Olrs.ru / Конкурс
КОНКУРС

Регистрация

Логин

Пароль

забыли пароль ?
















Пояс целомудрия



Пояс Целомудрия.

Посвящается А. Михолап,
юному и преданному другу.


Несколько недель подряд кухонная форточка держалась на честном слове добросовестного шурупа. Ржавый шуруп крепился, как мог, с усердием выполняя свою работу. Его расшатавшийся собрат - такой же ржавый шуруп, не выдержал безразличного отношения к себе и выпрыгнул из крепежного паза. Он укатился в неизвестном направлении в поисках лучшей доли. Его обязательно подберет какой-нибудь докучливый прохожий и пристроит по назначению. Без работы такой шуруп не останется - я был за него спокоен. А вот участь оставшегося, пока была не ясна и лежала на моей совести тяжким грузом.
Каждый раз, когда я подходил к окну, чтобы закрыть или открыть форточку, он напоминал мне о своем плачевном положении легким и тактичным поскрипыванием. Я вспоминал о нем и тут же шел к соседу-слесарю за инструментом. Но по пути мое внимание отвлекали, то телефонная трель, то требовательное мяуканье дряхлого кота под дверью, то еще что-то не менее существенное. И шуруп - бедолага так и оставался без моего участия, в преддверии своего плачевного будущего.
Все закончилось тем, чем должно было закончиться – осколками разбитого стекла под подоконником. Терпение шурупа лопнуло, он расшатался настолько, что никакие физические силы не смогли удержать его в пазу, и он, как и его собрат, отправился на поиски лучшей доли. «Ну, и бог с ним, - подумал я. – Никогда не поздно, что-либо менять в жизни. Желаю тебе найти хозяина, достойного твоего усердия и трудолюбия».
Теперь надо что-то делать с отвалившейся рамой и кучей стекла на полу кухни. «Столько проблем только из того, что этому ржавому разболтышу не захотелось потерпеть еще чуть-чуть. Обидно, ведь столько лет терпел, мог еще денек другой продержаться…».
Раздражение нарастало от того, что несвоевременная проблема выбила меня из моего писательского седла, в котором я прибывал уже несколько дней. Мой Пегас итак застопорился на одном месте. Нет, чтобы быть честным до конца, я признавал, что муза меня покинула, бумага сиротела без гениальных мыслей. Тема «Сбои в работе канализационной системы города» меня не вдохновляла, но Филенгер, мой шеф, редактор местной газеты «Огни большого города», никогда не выдавал гонорар авансом. А тут еще этот шуруп…
Я смел осколки стекла на лист со своими неоконченными виршами в адрес канализационных систем. Стеклянный скрежет в мусоропроводе был не последним напоминанием о шурупе.
Я позвонил в дверь соседа слесаря. Я не сразу вспомнил его имя, но как мне казалось, все пожилые слесари обязательно должны быть Петровичами.
- Петрович, ты занят?
- А сосед, заходи, отметим государственный праздник…
Петрович был на волне хмельного возбуждения, и назови я его сейчас Билом Клинтоном, он не заметил бы разницы. Его трубы гудели и требовали напора. Я не мог составить ему компанию, так как расположение Филенгера было сейчас весомее. Мне пришлось отказаться от приглашения и объяснить проблему с форточкой.
Нет слов, чтобы описать чувство гордости за своего соседа, которое охватило меня, когда он, мой хмельной Петрович, опершись о дверной косяк, с видом хирурга, от которого зависит жизнь пациента, вынес вердикт.
- Нужен шуруп. Мне не жалко, но мои все закончились. Давай поставлю пока на старый. Не сомневайся, лет сто еще прохлопает твоя форточка. Отвечаю.
Профессионал, одним словом. На том и порешили – поставить раму на старый шуруп, но начать работу завтра с утра.
Я вернулся к себе. Вид окна вызывал во мне отвращение. Захотелось хлопнуть кухонной дверью, чтобы все само как-нибудь рассосалось. И я был почти готов оставить все как есть, бог с ними со всеми - и с шурупом, и с форточкой, и с Петровичем-профессионалом…
Но пасмурное небо за окном надулось. Синоптики весь день вещали о надвигающихся буре, грозе и проливном дожде. Может, на время природных катаклизм вставить в проем форточки подушку. Но, как известно, нет ничего вечного в этом мире, чем временные конструкции и постройки. И потом, придется отвечать всем любопытным и сердобольным соседкам на вопрос: «Что у вас случилось, Алексей?». Перспектива поучений и сочувствий не радовала. Взвесив все «за» и «против», я принял окончательное решение, спуститься во двор и поискать под окном этот злосчастный шуруп.
