Хочу выразить благодарность Андрею Николаевичу Кочергину за его семинары и книги, вдохновившие меня на написание этого рассказа. Николаю Александровичу Шеменьову за его тренировки, которые воспитывают не только тело, но и дух. Жене за ее поддержку. Родителям, благодаря которым я существую таким, какой есть. И людям, чьи жизни взяты за основу этого рассказа
1238
Он задумчиво смотрел на закат, окрасивший небо в багрово-красные тона. Огненное свечение пронизывало кроны деревьев и, достигнув перистых облаков, растворялось в ночном небе. Деревня готовилась ко сну, погружаясь в пучину спокойствия и умиротворения. Соседи уже загоняли скот по дворам, а собаки с видом опытных сторожей контролировали процесс. Утих щебет последнего соловья, когда молодой юноша наконец решился перелезть через забор, отделявший родительский дом от зарослей кустарника. Продираясь через дебри сорняков и колючек, он уже представлял себе скорую встречу с Любимой. Представлял настолько ярко, что совсем не обращал внимания на ссадины и царапины, которые оставляли на нем жестокие ветки терновника. Вот она – долгожданная щель в частоколе, скрытая от посторонних глаз густой листвой. Ярослав с восхищением оглядел огромный деревянный терем, открывшийся его взору. Издалека он напоминал какую-то сказочную избушку, но вблизи имел воистину величественный вид. На балконе второго этажа появился женский силуэт, освещенный небольшой лампадкой.
-Кто здесь? Это ты, Слава? – спросил робкий девичий голос
-Да, милая. Выходи в сад. Я очень сильно по тебе соскучился!
-Не могу, меня батюшка в комнате закрыл. Ругается сильно
-Как закрыл? За что?
-Тшшш…. Он может нас услышать. Приходи завтра на пастбище, я все расскажу
-Но как же…
-Папа идет! Уходи, быстрее
-Хорошо. До встречи, любимая!
Разочарованный Ярослав растворился в кустах, а девушка еще долго стояла с лампадкой, думая о нем.
***
Утро выдалось пасмурным и дождливым, но плохая погода не отменяла бытовых дел. Собрав всю свою волю в кулак, Слава взял топор и отправился на телеге в лес по дрова. Делянка находилась глубоко в чаще – по каким-то своим соображениям Князь запретил вырубку близлежащих деревьев. Кроны над головой неумолимо сгущались, закрывая собой пасмурное небо. Но в этом был один большой плюс, ради которого можно было потерпеть полумрак - листва служила своеобразной защитой от дождя, а значит, не придется возиться с мокрой древесиной. Вот и первые пеньки - возле них обычно оставляют повозку с конем. Трава вокруг пестрила разномастными грибами, которые, благодаря сырости, дали волю своему росту. Ярослав со свойственной молодому возрасту удалью валил березы, попутно разрубая их на поленья и складывая в телегу. Ему очень хотелось успеть на пастбище к любимой, но чувство ответственности не давало халтурить. Матери нужны дрова, чтобы еду готовить, Батя вечером будет баню топить, да и спать на теплой печи гораздо приятнее, чем на холодной. Вдруг кому-то не хватит? Нет уж, раз взялся за работу – делай ее качественно и с душой. Трудно сказать, сколько прошло времени, когда повозка наконец наполнилась до краев белыми поленьями. Отведав лесной земляники, Слава отправился в сторону деревни. Еще издали он заметил красное зарево совсем не похожее на закат. Дурное предчувствие сковало сердце и заставило ускорить шаг. По мере приближения картина становилась все ужаснее и ужаснее. Деревянные дома, охваченные пламенем, беззащитно догорали на фоне вечернего неба. Ярослав, оставив повозку на поляне, со всех ног бросился к своему дому, то и дело запинаясь о кровавые тела односельчан. Не в силах сдерживать слезы он расплакался, подбегая к знакомой с детства дороге. Около ворот лежал отец, сжимая в руках меч. Кровь сочилась по его спине, окрашивая траву красным цветом, но жизнь еще теплилась в голубых глазах. Сын упал рядом на колени, склонив голову к груди.
-Как же так, папа? Как же так?
