не поехала тогда бы она, то гляди, живой дома осталась бы. Вон все гово- рять же нынче по тому же телевизору, что лекарства набольшее поддельные. А чево? Раз говорять, так и есть тут правда. Или в дороге растрясли ее. И вот думай теперь, лечиться стоить ли нам или погодить пока? Вот в чем загвоздка-то наша. Эх, Яшань, а вообще нынче нужны мы кому, ай нет? Вот ты пишешь тут все, грамотный, вот мне и ответь тогда на мой вопрос. Или давай мы с тобой выпьем еще по стаканчику лучше. - Илья поднял свой стакан, налитый водкой на четверть. - Правильно, давай, Илья Иванович. И ты о другом или уже о третьем случае жизни мне расскажешь, - попросил в свою оче¬редь Илью Яшаня. Выпили за это, на закуску поедая и нахваливая обоюдно приготовленные угощенья. - Ладно, Яшань, хватит уж нам, пожили, из могилы ее не под¬нимешь теперь,- грустно проговорил Илья. Затянулся глубоко, стал к фортке выпускать густые кольца дыма. - Мы, значить, с Марией-та поженились уже после ранения, с фронта я возвратился когда. А до войны в ФЗО нас на учебу забирали - в сороковом году, к осени уже. На сварщиков выучились мы и по распределению шестеро работать в Москву попали. Со мной был Власов из Парфеновки, Неретин из Утевки. На завод привезли нас в Огарево, пригород это и там заводик. Бочата мы там высокопрочные сваривали, их потом с самолета в брянские леса партизанам с ГСМ сбрасывали. Крепкие они, с обручами, с выемками по торцам, И когда летять, то звук издають свистящий, если высота большая. А немцы чево с ними придумали, с бочками трофейными? Они их на наши по¬зиции вместе с бомбами на солдатиков необстрелянных сбрасыва¬ли, психически пугали. И слабонервные не выдерживали сирены, бежали с мест и под обстрел немецких самолетов попадали. Там работаем, общежитий нет, нас на квартире разместили. Старичок жил, у него дочка нашего возраста. Отдельная комната у неё. В другой комнате шесть коек наших разместилось. Живем бес¬печно, весело. А нам тогда было-то ниже восемнадцати. Кузьма Федорович, отец ее, умный, толковый, возраста пенсионного. Ин¬женером на соседнем заводе работал, жену схоронил не так давно. За хозяйку теперь ево дочка Лариса. Дом просторный, деревянный, двор, обнесенный забором, огородик небольшой от крыльца в пяти метрах. Одним словом обстановка наша, деревенская. - Красивая, небось, Лариса-то была в то время? - полюбопыт¬ствовал Яшаня. Илья повеселел, расхохотался, сигарету вытащил из кармана рубашки, помял ее, резко дунул в пустой конец и спичку зажженную поднес. Клуб дыма расстелился над столом. Илья сосредоточился, скрестил ноги, продолжил: - Это когда еще было то? В сорок первом, июнь начинался только, она в двадцать пятом году родилась, Отыми цифры, полу¬чится ей лет шестнадцать. А в таком возрасте девиц ты видал не¬красивых? - Илья улыбнулся. - Лариса Смирнова была и красивая, и фигурою статная. Волосы густые цвета каштанов, кольцами спадали они на ее плечи. Лариса, то ли от загаров летних, но всегда мне смуглянкою с южных полюсов казалась. - Молодец Илья Иванович, портрет Ларисы ты обрисовал пре¬красно. Продолжай. - Ну, чё продолжать-та? Еще сказать можно, что росточка она сред¬него и глаза мне ее нравились. Они менялись у нее: то веселые, искор¬ки в них светятся, а то погрустнеют сразу от чего-то. Такой я увидел ее впервые. В платьице одета была простеньком, в тапочках домашних. В носочках беленьких с синей полоскою сверху. Она мне сразу так и за¬легла в душу, понравилась. Она и заговорила со мной первой. Городская же, как теперь ни суди. А мы деревенщина неотесанная были тогда. Немного обвыклись, и я повел ее на картошку. Говорю: полоть ее надо уже, сорняк из междурядий