Темнело. Улица готовилась к дождю. Воздух пропитался влагой. Вокруг не было ни души, и только ленивые коты нежились на прохладных трубах. Я остановился под козырьком подъезда. Необходимо было рассчитать траекторию падения шурупа, чтобы максимально ограничить территорию поиска. После сложных математических расчетов, я приступил к поиску. Трава в палисаднике была густой, влажной и колола щиколотки. Я присел на корточки стал раздвигать заросли травы у корней. Не знаю, как долго я находился в таком положении. Но успел вызвать интерес у соседки с первого этажа. Она прокричала в открытую форточку «Что потеряли, Алешенька?»
- Что потерялось, обязательно найдется, Галина Ивановна!- Ответил я.
Она заняла пост наблюдателя – оперлась ладонями о подбородок и устроилась удобнее на подоконнике под красной геранью.
И что у меня за привычка по любому поводу разводить философию. Сказал бы просто «Ищу шуруп». Так нет же, своим ответом я возбудил в ней такое любопытство, что она отказалась от просмотра сериала и настроилась на историю, о которой будет судачить с соседками дня три. Нет, все-таки, я настоящий писатель! Но сейчас гений не пишет, а ищет шуруп. Вот такая простая философия.
Моя голова наполнялась мыслями, а руки делали дело. Спустя некоторое время вместо ребристой поверхности мои пальцы нащупали что-то гладкое и выпуклое. Я представил, что это золотой кулон, который сорвался с цепочки легкомысленной дамы. На крайний случай платиновая запонка с рукава настойчивого ухажера. Мое воображение закипело от прилива вдохновения. А зря… В таком состоянии опасно находить вещи, воспоминания о которых вызывают желание напиться…
Этот выпуклый и гладкий предмет оказался стразом из огромной броши. Эту брошь, я узнал бы из тысячи безделушек, которые дарят романтики своим возлюбленным. И этот осколок цветного стекла сейчас сыграл роль проводника в мир, из которого я сбежал полтора года назад. Эта выпавшая страза из ее броши стала монетой для оплаты в те дали, в которые я не желал бы возвращаться ни за что и никогда.
Болезнь прошла спустя полтора года и имя этой болезни Офелия. Нет, ее звали Алена, а не Офелия. Это я дал ей такое имя, как только распознал ее сущность. Она ничего и не скрывала от меня. И я понял, что она должна носить имя Офелия, так как она безумна. Она безумна от любви к жизни, безумна от бесстыдства в этой любви. Она безумная расточительница моих принципов и счетов, по которым мне приходилось платить, забывая о природной гордости и мужской чести…
Я вернулся в квартиру. Кухня приветствовала меня сквозняком, кухонная дверь язвительным скрипом. Я достал из холодильника бутылку водки. Зубами сорвал акцизную этикетку и таким же отчаянным рывком крышку. Выпил несколько глотков. Остановился. Почувствовал горечь во рту и сделал еще несколько глотков. «Эх, накрылась моя статья о канализации», подумал я и безвольно осел на табурет. Желание забыться не проходило. Я налил водки в чайную кружку и стал пить маленькими глотками, представляя, что пью коньяк. Хотелось пьянеть без суеты и спешки. Наверное, я уснул.


Я пришел в себя, когда услышал странный звук над ухом. Будто кто-то катал по столу железный предмет. Я поднял голову с локтей и увидел Алену. Она сидела напротив меня, слегка касаясь спинки стула, с острой коленкой над столом. Кистью водила по столу, выпуская из-под ладони отвратительный звук железного скрежета.
-Вот, возьми свой дурацкий шуруп. Когда же ты научишься работать руками так же гениально, как головой? Мама была права – у тебя руки растут не оттуда.
- Откуда не оттуда?
-Не злись,- Алена зажала шуруп между средним и указательным пальцами как сигарету. - Курить охота… У тебя есть что-нибудь?
-Нет.
- Не начал еще?
- Нет. И не собираюсь.
Алена положила шуруп на край стола и щелчком задала ему инерцию движения в мою сторону. Шуруп с противным грохотом прокатился по столу и упал в мои ладони. Она встала и потянулась к кухонным шкафчикам на стене.
-Где-то здесь я оставляла заначку… Как чувствовала, что еще увидимся.
-А без дыма никак нельзя?
- Нет, нельзя. Так, так, значит в мое отсутствие на эту территорию не ступила ни одна женская нога, то есть ни одна женская ладонь не касалась этой пылищи… Ну вот они, лежат и молчат. Дождались-таки своего смертного часа.
Алена села напротив и чиркнула спичкой. Дым обволакивал ее с головы до пят, но не растворялся в воздухе, а зависал над ее головой облаком. Облако увеличивалось в размере и через минуту все помещение наполнилось дымом. Не спасали ни тяга над газовой плитой, ни отверстие в оконном проеме.
- Ты забыла, что у меня астма? Хватит дымить.