-Басурмане… Забрали… Женщин… Мы стояли… До последнего…
-Матушка жива? Они не убили ее?
-Все женщины… И дети… У них…
-Я спасу их отец! Клянусь, что спасу! Отец? Отец!
Глаза старика медленно закатились и он, издав последний хрип, погрузился в вечный сон. Убитый горем юноша сидел рядом с телом самого родного ему человека, молясь и целуя уже остывший лоб.
Конь недовольно фыркал, но бежал что есть сил. Бежал, подгоняемый Ярославом, чьи зеленые глаза выражали тотальную решимость и желание идти до конца. Соседний хутор с каждым ударом копыт о землю становился все ближе, а силуэты жителей четче. Они заметили всадника и с нескрываемым любопытством смотрели на движущееся в их сторону облако пыли. Здешние дома были самыми красивыми в округе, но Слава думал совсем о другом. Миновав зевак около пастбища, он проскакал на главную площадь. Около колодца окруженный толпой народа стоял Князь с обеспокоенным выражением лица.
«…прискорбными делами. Так восстанем же, братья! И пусть враги наши умоются кровью своею нечистою! Пусть вкусят слезы и боль нашу, разделив поле брани с усопшими. Они хотят заполучить наших женщин и наши богатства, но пожнут только смерть и горе. Пожнут в десятки раз больше чем посеяли! Ни перед кем наш народ не встанет на колени, предпочтя смерть в бою презренному существованию рядом с захватчиками. Завтра с первыми лучами солнца мы обрушим гнев праведный на чернь нерусскую! И будут отомщены убитые. И отцы наши будут гордиться нами, а дети будут восхвалять наш подвиг! Сейчас идите же по домам и отдыхайте перед грядущей битвой», - на этих словах Князь закончил свою речь. Ярослав, спешившись, подбежал к нему и, запинаясь, рассказал о своей беде.
-Как тебя кличут, юноша?
-Ярославом
-Слушай, Ярослав. Молод ты еще, но намерения твои достойны уважения. Если не пойдешь с нами, никто тебя не осудит. Но если решение твердо как сталь, и ты готов умереть в бою, милости прошу в мою дружину.
-Для меня будет честью сражаться рядом с вами
-Это ответ настоящего мужчины. Переночуешь у Владимира, - Князь указал рукой на крепкого бородатого воина лет тридцати. – А завтра утром сбор у колодца.
Первый раз в жизни Слава не мог заснуть. В груди было странное ощущение пустоты, а голову переполняли мысли о семье и Любимой. Как она там сейчас? Жива ли? Что басурмане делают с ней и матерью? Самые страшные картины вырисовывались в ответ. Кровать казалась жесткой, подушка неудобной… Все было не так. Но больше всего душу терзал страх. Страх неизвестности и смерти. Он приходит тогда, когда человек остается наедине с самим собой и весь дневной настрой куда-то улетучивается. Ни разу в жизни он так не боялся, как той бессонной ночью.
-КУКАРЕКУ!
Крик петуха с надрывной неизбежностью известил о наступлении утра. Все еще сонные, но готовые к бою вооруженные мужчины со всех сторон подтягивались к назначенному месту. Ярослав, держа в руках отцовский меч, переминался с ноги на ногу. Легкий озноб сотрясал тело, ведь он никогда раньше не держал в руках оружие. И уж тем более не применял его с целью отнять у кого-то жизнь. Только жажда мести и желание спасти возлюбленную заставляли страх немного утихнуть.
-По коням!