выглядываеть. Дёргаю, она то же и сама делаеть. И мы пололи. На другой день я две тяпки на заводе смастерил, черенки с ней подыскали, насадил на них тяпки - закипела в огороде работа. А дядя Кузьма в щелку подглядываеть, радуется за нас, по¬мощь ему это какая - никакая. А то и побаивался, небось, у нас чево бы с ней не вышло. А ты же знаешь, я еще и петь, и играть на гитаре любитель. И там же, у них на огороде, как затяну-у. - А какую затягивал? Ты ее сейчас напой, Илья, я запишу слова из песни, - попросил Яшаня. - Илья опять весело и заразительно рассмеялся. - Давай, пиши, успевай только. - И, сосредоточившись, хотел было напеть слова и мотив, но передумал, потянулся за стаканом. - Нет, давай, Яшань, еще по одной выпьем, и я лучше слова вспомню той песни. - После выпивки беседа по другому руслу пошла, о песне Илья уже не вспоминал. - Ну, чё, живем мы у Смирновых, работаем, отец смирился с нашей дружбой, но предупредил: «Если чево - убью за дочь». А нам своё молодость диктуеть. Считай, с Ларисой-то мы по правилам любви живем. Ну а тут война началась, хлеб по кар¬точкам, продукты другие по карточкам. На нашем заводе выдают карточки регулярно, отдаем их хозяевам и живем на них сообща. Лариса на ужин чего-то сготовит, а в обед нас в столовой кор¬мили. К осени немец уже на Москву нацеливался, в столицу к зиме войти обещают, чаще и чаще сирены по ночам выть стали. Их воспринимаеть с тревогой Кузьма Федорович один. Участковый во дворе появился. Походил, осмотрел местность и говорит хозяину: «Картошка-то у вас поспевает вон уже». - Поспевает, - согласился с ним Кузьма Федорович, о налоге на нее думая. - Во-от! - протянул участковый, - выкапываете ее, и в этом ме¬сте через два дня быть должно убежище на всех вас. Поняли, да? Выполняйте, а я приду, проверю. Время военное, шестеро нас, бомбоубежище выкопали в срок. Смирнов рад был, помогал искать накаты на крышу и доски на отделку. Дела и проблемы сдружили нас, мы зажили теперь, как одна семья, я для них стал уже больше, чем постоялец, но еще и не зять. А в связи с приближением гитлеровцев к Москве на за¬водах резко сократились поставки комплектующих материалов: то не поступил металл для бочек, то металл привезут, нет электро¬дов. Поэтому мы теперь больше простаиваем, чем работаем. Из всех начальников остались мастера цехов, которых на фронт не отправляли по возрасту. И с зарплатой перебои, и с талонами. А без них в Москве не проживешь. Это ладно, что мы с Ларисой много картошки вырастили, накопали и ей теперь и питались. Как эта чехарда началась, нам в отделе кадров документы на руки выдали. Здесь нас не задерживали, этим воспользовались из нашей группы трое. Снялись по собственному желанию от Смир¬новых с учета и уехали. Я, Власов и Терехин живем пока у них. Меня Кузьма Федорович уже почти устроил на другой завод, где и сам работал. У земляков дело не ладилось, им вставать надо на учет, а это отправка на фронт. А пока у нас на руках от фронта бронь. Собрались уезжать и они, я на распутье, отец Ларисы, чувствуя это, меня и ее к себе на беседу позвал. - Так, молодежь, теперь делать чево будем? - спрашиваеть он нас. Я ему письмо от матери подаю, она зовет меня домой слезно, уборка в колхозе стала из-за отсутствия рабочих рук. С Ларисой мы ее давно прочитали, она в магазин меня пригласила, присели по пути в парке, я дал ей письмо прочитать. Она слезно просила меня у них жить. Теперь вон слышу по радио о носталь¬гии, она тогда и появилась у меня по дому. Решили, домой съезжу, улажу дела и к ним возвращусь. - Как я понял, на побывку решили вы съездить, - спросил Илью Яшаня. - Ну, на это похоже, - согласился