Я требовал грубо. Так грубо, как может требовать мужчина, не желающий вызвать жалость к себе. Но об этом можно было бы и не беспокоиться. На сочувствие с ее стороны я перестал рассчитывать, когда понял, чем она отличалась от женщин ее возраста. Женщин взрослых и неодиноких. Она с остервенелым упрямством делала все наоборот, выдавая свое упрямство за жизненную позицию. Когда у Алены было хорошее настроение, все ее капризы казались милыми, безобидными шутками. Когда мы ругались, все ее «деланье наоборот» превращалось в пытку для моего самолюбия. Я готов был задушить ее, только бы положить конец ее безжалостным выходкам.
Но сейчас она не пыталась вступить в противоречивые рассуждения. Она стремительно потушила сигарету. Дым испарился в то же мгновение. Запах табака исчез, как будто его здесь никогда не было.
- Ты не должен был со мной так поступать,… вышвыривать как котенка. Просто вышвырнуть и все. Жестоко поступать так с первой женщиной в своей жизни. Неужели, спустя полтора года, ты не согласишься со мной, что был неправ, что поторопился. Да, ты доказал свою способность к принятию решения. Но не обязательно было воплощать его в жизнь….
Она еще несколько минут тянула заунывную песнь о несправедливом отношении к ней с моей стороны. Я не перебивал, слушал и думал, что, наверное, вот так же пишутся монологи для героинь мыльных опер - на основе жизненного опыта какой-нибудь из статисток, случайно попавшей в съемочный павильон.
- Ты занялась сочинительством? Наверняка, заканчиваешь историю про несчастную любовь и волосатые руки на белоснежной груди. Взяла себе псевдоним? Раскройся. Обязательно куплю с лотка твой первый шедевр…
- Да, я действительно начала писать. (Очень тихо. Почти шепотом). Потому что я хочу разобраться в мотивации поступка любимого человека. (Очень громко. Надрывно и со слезами, конечно). На каком основании мужчина вышвыривает за дверь женщину, любящую его больше жизни? Ты бесчувственная сволочь!
- Ты, Алена, сумасшедшая! – Воздуха почти не осталось. – Ты укладывала в нашу постель всех, кто тебя хотел! Всех, кто тебя не хотел, ты тащила в наш дом! И сейчас у тебя хватает наглости меня обвинять в бесчувственности?!
- Оставь свои литературные обороты, говори, как слышишь, говори как есть: «Я Алексей Свиридов - бесчувственная сволочь!»
- А ты, значит, чувственная сволочь? С чувством избавилась от ребенка…
- Не смей! Мне больно вспоминать об этом. Я заплатила очень высокую цену! Я повторяю, ты бесчувственная сволочь!
Я понял, чего она добивается! Она провоцирует меня на то, чтобы я ее ударил. В дни совместного с ней бытия мысль о «зверском поступке» с моей стороны был ее несбыточной мечтой. С попыткой рукоприкладства ей иногда доводилось сталкиваться, но до мордобоя я никогда не опускался. Все, на что я был способен, так это на резкий взмах руки, которым рассекал воздух над ее головой. И все. Сейчас Алене и этого хватило бы, для того, чтобы выставить себя жертвой. И тогда она могла бы рассчитывать на жалость к себе. И как только бы я проявил слабость, поддавшись состраданию, она всеми правдами и неправдами начала бы вызывать во мне желание ее утешать, жалеть, ласкать и приголубливать.
Но моя воля была в броне. Теперь-то я не поддамся всем ее хитростям. А сил на самооборону не осталось. Все они были потрачены на зализывание ран, которые появились, как только я сбросил рога.
- Неправда, у тебя никогда не было рогов. Поверь мне, только ты был моей опорой и надежным плечом….
Пока Алена фонтанировала эпитетами в честь моих человеческих качеств, я успел подумать о нашей с ней духовной связи и о способности слышать мысли друг друга. Сейчас, она как будто бы влезала в мой мозг и считывала все мысли.
- Никаких преувеличений, милый, на счет твоих человеческих достоинств. Я говорю о том, о чем сама знаю …
Мое озлобление росло. Теперь я чувствовал ее присутствие в каждой клетке тела. Теперь я должен запретить себе думать в ее присутствии?
- Боже упаси! Думай, дорогой мой, единственный, думай при мне. Я не собираюсь вползать в тебя, я просто хочу, чтобы ты понял, как я тебя люблю… Понял и вернул меня обратно.
- Этого никогда не будет…
Алена взмахнула рукой, потом другой и замерла в позе кающейся Магдалины.
- Я всегда считала, что мы с тобой необыкновенная пара. Ты мой Мастер, я твоя Маргарита.
- Нет, Алена, ты не Маргарита, я не Мастер…Уходи. Я устал от твоей болтовни.
- Значит, ты не пишешь свой роман? Я пришла помочь тебе. Хочу быть твоей музой, как раньше, помнишь?
-Не помню…
-Я очень хочу тебе помочь, чтобы ты оценил мой поступок и пожалел о своем…
Я видел, что Алена начала впадать в безумие. Пора было заканчивать все эти бесполезные разговоры и небезопасные жестикуляции. Я знал, чтобы ее остановить, я должен ее озадачить, о чем-то попросить.