И вот уже сотни воинов следуют за Князем по полям и лугам. Здесь были как опытные дружинники, так и обычные русские мужики, которым раньше не доводилось воевать. Вскоре на горизонте замаячил лагерь захватчиков и разноцветные шатры. Застать басурман врасплох не удалось – они как будто с утра готовились к нападению. Целая армия, многократно превышающая по численности отряд Князя, встала полукругом, готовая к бою. В голове Ярослава бешено крутились мысли, но внезапно на смену им пришло необычайное спокойствие. «Чему быть, того не миновать», - подумал он. На пару минут воцарилась гробовая тишина. И воины, издав грозный крик, ринулись в атаку. Татары смеялись, чувствуя свое превосходство, но неожиданная жестокость и напор славян охладили их пыл. Молниеносные взмахи мечей отправляли на землю один десяток врагов за другим, в то время как потери среди Княжеской дружины были минимальны. Слава рвался вперед, но отсутствие опыта давало о себе знать – басурманский меч проткнул ему плечо. В пылу сражения боль не чувствовалась, но правая рука почти потеряла способность двигаться. Быстро переложив оружие в левую руку, он продолжил драться. Захватчики что-то кричали на своем языке, видимо звали подмогу. Но ничто не могло остановить разъяренных славян, которые были готовы отдать жизнь за свой народ и свои земли. Трава и земля приобрели багровый оттенок, а в воздухе смешалась целая гамма разнообразных звуков: от лязга стали до предсмертных криков. Внезапно с неба упал огромный камень, раздавив собой Владимира. Подняв головы вверх, все в ужасе ахнули. Со стороны шатра летело еще несколько камней, запущенных из катапульты. Чтобы быстро маневрировать, дружине пришлось спешиться. Началась паника, но в суете Ярослав успевал рубить головы налево и направо.. Татары бежали из-под зоны обстрела, а отряд Князя, осознав всю безысходность ситуации, шел в сторону шатра, уже не уклоняясь от снарядов и теряя одного воина за другим. Взгляд изподлобья, готовность к смерти и уверенный шаг в сторону врага – вот что представляла собой горстка обреченных людей, идущих под каменным градом. Слава услышал сзади глухой удар и сдавленный вскрик Князя, но не обернулся – ждал своей очереди. До лагеря оставалось около сотни шагов, когда свист в воздухе затих. Навстречу десятку окровавленных смертников вышел Хан со своей свитой. На ломаном русском он вскричал:
«Вы храбро сражаетесь, настоящие воины! Такой дух не сломить. Я отпущу вас и ваших женщин. Но мы все равно останемся здесь». Он подал знак прислуге и из шатра вывели пленных. Ярослава мучило странное чувство, похожее на стыд. С одной стороны они добились своего, но хозяином положения оставались захватчики. В то же время сейчас от него зависела жизнь матери и любимой. Соратники, похоже, находились в аналогичных раздумьях, однако благодарные объятия спасенных решили внутренний спор. Мать причитала, глядя на безжизненно повисшую руку своего сына, а Любимая стояла рядом и тихо плакала.
Тела убитых были с честью похоронены, а возле колодца теперь стояла табличка с именами героев. Сожженная деревня не подлежала восстановлению, так что Слава поселил жену с матерью в дом умершего Владимира. Чуть позже у новой семьи появился ребенок. С темными волосами, карими глазами и массивными скулами. Хороший смышленый мальчик.
1942
В Зигене шли последние дни военного призыва. Срочная мобилизация затронула всех, кто был способен держать в руках оружие. Элитные войска ценились на вес золота, поэтому, учитывая нынешнее положение дел, Рейх нуждался в значительном увеличении числа боевых единиц. Слава богу, женщины и дети не вкалывали круглосуточно на заводах как коммунисты. Именно за их мирную жизнь и шли воевать обычные парни, не имеющие военного образования.
Генриху в том году исполнилось двадцать пять лет, десять из которых он посвятил работе в пекарне. Хлеб – святая пища, и молодой повар знал о ней абсолютно все. В свободное время Генрих занимался рисованием. Все стены его квартиры были увешаны портретами членов семьи. Ему не хотелось воевать, убивать, нести национал-социализм в другие страны, но разве был выбор? Выбора не было и у других жителей Зигена. Громкая связь и радио периодически вещали голосом Геббельса о долге перед нацией и страной, призывая защитить свой народ и свои семьи. А частое повторение, как известно, лучший способ внушения.
Грузовик сильно трясло, отчего солдаты то и дело подскакивали на скамейках, толкая друг друга. Водитель крыл трехэтажным матом русские ухабины, а Генрих, уставившись стеклянным взглядом на дыру в брезентовом навесе, размышлял о том, почему одни люди считают, что имеют право распоряжаться жизнями других людей.
- Es ist kalt!
- Ich habe Hunger!