Илья. - А ребята сидят, реше¬ния моего ждут. Бродили мы с Ларисой до полночи, целовались, миловались на прощанье. Убеждал, что вернусь, сам сомневался, и она не ве¬рила, чувствовала сердцем, что надолго расстаемся. Обошли все окрестные переулки мы с ней, встретили патруля, он велел сроч¬но домой отправляться, но уснуть мы до утра так и не могли. Утром до станции проводили они нас. Не стесняясь отца, Лариса поцеловала меня и заплакала. А мы на пригородный вагон при¬цепились, потом на другой поезд пересели, потом на третий. И так почти полмесяца до Куйбышева добирались, потом день ещё до Кинеля. Не сажают, патруля за папиросы уговорим кое-как, на товарном составе едем. В Кинеле заезжие дворы, там лошадник утевский, с ним до райцентра доехали. А там наши люди встрети¬лись, меня в поселок Березовый доставили. Прихожу утром в правление - первое правило приезжего, там начальство собирается. Карпенко Левон Егорович в поселке те¬перь царь и бог. Вечером как мать меня уговаривала не спешить к нему: «Истощал ты вон как, наелси бы пирогов с курегою и с молоком досыта. И к нему поспел бы, к супостату энтому», - про¬тивилась она до последнего. Послухал бы ее, и не так дело вышло. Заподозрил меня тогда председатель колхоза - уж не дезертир ли этот Илья? Сообщили мне про него. Он и донес обо мне началь¬ству вместо предоставления работы. Вредный был покойник. Через день прислали из сельсовета повестку: «Срочно явитесь в Утёв- ский райисполком». Поехал, там секретарь Кортунова отца знает, выслушала, убедилась, что с документами порядок. По телефону с политотделом Кулешовского МТС переговорила и направила меня туда. Левин, начальник особого отдела, принял, с Коптевым Ильей Семеновичем (директор МТС) определили меня в мастер¬ские газосварщиком. Зав МТМ Давыдов, сухой и кривой мужик. Обрадовался он, специалиста нашли ему в райисполкоме классно¬го. Ток от генератора получали, его мотором крутили, вся мастер¬ская от него питалась. Бывало, шумят: «Не вари Илья, покури - станок не тянет!». И перегрузили электростанцию, сгорел мой генератор, опять я остался без работы. Отец не уходил еще на фронт, советует: «В колхоз опять иди, весна наступила, сев на носу». Зима в тот год дюже снежная была. Уже середина апреля, а снег лежит, как и зимою. Вскоре дружно начал таять. В колхозе зашевелились, Левон Егорович к нам пожаловал. С отцом на дворе они покалякали, вместе в избу зашли. Подошел первым ко мне Карпенко, за руку поздоровался, заговорил сразу о деле: «Помощь нужна нам твоя Илья. В село Богатое ГСМ посту¬пил, нашему колхозу его МТС выделил. Срочно бы вывезти его надо». - В обиде я на него, было, заартачился, но отец сказал: - Ладно, иди, сынок, как ни как, а пришла посевная. Съездили мы раза два на санях туда, под снегом всё раскис¬ло, весна получилась запоздалой, но дружной. Домой поденкою раньше возвращались, а тут в Лещеве ночуем, утром по морозцу домой с бочками едем. А через неделю полая вода началась, и в ее напор вывозить ГСМ заставляли. На пароме бочки специальная бригада нам переправляла, а наша задача - их домой возить. Со всех колхозов были обозы с сорванцами на подводах в основ¬ном, за старшого обоза был один из пожилых. Батунин дядя Петя с нами за старшего. Война шла, и все работы в деревнях легли на плечи баб и на моих сверстников. Посевную в тот год в начале мая начали. Теплынь, влаги в пашне навалом, земля парить по утрам - и мы спешим, сеем. Техники маловато, ЧТЗ-60 на фронт отправлены, на лошадях рабо¬тали и на быках. В работе показал себя, председатель на курсы трактористов направил. Осенью с корочками был, на колесный трактор посадили, зябку пахал. А ребят из