- Хорошо, можешь остаться ненадолго. Мне необходима твоя помощь. Я работаю над статьей о канализационных системах города. Застопорился на месте…
-Нет вдохновения… Я помню твое мучительное состояние…
-Можешь подбросить пару идеек, завернуть их в красивую обертку. Если Филенгеру понравится, поделюсь с тобой гонораром.
- Он мне абсолютно не понадобится… - Алена придвинула стул ближе, выпрямилась как струна. Я положил на стол лист с неоконченной статьей и ручку, и вышел из кухни. Я зашел в спальню, задвинул щеколду на двери, разделся и лег в постель. Я был здоров, и сон пришел ко мне без приглашения. Мне было наплевать, что Алене придется натягивать плащ без моей помощи, никакой жалости к ее беспомощности не возникло. Я окончательно выздоровел, и дверь была на щеколде.


Когда я проснулся, за окном уже кипела привычная жизнь - грохотал по рельсам трамвай, дворничиха шуршала метлой под окнами, истошно вопили малыши, которых тащили в детский сад, как ягнят на закланье. Я любил утро. Я чувствовал его вкус. Смаковал и растягивал удовольствие от встречи с новым днем. Но так было не всегда. Я научился этому после того, как остался один.
После разрыва с Аленой испарилась необходимость срываться с постели в непонятное время и бежать неизвестно куда, чтобы спасать ее заблудшую душу или еще чью-нибудь заблудшую душу, или просто душу ее очередного воздыхателя. Теперь все заботы и переживания остались в прошлом. Ушли сразу после того, как только я собрал ее вещи и выставил их за дверь. Петровичу пришлось попотеть над новым дверным замком. Я же не поленился и совершил обряд прощания с прошлым. Для этого сходил на городской пруд и выбросил ключ от прежнего замка.
Я помню, что, стоя на мосту, чувствовал прилив творческой энергии и записывал на лотерейном билете все, что лезло в голову. Около года назад Алена выбрала этот лотерейный билет специально для меня. Мы зашли на почту, чтобы отправить телеграмму какому-то Сергею, которому было плохо именно сейчас, и он был на грани свершения глупости, которая привела бы его к трагическому финалу. Бред, чушь, обидно!
Я заплатил за телеграмму с текстом во весь бланк. Алена попросила второй, но ей, слава богу, отказали. Я оплатил уведомление о доставке телеграммы адресату лично в руки. Алена стала требовать, чтобы ей уведомления не приносили на указанный адрес, так как ее там все равно не будет, а позвонили по номеру. Такой услуги телеграф не оказывал, но после ее душевных объяснений, приемщица телеграмм пошла навстречу и пообещала оказать такую услугу, если начальница почты даст свое письменное разрешение. «Но услуга будет стоить в пять раз больше, чем телеграмма и уведомление о ней». «Не проблема!»
Ей никто и никогда ни в чем не отказывал, почему-то. И почему начальница телеграфа, кивая головой в такт всхлипываниям Алены на своей груди, согласилась сделать исключение и дала письменное разрешение, до сей поры осталось для меня загадкой. Я заплатил начальнице за сочувствие. В знак благодарности за мою щедрость, Алена попросила у начальницы лотерейный билет. Та пообещала, что билет обязательно окажется выигрышным.
«Вы, что, дорогая Светлана Пантелеевна?!!! Какой выигрыш? Он и так выиграл самый ценный приз в своей жизни – меня!» Пришлось оставить чаевые и за лотерейный билет.
И вот, стоя на мосту над прудом, я все понял. Понял, как противно терпеть унижения, как болит сердце, душа и тело от коварства любимой женщины. Все мои открытия я записал на лотерейном билете. Я описал их в свойственной мне манере - чувственной и легкой.
Перечитал написанное несколько раз и сделал окончательное открытие – я болен! Я в бреду. И если не остановиться прямо сейчас то, то завтра можно считать себя сумасшедшим. И про манеру свою я тоже все понял – бездарная галиматья психа.
Все, что мне осталось сделать, чтобы не сойти с катушек, так это расстаться со всем навеки – и с ключом, и с лотерейным билетом, и с манерой писать чувственно и легко, и с Аленой. Я завернул ключ в лотерейный билет и бросил бумажный комок в воду. Вот так была одержана победа в семилетней войне с женщиной за право быть счастливым. Моим трофеем оказалось время для собственной жизни!
День мой теперь начинался с чашки кофе, звонка в редакцию, утренних процедур, двух-трех строчек в записную книжку и толчеи в трамвае. И здравствуй новый день!