Сослуживцы были явно не в духе. Приказом Обер-Лейтенанта их отряд отправили в Белёв занять стратегические позиции. Рядом ехало еще несколько машин и мотоциклов. Город был скорее похож на деревню, и не представлял особой опасности – по данным разведки вражеские войска покинули его еще месяц назад, но, на всякий случай, колонну сопровождала эскадрилья самолетов. Крупные хлопья снега, изредка залетающие в кузов, таяли и замерзали, образуя на полу ледяную корку. Под ее слоем виднелись окурки и мелкий мусор, неосмотрительно брошенный предыдущими пассажирами.
Машина замедлила ход и остановилась. Дорога у въезда в город была уничтожена взрывом, поэтому дальше отряд двинулся пешком. Пустынные улицы тянулись жилами между домами, но Генрих знал, что из окон за ними сейчас наблюдают сотни глаз. Русские были запуганы страшными историями о солдатах Рейха, и, признаться честно, большинство из них были правдой. Солдаты выгнали людей из домов, выстроив в шеренгу на главной улице. Испуганные женщины, дети и старики стояли под снегопадом в легкой одежде, сотрясаясь от холода.
-Русские! Нам не нужны ваши смерти! – обратился к деревенским Лейтенант, медленно шагая вдоль дороги. –Мы здесь освобождать вас от коммунистического террора! Вы дать нам жилье и пищу, мы не трогать вас и ваших детей. Verstanden?
Женщины закивали головами, прижимая к себе малышей, а старики молчали, скривив морщинистые лица в презрительной ухмылке.
-Гут, geh mir aus den Augen!
Генрих с тремя бойцами поселился в двухэтажном деревянном доме, а его прежние обитатели были вынуждены ютиться в чулане. Иногда сожители молодого художника приводили девушек с целью поразвлечься, однако он вежливо отказывался принимать в этом участие. Ему хотелось защитить их от изнасилования, прекратить издевательства, но страх стать изгоем сковывал язык и заставлял молча наблюдать за происходящим. В такие дни Ганс обычно говорил, еле сдерживая смех: «Фюрер тоже был художником, но это никак не влияло на его потенцию».
Как-то раз, идя по заснеженной улице, Генрих увидел солдат, заставляющих маленькую девочку бегать босиком по сугробам. На этот раз он не смог промолчать и сделал им замечание. Непристойно ругаясь, они, вернули малышке валенки, и, закурив папиросы, скрылись в конюшне. Художник больше не боялся потерять уважение сослуживцев, пообещав себе, что отныне не станет терпеть несправедливость вокруг.
-Спасибо, дяденька!- услышал Генрих, и в его душе шевельнулись прикрытые мундиром вермахта нежные чувства. Внезапно сзади раздался хриплый мужской голос.
-Ну что, сука немецкая, готов к смерти?
Резкий поворот, рука тянется к маузеру… Пуля пробивает грудь. Падая, Генрих успевает выстрелить в ответ. Худощавый мужчина, скорее всего партизан, замертво падает рядом с ним. На шум из конюшни выбегают садисты и бросаются к лежащему на земле товарищу, который со свистом втягивая воздух, пытается встать на ноги. Двое помогают ему, поддерживая за плечи с обеих сторон, а третий всаживает целую обойму в и без того мертвое тело русского.
-На что уставилась, зови врача, mach schnell!
-Хорошо стреляешь для художника, прямо в сердце. Держись, все будет хорошо.
***
Небольшая настольная лампа служила единственным источником света в палате. Окна были забиты фанерой, и еще бог знает чем, чтобы уберечь драгоценное тепло от крещенских морозов. Генрих лежал на больничной койке и анализировал произошедшее. Он убил человека. Первый раз в жизни. Но не чувствовал никаких эмоций, ни угрызений совести, ни раскаяния… Вообще ничего. Меньше всего ему хотелось быть жестоким и бессердечным, но сейчас он чувствовал себя таким же как все, таким же как его сослуживцы. Маленькая скромная мысль «ты защищался» немного грела душу, но ее было недостаточно.
Молодая девушка лет двадцати принесла стакан воды и таблетку.
-Вот, если захотите обезболивающее.