поселка в Ульяновскую область на окопы отправили. Отпустили к посевной, про татар рассказывают. Как они на¬ших постояльцев со свининой из квартиры проводили. Наши та¬тарской речи не могут понять, а татары по русскому не понимають. И свинину вечером в голландке на сковороде жарить не разреши¬ли, запах, дескать, от нее по избе. Яшане нравилось слушать интересные повороты речи рас¬сказчика. - Но время подошло и нашему году воевать, - рассказывал дальше Илья. - В военкомате выстроили весь призыв рождения двадцать четвертого, командуют: «Трактористы, ша-аг впе-е-ред - арш!». И в Моршанск нас на курсы, по ускоренной программе отучились и за танками в Нижний Тагил едем. Т-34 с конвейера получили новенькие, специалисты на платформы их загоняли и закрепляли. А дальше куда? На фронт. Вот я там только и вы¬кроил времечко, сообщил о себе Ларисе Смирновой. Так, мол, и так - танкист я, еду воевать, должность - водитель боевого танка. Ну и чё. Спрашивають теперь: «Илья, воевать было страшно?» А мы-то танкам пока радуемся. По слухам, наш состав шел под Воронеж, а там - куда судьба повернеть. Слушаем тех, кто успел повоевать, и на опыт их надеемся. Но нас тормозять, в тупики загоняють, от безделия и танкист не танкист, солдаты расхолаживаются при этом. Отлучились как-то, офицер с нами, а вскоре паровоз свистить, лейтенант местность эту знал, напере¬рез помчался и стоп-краном состав затормозил. Не отстали, а то бы трибунала не обойтись, лейтенант потом сказал. А под Воронежем неразбериха была страшная. То личный состав задержится, а техника на фронт придеть, то вооружение бойцам не доставят. Стратегию войны нам никогда не понять. Игра генеральских умов это. Говорили, командиров многих там за ошибки расстреляли. Сказали: «Приехали». В степи приказано сгонять танки. И мы ночью делаем колонной марш-бросок к фронту. А дальше чево на фронте было, Яшань, ты знаешь. Одним словом, я на костылях и с одним глазом домой возвратился. И, думаю, бог дал - живой зато. Только вот нужен ли я невесте такой? Вот закавыка-то была где. Но молодой организм быстро справлялся с ранами. С припар¬ками и настойками из трав бабушка моя над ними так и колдо¬вала. Хвори отступали как бы сами по себе. В огороде вожусь немного, со скотиной в подворье. Я опять радуюсь жизни, но на душе порой муторно, обидно за друзей, за мужиков, которые с войны не вернулись. Иду к тем, кто тоже раненый, многие домой с увечьями возвратились. Бывало, мы напиться стараемся, забыть¬ся, но этого не получалось. Это же страшно было ощущать такую утрату сразу. Ты вот представь Яшань: были мужики - и в жи¬вых их нет. Потом при Петре Семеновиче мы потери войны под¬считывали, сорок два мужика недосчитали. Мужиков молодых, здоровых, красивых. Семейных, не семейных, но жизнерадостных, работящих. И вот Леус говорит нам в правлении как-то как председатель колхоза: «Теперь их нам не вернуть товарищи, нам их жаль. Их так не хватает, а жить и работать нам надо. И работать нам теперь вдвойне придется. Это и будет наша лучшая память о них». Он ведь правду говорил. И еще он просил всех нас о сиротах заботу проявлять, не остав¬лять их наедине с бедой. Сам он воевал и всё понимаеть. Полегча¬ло, он в контору меня вызывает и предлагает ферму возглавить. Отказаться не смог, хотя по ранениям имел на это моральное право. Спустя рукава работать не умею, послаблений себе и людям не делаю. Результаты стали получаться в животноводстве. В пять¬десят третьем году о нас редактор «Сталинского луча» Карпенко Петр Тимофеевич статью большую написал с фотографиями. Я снят там, Клавдия Ниловна, сестры Кортуновы и другие. А при Викторе Ломакине я уже работаю