Я встал с постели. Голова кружилась и на уши давила звенящая тяжесть. Надо бы постучаться к Петровичу, разжиться рассольчиком. Я дернул дверь спальни. Дверь оказалась заперта. Стало немного стыдно за вчерашнее бегство от Алены. Я вошел в кухню. Стол был пуст и немного влажен, блестел как бок начищенного самовара. Чайная кружка, которая играла вчера роль коньячной рюмки, стояла на полке и так же блестела начищенным боком, годовалых следов от чая на стенках – как не бывало. Плита, кухонные шкафы, пол, посуда – все сверкало свежестью. Ветер шелестел накрахмаленными занавесками, и улица приветствовала меня привычными звуками через распахнутую форточку. От развалившейся рамы не осталось и следа. На ее месте стояла новая со стеклом. По стенам кухни прыгали солнечные зайчики. «Ну вот, Алена, можешь, когда хочешь пустить пыль в глаза и прикинуться идеальной хозяйкой».
И все-таки хорошо, что я запер дверь в спальню… В голове опять звякнуло, в желудке булькнуло, тяжесть в ушах усилилась. Может, попробовать опохмелиться, в знак протеста всем канализационным системам города. Только бы Петрович был дома.
Я шел по коридору и старался смотреть прямо перед собой, и только я бросил мимолетный взгляд на телефон, он тут же зазвонил. Я расценил это как предательство друга. С нескончаемой трелью бороться было бесполезно, пришлось снять трубку.
- Алексей Дмитриевич! Вы еще дома?! Почему вас нет на рабочем месте?! Совсем страх потеряли?!
-Буду через сорок минут…
-Да, ладно, Леха, можешь не торопиться. Это я так ору, для устрашения, соблюдаю имидж начальника. Ты герой дня сегодня. Читай свою статью на первой полосе. Газета уже во всех точках… Эх, Леха, ты молодчина превзошел самого себя! Мы взорвем город его же фекалиями! Это бомба, поверь мне! Общую победу надо отметить. Даю тебе отгул за подвиг. Встретимся вечером и все обсудим. Жду тебя в семь, на нашем месте. Только не звезди!
Голос исчез, в трубке остались короткие гудки, а я остался в полном недоумении. Я вернулся на кухню, на столе статьи не было, пробежался по коридору, заглянул во все углы и пошарил по всем полкам – статья исчезла.
Так, все ясно. Алена решила подсуетиться и передать статью Филенгеру. Кто ее просил. Статья была препаршивая, во- первых, не окончена, во-вторых, без общей концепции, с идеями, размазанными как каша по тарелке. Вот сумасшедшая…
Я сел на табуретку возле телефона и решил, что надо успокоиться и что-то предпринять. Я набрал номер секретарши Филенгера.
«Редакция газеты «Огни большого города». Приемная главного редактора. Слушаю вас»,- промяукала трубка.
- Танечка, это Свиридов.
-Ой, Алексей Дмитриевич, поздравляю вас. Сегодня только о вашей статье и разговоры. Вы сегодня герой дня.
- Значит, статью передали?
-Да, Алена Ивановна приходила. Но я ее не видела. Тетя Шура на вахте сказала, что Алена Ивановна очень переменилась. Ее сначала никто из наших не узнал. А вот тетя Шура успела чаю с ней попить. А я не успела пообщаться, жаль, мы ведь так дружили…
- Все спасибо, Танечка.
Я задыхался от волнения. «Хорошо бы водки. Благодетельница. Опять вползаешь в меня как гадюка. Нет, ничего у тебя не получиться. Можешь хоть весь подъезд вымыть и ковриками застелить…». Я набрал номер вахты. Долго не отвечали. Потом ответил отдел продаж газовой кампании. Я набрал еще раз, опять какая-то непонятная организация, о существовании которой в городе я даже не догадывался - оптовый склад садового инвентаря. Пришлось взять себя в руки сделать еще попытку. Опять неудача. Парикмахерская.
Отдышался, умылся холодной водой и нашел в тумбочке у зеркала в прихожей городской справочник. Открыл раздел «Информационные издания», редакция газеты «Огни большого города», вахта. Набрал номер. Трубка заскрипела как несмазанная дверь.
-Алло, редакция газеты «Огни большого города», вахта…
- Теть Шура, здравствуйте. Это Алексей Свиридов!
- Алексей Дмитриевич, здравствуйте. Поздравляю вас. Все только и говорят о вашей статье.
- Спасибо, Александра Павловна. Статью вы передавали Филенгеру?
- Да, как только Алена Ивановна мне ее отдала, так я тут же ее положила на стол главного. А ваша Алена Ивановна такая хорошая стала, просто чудо с небес. Я ее не узнала сначала. Вроде ваша Алена Ивановна, а вроде нет… Пусть у вас все наладиться. Всякое в супружеской жизни может произойти, а жить-то надо!
- Спасибо за совет, Александра Павловна. Я вас понял, спасибо.
Давление в моей голове поднялось настолько, что я ее уже не чувствовал. Я не мог понять, что же со мной происходит. То ли это была злость, то ли радость. Но я решил не поддаваться эмоциям.