Генрих поманил ее пальцем. Она осторожно, словно дрессировщик в клетке тигра, сделала несколько шагов вперед. Раненый достал из кармана немецкие монеты и протянул ей.
-Спасибо, не надо
Он усиленно замотал головой, показывая, чтобы она взяла награду. Немного помедлив, девушка взяла деньги и, улыбнувшись, вышла из комнаты. «На войне всякое бывает», - подумалось художнику, и он погрузился в сон.
Прошло несколько недель. Рана почти затянулась и больше не отзывалась болью на каждое движение. За это время в больницу попали еще несколько немцев, так же пострадавших от партизан. Двух так и не удалось спасти - они умерли от потери крови. Местные жители постепенно привыкли к такому образу жизни и спокойно ходили по улицам. Солдаты же, в свою очередь, стали более лояльно к ним относиться, не считая расстрела бунтарей около церкви. Разведка доложила, что в город направляются силы противника, и все были заняты приготовлениями к обороне. Генриху поручили навести порядок на складе оружия, которым служил один из домов. Зайдя внутрь, он обнаружил детей, играющих с деревянными солдатиками поблизости от боеприпасов.
- Geh weg
Дети не понимали и продолжали играть.
- Geh weg, уходить, уходить!
Молодой русский партизан лет двадцати одетый в лохмотья тихо крался между домами. Услышав немецкую речь, он насторожился и прислушался. «Ну, держись фриц», - прошептал парень, выдергивая чеку. Глухой стук железа о дерево заставил Генриха вздрогнуть. В открытую дверь закатилась граната, остановившись между ним и детьми. Времени думать не оставалось, и он рухнул на пол, накрыв своим телом смертоносный кусок металла.
2007
Самая обыкновенная типовая школа: три этажа, потертые кирпичные стены, новомодная система видеонаблюдения и незавершенный «евроремонт». Здесь дети проводят десяток лет своей жизни, учат основы русского языка и математики, естественные науки, встречают первую любовь, друзей, врагов, взрослеют и с гордым видом отмечают последний звонок, иногда пуская на прощание слезу. Внутреннее убранство не отличается особыми изысками, но по праздникам стены украшают воздушные шарики и самодельные стенгазеты. Особое внимание следует уделить комнате охраны. Сюда дети попадают редко, и то по чистой случайности, поэтому, с молчаливого согласия директора, стены обклеены плакатами женщин из мужских журналов, а около шкафчика с одеждой витает неистребимый запах пота. На столе стоит телевизор, днем показывающий видео с камер наблюдения, а по ночам эротику и детективные сериалы. Напротив – протертое десятилетиями кресло, не теряющее, тем не менее, своего удобства, около стены такой же старый диван.
Радик листал «Комсомольскую правду», закинув ноги на стол. Через десять минут начнется перемена, и школьники неуправляемым потоком хлынут в коридор. Снова будут драки, запах дыма в туалетах… И это только первая смена, которая считается более благополучной, чем вторая. А впереди сутки и ночное дежурство с его обходами, старым телевизором и долгожданным сном в удобном кресле.
Галлиулин Радик Насыпович родился в Челябинске начала восьмидесятых годов. Был хулиганистым парнем, часто дрался, и очень любил играть в футбол. После одиннадцатого класса отслужил в ВДВ, устроился охранником в свою старую школу и работал там уже седьмой год. Найти должность посолиднее не пытался, да и зачем ему это? Денег хватает, сильно напрягаться не надо, на личную жизнь время есть. Авторитет у школьников заработал, рассказывая им военные истории и просто байки за жизнь. В общем, размеренная жизнь вполне устраивала молодого татарина.
В коридоре раздался звук глухих ударов и сдавленный стон. Отложив газету, Радик направился к двери. Несколько парней по очереди били своего одноклассника в грудь, предварительно поставив спиной к стене. Увидев охрану, они побежали вверх по лестнице, а потрепанный подросток медленно осел на пол.
-Вставай, - сказал Радик, протягивая руку. – За что они тебя?
-Не знаю…
-Хватит мямлить! Скажи нормально, за что тебя били?
-Я правда не знаю. Они всех бьют.