комплексным брига¬диром, это считай второе лицо за председателем. И в этом же году от коровы 2500-2700 литров молока доярки наши получили. На самом деле успех небывалый. Урожай зерновых получили по 20 центнеров с гектара. В следующем 1957 году мы опять всем колхозом выходим по району в лидеры по производству продукции полеводства и жи¬вотноводства. До этого наш колхоз был с низкой рентабельностью, а поселок считался чуть ли неперспективным. Теперь наших по¬леводов и животноводов орденами и медалями засыпали, руково¬дителей в том числе. И в круговерти я отвыкать стал от Ларисы Смирновой. Свои девчата рядом, на ферме, в поле, на лугах, у родничков и на стане дальнего пруда. У копны в сенокос. Девчата на рыдванах из копен в стога сено свозят, парни в ометы его укладывают. Между делом в обеденный перерыв у кого вдруг любовь вспыхнет. Вспыхнула она и у нас с Марией, чувства у обоих появились более чем серьезные. У меня следом мысль появилась и на женить¬бу. Случилось это так давно, что внучка теперь уже переросла тот возраст, какими мы были со Смирновой Ларисой. А судьба-то нас, в конце концов, все же сведёт с ней. Говорят же, первая любовь так и остается первой. В 1958 году на ВДНХ группа передовиков из Утёвского района ездила. Москва, а там и Огарева рядом, где, возможно, все еще и проживает любовь довоенная. Ходил я тогда с Ниловной, с Коротких Петром, с Леусом и Некрасовым по павильонам ВДНХ. Все мы - кавалеры орденов Ленина, гордились этим. День я выдержал на ВДНХ, потом нанял такси, вещи в гостинице «Колос» оставил и к ней на «Волге» покатил. Взглянуть решил глазом единственным. Интересно, какая теперь Лариса? Шофера подобрал доброго, в возрасте зрелом. Он осмыслил поставленную мной задачу, сказал коллегам - и мы поехали. У них очередь на пригородные рейсы, причем я еду с возвратом, старший группы возвратиться велел. До Огарева полча¬са езды всего-то. Прошло лет сколько, а я дорогу не забыл. Подъехали, в сердце екнуло от нахлынувших воспоминаний, как у пойманного воробья оно бьется. Вот дом с номером 34, до боли знакомый. Забор стоит все так же прямо, но свежо покра¬шен. Ими забор выкрашен, или другими хозяевами? Шестнадцать лет прошло, воды утекло сколько. У меня детей уже двое, воевал, а ей было чего не рожать? Замужем теперь она. У калитки стоим, говорю шоферу: «Вот четвертак, стой пока. Я пошел». Он понимает ситуацию, пока ехали, я в курс ввел его. Под¬мигнув, он сказал: «Действуй, Илья - ни пуха». Я ответил: «К черту», - и отправился во двор. Звонка тогда не было, сейчас есть. Не стучать, легче. Нажал на черную кнопку - тишина за дверью. С крыльца рассматриваю двор, все здесь так же, обвалившийся блиндаж, а целый. Картошки меньше посажено, но без сорняков. Дорожка к нужнику кир¬пичом вымощена, идёт в самый угол дальний. Там он и тогда в зарослях вишневых стоял. В них мы с Ларисой от любопытных глаз соседушек прятались, обнимались там и целовались. О жизни счастливой с ней мечтали, планы на будущее строили, которым не суждено сбыться. Война всему виновницей стала. - Да, интересная лирика, Илья Иванович, а теперь кто вышел из дома к тебе? - с нетерпением спросил Яшаня. - Слушай дальше. Гляжу я, а из полуразвалившегося бомбоубе¬жища два мальчонка выглядывают. За мной, думаю, наблюдают, их к себе зову, но в это время замок дверной заскрежетал. В проеме дверном она стоит - та и не та Лариса - и на меня с удивлением смотрит. Пополнела собою просто, но лицом не изменилась. - А вам кого? - она спрашивает. - Говорю: «Ларис, не узнаешь, што ли?» - Нет, - говорить. Думаю про себя: «Лицом был бы прежним». - Ды, Илья я, поселок Березовый помнишь? И тут она