«Нет, дорогая, я к тебе никогда не вернусь, даже если ты полетишь ради меня на луну. А почему, собственно, я должен возвращаться. Я тебе ничего не должен. И обратно я тебя не верну. Не дождешься…»
Упиваясь внутренним монологом, я закончил утренние процедуры, оделся и вышел на улицу. Начинался день, новый день, солнечный и приветливый. Я успокоился. Осталась тихая, чуть сопливая радость. Я радовался этому дню, потому что знал, что никогда не впущу ее в мой день, в мой мир, в мою жизнь.

Я шел по тротуару к трамвайной остановке. На пути встретился газетный киоск.
- «Огни большого города», пожалуйста.
-Закончились,- киоскерша виновато улыбнулась.- Но к обеду подвезут еще партию. Я могу отложить для вас, если вы точно хотите купить?
-Нет, спасибо, не беспокойтесь. Я куплю в соседнем киоске.
-А там тоже «Огней» нет. Только что подходил мужчина, спрашивал. И что там такого написали… Не успела посмотреть. Всю партию продала…
-Не беспокойтесь…
Я сел в трамвай, но сошел на следующей остановке. Решил, что лучше пройтись пешком, поразмыслить над неожиданным успехом. Я улыбался прохожим, они улыбались мне. Я был уверен, что все они прочли свежий номер «Огней» и благодарны мне за героический поступок. В чем суть подвига я пока не понял. Но тем сладостнее было мое томление в ожидании почестей и наград со стороны общественности.
Я шел по улице и город, в котором я прожил восемь лет, город, который я никогда не любил и считал своим временным пристанищем, этот город теперь не казался мне таким уж убогим. Пыльный тротуар улицы, затертые фасады домов дореволюционной эпохи, серые бесформенные вязы вдоль тротуара и пожилые люди с авоськами – все в эти минуты показались мне приветливыми и родными. Я смотрел по сторонам и как ребенок приходил в восторг от всего, что попадалось в поле зрения, от всего, что раньше мне казалось скудным и уродливым. Как будто город развернулся ко мне другим боком и сам ожил от моего внимания, которого я ему никогда не оказывал.
Меня окликнули по имени отчеству. Я обернулся.
Ко мне навстречу с распростертыми объятиями бежал Игорь Сорокин, тоже журналист, фотограф и так далее. Универсальный специалист с кучей профессиональных навыков в различных областях. Он отличался заносчивостью. Со мной держался снобом. Я был старше его лет на шесть, но этот факт не прибавлял мне авторитета в его глазах. Он считал меня хлюпиком и бездарностью. И эти качества моей натуры определяли его ко мне отношение – снисходительно-разнузданное.
Увидев его, я не выразил ни радости, ни огорчения. Просто увидел и все! Насторожило его ко мне обращение «Алексей Дмитриевич».
-Ну, вы даете, Алексей Дмитриевич!- Он подошел ко мне и готов был заключить меня в свои объятия. Я не позволил, сделав шаг назад.
-Да, ладно, Леха, не обижайся. Я тогда сказал о тебе, не подумав. Я же молодой, горячий, о будущем не думаю. А ты молодчина! Молчал, молчал. Все про птичек, да про ромашки на городской клумбе. А тут такой выстрел.
«Неисправимый сноб, но смелый. За это его и уважают…»- думал я и смотрел ему прямо в глаза.
-Леха, а давай это дело отметим. Давай мировую, а? Ну, за наше журналистское братство.
Я упорно молчал. И мое молчание он принял за согласие. Схватил меня за локоть и потащил в кафе, возле которого мы встретились. Я вспомнил, что не завтракал, что хорошо бы чем-нибудь набить желудок, чтобы унять внутреннюю дрожь, прилипшую ко мне с утра. Я простил. И кто бы ни простил, если тебя угощают в знак восхищения твоим героическим поступком.
Я заказал себе двойную порцию картошки с мясом. Салаты я выбирал по названиям и выбрал салат «Цезарь», потому что чувствовал себя хозяином положения и салат «Белая роза», чтобы оставаться снисходительным к причудам моего заносчивого собеседника. Две чашки кофе и три пирожка с повидлом попросил подать горячими.
-Вот, милочка, гордись. Ты обслуживаешь Алексея Дмитриевича Свиридова. Если хорошо поработаешь, он оставит на твоей ладошке автограф. Знаешь, что такое автограф?... Эх, да ничего вы тут не знаете…
Молоденькая официантка демонстративно отвернулась от Сорокина. Она все время смотрела на меня, смотрела как на киноартиста, восхищенно и трепетно. Не смотрела она только тогда, когда пыталась вспомнить ингредиенты салатов. Она щурилась и морщила нос. Такая смешная и добрая девушка. Мы защебетали с ней как птички на ветке. Но нас щебет был прерван хамским вопросом Сорокина.
-А что девушка будет пить?
- Мы с клиентами не выпиваем.
-Ну, тогда принеси нам бутылку коньяка, нет, две бутылки. Давай работай, милая…
-Вы еще заказ не сделали?- Девушка не удостоила его взглядом, она задала вопрос через плечо, не поворачивая головы в сторону Сорокина. Сорокин обиделся и повел себя еще разнузданнее.
- Мне тоже самое. Коньяк сейчас неси!
С первой бутылкой коньяка мы не церемонились и пили коньяк как водку – залпом, закусывая черным хлебом и салатами. Со второй обходились с почтением. Пили глотками, смаковали вкус и пытались почувствовать терпкость на верхнем небе и аромат внутри коньячного бокала. Наверное, мы добились бы этих ощущений, если бы не запах жареной картошки и масла, на котором ее жарили…
Сорокин ел шумно, барабаня вилкой по тарелке. Почти не пережевывая пищи, куски мяса валились изо рта. Он подхватывал их, то вилкой, то пальцами. И много говорил. То есть делал несколько дел одновременно – пил, ел, говорил и пытался глубоко мыслить. «Не Цезарь»- снисходительно подумал я о нем, когда он промахнулся вилкой, не попав в рот. Жирный след от мяса на рубашке и лоснящийся подбородок – вот и весь Сорокин.
-Говорят, твоя бывшая приходила в редакцию… (Я даже не напрягся). Такую фифочку из себя состроила. Боже ты мой, ангел с небес. Я был на твоей стороне тогда. Ну, что я мог сделать… Она выбрала его, а он мне все-таки друг, Чечню прошли… И если бы ты попросил набить ему морду, то я никогда бы этого не сделал.
- Да, ладно, все в прошлом, я зла не держу. Ты совсем был не при делах.
Сорокин действительно был ни причем. Он бегал по городу и сплетничал обо мне и Алене с каждым, кто называл его своим другом. Зарабатывал авторитет в глазах наших общих знакомых тем, что как сорока разносил новости и еще имел наглость высказывать свое мнение на счет наших с Аленой отношений. А его статей из Чечни никто никогда не читал, потому что их не брала ни одна даже самая захудалая газета. Свой вес он почувствовал тогда, когда одно столичное издание опубликовало его снимки боевых действий на реке Нетхой под Катыр-юртом. Фото получились классные. Но у меня и тогда, и сейчас остаются сомнения на счет его причастности к этим снимкам. Сорокин был трусом, ну и бог с ним. Сейчас ему можно было быть благодарным за то, что он меня накормил, и я остался почти трезв.
- Давай, Сорокин, до встречи!
Мы пожали друг другу руки, и он затрусил в ту сторону, откуда пришел своей идиотской походкой, изображая вселенскую востребованость и неотложную занятость. Я посмотрел ему вслед только потому, что смотреть было некуда.
День наполнялся духотой. Прохожих на улице не наблюдалось. Молоденькая официантка убирала со стола и смотрела на меня как на киноартиста. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы побороть свою робость. Она оставила поднос на соседнем столике, поправила белый чепчик на затылке и подошла ко мне, робко перебирая страничками блокнота. Она волновалась, было забавно чувствовать себя звездой и наблюдать за волнением поклонницы.
-Ваш друг сказал, что вы знаменитость. Напишите свой автограф, пожалуйста. Когда я услышу о вас по телевизору, буду гордиться.
Я усмехнулся.
-Нет, правда...
-Как ваше имя, богиня общепита?
-Алена.
-Ну что ж, Алена, давайте ваш блокнот.
Теперь главное без философских назиданий. «Милой Алене от самого прожорливого посетителя. Роспись».
-Фамилию непонятно написали…
Я написал свою фамилию понятно. Вернул ей блокнот и чмокнул ее в пунцовую щеку. Все. Пора куда-нибудь себя деть.


Коньячный хмель медленно испарялся через капилляры. Становилось душно и хотелось в тень. Я перешел улицу. На другой стороне вязы были высажены плотнее друг к другу, и поэтому тень от них была гуще. Прохлады под кронами вязов не было, но спрятаться от палящего солнца можно.
Я подумал, что не надо было выбрасывать шляпу, которую мне подарила Алена в тот день, когда издатель из Москвы позвонил и поздравил меня. Он пообещал, что обязательно возьмется за меня, что горд возможностью зажечь новую звезду на литературном небосклоне России. Никак не меньше. Но прошло уже два года. А звезду так и не зажигали. Рукопись пылилась на полках редакции. Издатель пенял на кризис в мировой экономике, а потом и вовсе стал избегать моих звонков. Секретарша ссылалась на неотложные дела шефа, отправляла его в длительные, а потом и бессрочные, командировки. Надежд на издание книги не осталось. А шляпу я так ни разу и не одел. А когда мы расстались с Аленой, я отвез шляпу в деревню и подарил местному пастуху. Но он в ней тоже ни разу не вышел.
-Степаныч, почему без шляпы?
-А как потеряю? Берегу!
Да шикарная была шляпа.