шумить мне: «Илюша! Ты ли это? Живой Илюша! Радость то, счастье то какое». И она бросается мне на грудь, шею обвила, целуемся с ней. Она потом вытерла слезы фарту¬ком, успокоилась, видать, спрашиваеть: «У нас погостишь, али как?» Нет, отвечаю. Такси вон ждеть у калитки. Радость схлынула с ее лица сразу. «Ну, не прощаться же приехал, в дом-та зайдешь хоть?» - спросила она и взяла меня за руки. - Зайду, конечно, хоть на час, но он наш, - успокоил я Ларису. Она впереди пошла по коридору. Все тоже здесь знакомо, все двери и все комнаты на своих местах. До кухонной двери до¬ходим, навстречу выходит мужчина, полный, в домашнем халате, в тапочках, пухлощекий. «Вот он», - думаю. Мужик как мужик, а мне стало сразу не по себе почему-то. Думаю: «Вот ребятишки-то чьи там с ружьями самодельными играют». Они вышли при ней из того подвала и нацеливались на меня. А теперь она говорить ему: «Боря знакомься, это Илюша из деревни, помнишь? Говорила я о нем. Вот, живой, с нами по¬видаться приехал». Она смотрела радостным взглядом то на него, то на меня. У него и у меня лица были хмурыми. - Ну, а я тут чево? - не улыбнувшись, сказал он. - К тебе он, не возражаю - встречай, - и вяло подает мне руку. Познакомившись с Борей, вошли в зал, плюшевый диван стоял на прежнем месте. Боря предложил мне сесть, пошел к комоду, альбом с фотогра¬фиями принес и ушел к Ларисе. Она там уже с угощениями хлопотала. Не сиделось и альбом не смотрелось мне, я вышел к ним и подаю Ларисе четвертак. Она спросила: «Для чего это?» Говорю, отметить встречу бы надо, она деньги возвращает. Боря их взял. И я его с моим таксистом в магазин за водкой отпра¬вил. Это мне и было надо, при нем чего у Ларисы спросишь? Без него она рассказала, что Боря муж ее, а дети в их дворе были соседские, своих бог им так и не дал. Я сказал, что двое детей у меня уже. Она на судьбу все обижалась, которая не дала нам пожить вместе. А про мои письма она и не знала. Почему до нее они не дошли? А когда я спросил об отношениях с Бори¬сом, она пожала плечами и грустно посмотрела на меня. Заявился ее Борис, принес хлеба, колбасы и две бутылки «Московской». Выпивали на кухне, потом перешли в зал. - Вот на выставку приехал, - рассказываю я, - так сказать, за¬работал горбом и умом командировку в Москву. На ВДНХ в гостинице «Колос» нас разместили. Вспомнилось былое, думаю, поеду к Кузьме Федоровичу. Лариса сидела между нами, потянулась рукой к ордену Ленина, отвинтила и разглядывает. Она немного выпила, разрумянилась в щеках, глаза ярче засветились, только в глазах стояла грусть. - Что работаешь хорошо - ясно, а как насчет песен, за войну не за¬был, не разучился петь? - Она смотрела на меня и улыбалась мило. - А Боря-то ее при этом не заревновал Ларису к тебе? - спросил Яшаня. - А хрен его пойметь, сидел за ней, как филин, глядишь, и он в наш разговор встрянеть. Он, помню, про заработки колхозни¬ков спрашивал и в войну я воевал где, где меня ранило. Спросил, являюсь ли я инвалидом. Я на вопросы отвечал. Я до войны еще учил Ларису на гитаре играть, она тогда мне ее покупала. Гляжу, цела она у нее. Я гитару снимаю со стены и сижу, струны пере¬бираю, настраиваю ее. - Сама бренчишь на ней немного? - спросил я. Лариса улыб¬нулась, глаза грустные вниз опустила. Простенькие аккорды гитары напоминают ей о прошлом. - Она не только бренчит, но и поет песенки под гитару, - по¬хвалил Борис. - А ну, хвались, какую песню поешь и чево играешь? - спро¬сил я. - Ту самую, - уклончиво ответила Лариса. - Понятно. «Оля на лодке каталась». Или там еще есть такие слова: «Оля цветочки рвала, низко головку склоняла». Да? А я тогда, Яшань, ее чуть переделывал: «Лора цветочки рвала, низко головку склоняла». И у нее тоже голос грудной такой, бархатным баритоном голос её звучал - приятно. Она вообще собой вся была приятной. Я тогда выпил у них, хорошо с Борисом мы выпили. Поэтому, чево у них не спеть мне было, я под гитару и затянул песенку ее любимую, про эту Лору самую. Запиши, Яшань, их на память, куплеты вот эти хотя бы. Все васильки, васильки, сколько мелькает вас в поле, утром до ранней зари мы собирали их с Олей. Оля сорвет василек, низко головку наклонит, Милый, смотри: василек, он поплывет - не утонет. Оля любила реку, ночью на ней не боялась, Поздно вечерней зарей с милым на лодке каталась. Уходил я от них, Борис проводить меня не вышел. Они же го- родчане, культурно воспитаны, и днём было-то. На прощанье она сказала: «Нет, Илюша, я после того, как с тобой побыла, то счастья такого у меня ни с кем не будет. Не получается, а возможно, не будет и детей. Какие уж тут дети, если у нас той любви с ним нет». Вот так прямо и сказала, пока шли мы с ней до машины. Ты понял, Яшань? Скорбя по жизни сплошные у нее, а не счаст¬ливая жизнь с ее Борисом. Но я ничего не мог исправить. Не мы в этом повинны, а война проклятая. Он в окно нам в след глядел, это точно. О чем ее Борис тогда думал? Я чувствовал его взгляд, он жег мне спину. Да бог с ним, он тоже мужик, она и тебе бы по¬нравилась. Хорошая баба, ласковая, нежная, вежливая, и фигурой, и лицом красавица. Я ее образ по гроб жизни помнить буду. Вот как Лариса запала мне в душу. У машины я поцеловал ее все же, обнял крепко. Думаю, пускай он себе в окно смотрит. Сел я в такси, и мы поехали, говорю шоферу: громко посигналь ей. А она, пока за поворотом не скрылись, стояла у калитки и нам рукой махала. Поэтому, наверно, я потом так долго на поселке тосковал по Ларисе. Мы бы поженились с ней тогда в сорок первом осенью. Помню я, всё шло к этому. Эх, если бы не было тогда войны. А спустя годы я, не забывая про нее, как-то решился попросить сына, чтобы он свою дочку, а мою внучку назвал ее именем. Ларисой, понимаешь? И он понял меня и удовлетворил просьбу. Она у меня теперь одна из самых желанных и любимых внучек на этом свете. Она, правда, Яшань, и поныне в том же образе довоенном во сне ко мне является. Любовь у нас с ней была пер¬вой и абсолютно чистой. А теперь вот от той любви остались одни воспоминания. Не знаю, жива моя Лариса Смирнова, нет ли? Про¬шло времени с тех пор уже вон сколько. Умирать, Яшань, и мне уже скоро. С двадцать четвертого я, а на дворе две тысячи пятый. За во¬семьдесят уже перевалило. А там навалят на тебя земли две тонны, и не то - солнца увидеть, птицы голоса не услышишь. - Там не расскажешь ничего и никому, никого не услышишь, это точно, - согласился с Ильей Ивановичем Яшаня. Джек Лондон о смерти говорил: «Вернуться в молчание». Путь в безмолвие, в склеп, значит. И это действительно так. Рассказ Ильи закончился, он встал и ушел в переднюю, на ходу зажигая сигарету. А Яшаня укладывал черновики в старую папку. Даст бог, успеет Илья Иванович их в книге прочитать, а то ведь и его безмолвие когда-то наступит. Оно все ближе и ближе - это молчание навек. Яшаня сельчан не раз убеждал: «Не славы ради пишу книги, не заработков ради, а чтобы донести правду о людях ныне живущих до следующих потомков. Сказал и Илье, который по¬нял это по своему, заканителился: - На тебе вот полтинник на книгу, и чтобы пока я живой она у тебя вышла. Яшане неудобно, он отказывался, но Илья Иванович стоял на своем решении. Как жаль, что Илья Иванович Дорохин не дожил до выхода в свет его рассказа. |
||
| Категория: Рассказы | Автор: Иван Меженин | нравится 0 Дата: 18:02:2012 |