В витрине магазина часы показывали четверть четвертого. У меня было время до встречи с Филенгером, можно спрятаться ото всех и подумать над развалившейся форточкой, шурупом, статьей и официанткой по имени Алена. Факт совпавшего имени меня никак не настораживал и тем более не напугал. Никакой это не знак, не роковое совпадение и не судьбоносная случайность. Алены не было в моих раздумьях. Я радовался, что мог признать окончательное выздоровление и не прописывать себе никаких микстур, запоев, бессмысленных диалогов с самим собой. Я не нуждался больше в лечении. Диагноз «отверженный влюбленный идиот» снят окончательно.
Я решил пойти к пруду в городской парк, расслабиться у воды, посплетничать со старичками, сыграть партию другую в шахматы с гроссмейстерами - самоучками. А потом заглянуть в художественную галерею, где выставляются местные художники.
По пути мне попалась парочка киосков, но «Огней» в них тоже не оказалось.
Я сел на лавочку у пруда. Осмотрелся. В тенистых ивах прятались шахматисты за шахматными столами, пенсионеры с внуками и бездомные животные – ласковые кошки и унылые собаки.
Я встал и пошел к столам. Но вдруг тишину парка разорвал свист притормозившей машины, с обратной стороны пруда. Этот звук привлек мое внимание, шахматисты невозмутимо двигали фигуры по полям.
Это была милицейская машина. Из машины вышли два милиционера с дубинками и кобурами на ремнях. Они подошли к кустам у воды, приосанились, сдвинули фуражки на затылки и скрылись в зарослях кустарника. Ветки затрещали. А через несколько секунд из-за зарослей показались их согнутые спины. Стражи порядка держали за ноги пьяного забулдыгу и волоком тащили его по кочкам. Человек был сильно пьян, но ему не было больно, потому, что он истошно, с надрывом пел «Марсельезу». В его пении было столько протеста, что я тут же представил его дальних родственников-революционеров, переворачивающихся в гробах. Бедолагу ударили пару раз дубинкой, но не для того, чтобы нанести телесные повреждения, а для того, чтобы он заткнулся. Он замолчал, но на мгновение, болевой шок прошел и он осыпал обидчиков такой нецензурной бранью, что теперь я представил, как ему рукоплещет братва с зоны.
В распоясавшемся дебошире я узнал Петровича! Я, конечно, кинулся его спасать.
-Извините. Я знаю этого человека. Это мой сосед. Давайте я отвезу его домой. Со мной он пойдет.
Петрович упирался всеми частями тела и никак не хотел влезать в машину. Доблесть и отвага стражей порядка зашкаливала. Они усердно стучали по спине Петровича дубинками. Он прекратил песнь узника, он обмяк. Его безропотное тело закинули в кабину.
-Ваше имя, гражданин?- обратился ко мне один из милиционеров, тот, что был меньше ростом.
-Свиридов Алексей Дмитриевич.
-Проедемся с нами.
-Но…
-В машину!
Грубость бравого служаки меня насторожила. Я понимал, что работа у него такая - быть хамом и грубияном. Пришлось ехать. Машина скрылась с места преступления с тем же шумом, с каким подъехала. Как только мы выехали на главную дорогу, водитель включил сирену. Прохожие стали шарахаться, а водители машин уступать дорогу.
Я расслабился и представил себя мэром города. На перекрестке мы притормозили и пропустили вперед такую же дико орущую машину. Эскорт продолжил движение. И я повысил себя до губернатора области. Вот каково оно - быть в центре спецпроезда! Сплошное удовольствие.
Все закончилось так же быстро, как и началось. Не прошло и трех минут, процессия въехала во двор УВД и торжественно остановилась у входа с обратной стороны здания. Успокоившегося Петровича поволокли в здание. Такая же бесцеремонность ждала забулдыгу из первой машины. Я не стал приветствовать Петровича только потому, что ему было бы трудно меня опознать – Петрович был сильно во хмелю. И я сидел и ждал дальнейших указаний.
- Выходите, гражданин. Пройдемте.
Я вышел и пошел за капитаном. Рубашка его была мокрая от пота и прилипла к спине. От этого он передергивался, и кобура била его по бедру. Мы вошли в здание, где было немного прохладнее, чем на улице.
-Стоять. Лицом к стене. – Услышал я за спиной и подчинился.
Категория: Рассказы Автор: Саша Чайка нравится 0   Дата: 10:12:2011


Председатель ОЛРС А.Любченко г.Москва; уч.секретарь С.Гаврилович г.Гродно; лит.редактор-корректор Я.Курилова г.Севастополь; модераторы И.Дадаев г.Грозный, Н.Агафонова г.Москва; админ. сайта А.Вдовиченко. Первый уч.секретарь воссозданного ОЛРС Клеймёнова Р.Н. (1940-2011).

Проект является авторизированным сайтом Общества любителей русской словесности. Тел. +7 495 999-99-33; WhatsApp +7 926 111-11-11; 9999933@mail.ru. Конкурс вконтакте. Сайты региональной общественной организации ОЛРС: krovinka.ru, malek.ru, sverhu.ru