-Так, понятно. А эти все просто стоят и терпят как ты?
Парень молчал, опустив глаза.
-Эй, заснул что ли? Какого хрена ты позволил им это делать?
-Я не могу ударить живого человека, меня так воспитали.
-Чушь собачья! А мертвого можешь? Прекрати придумывать оправдания своей слабости!
-Они вдвоем напали.
-Всего лишь? Ты хоть попытался защитить себя?
-Нет…
-С тобой будут делать это все, кому не лень, пока ты позволяешь. Думаешь, им хочется быть побитыми? Нет. Если они будут знать, что ты способен драться, что есть вероятность получить синяк, подойдя к тебе, станут ли рисковать? А ты всего лишь тренировочная груша, которую можно бить. Хотя даже она, раскачиваясь, толкает в ответ.
-Вдруг это их только разозлит? Тогда меня еще сильнее побьют.
-Выкинь к черту из головы все мысли, «если», оправдания и прочую дрянь. Просто действуй, защищайся! Ты хоть раз в жизни себе говорил: «Я сделал все, что мог?». Уверен, нет! Зато «подумал все, что мог» - пожалуйста! Мне тебе сопли вытереть? Будь мужчиной! Когда у тебя появится своя семья, кто ее будет защищать? Кто защитит твоих старых родителей? Кто защитит нашу страну, если все в ней будут такими рохлями? Никто не имеет права тебя оскорблять или унижать. Когда ты это поймешь сам, то просто не сможешь допустить иного расклада. И, лежа в луже крови, подумаешь: «Хорошо я тому уроду нос расквасил, мать родная не узнает».
-Хорошо
-Нет, не хорошо! – Радик не унимался. – Займись спортом, не бойся боли! Что твоя боль значит? Тупой обезьяний рефлекс! Душевная боль гораздо омерзительнее. Тебе не мерзко чувствовать себя слабаком и посмешищем? Тебе это нравится, ты мазохист?
-Нет
-Еще раз увижу подобное, лично по зубам дам, понял?
-Понял
Раздался звонок, всюду захлопали двери, выпуская в коридоры учеников.
-Иди
Подросток побежал в сторону кабинета информатики, а охранник вернулся на свой пост.
Во время ночной смены Радик заснул и увидел кошмар, преследующий его долгие годы после гибели старшего брата. Вот он едет в танке, решил вылезти оглядеться. Выстрел из гранатомета, огонь, больница. Практически все тело в ожогах. Мать долго выхаживает его, водит на всякие процедуры. Очередной сеанс лечения в барокамере, врачи уходят на обед, короткое замыкание, искры. Крышку заклинило, внутри огонь. Сын сгорает на глазах у матери, которая видит, как лопаются его глаза, слазит кожа, догорают внутренние органы. Радик с криком проснулся в холодном поту, заново пережив весь ужас утери. После таких случаев начинаешь верить в судьбу, от которой его брату Радифу уйти не удалось.
Утром охранника разбудила смска от Гены с приглашением пойти на день рождения его жены. К слову, в прошлом она была проституткой. Да и сейчас наверняка балуется – думал Радик, но не делился своими мыслями. Он переоделся в джинсовый костюм, отдал ключи другому сторожу, и отправился в гости. Нужный дом находился в пяти минутах ходьбы от школы, если идти напрямую, но напрямую идти совсем не хотелось. Контингент, который будет на празднике, оставлял желать лучшего, а чего еще ждать от шлюхи? Только из-за уважения к бывшему однокласснику отказать было невозможно. Пейзаж школьных окрестностей повергал в уныние обилием бомжей, пустых бутылок и шприцов. А ведь когда то Тракторозаводский район был совсем другим: солнечным, чистым, с цветущими деревьями и кустарниками. Но, то время ушло безвозвратно как детство.
Впереди остановилась маршрутка. Из нее вылез тощий парень лет двадцати, огляделся, и, увидев Радика, натянул на лицо жалостливую мину.
-Браток, извини за беспокойство. Можешь выручить? Двадцатки на пиво не хватает
-Иди работай, щенок, - с раздражением в голосе ответил татарин.
«Щенок» счел разумным промолчать в ответ и удалился в поисках другого «братка».
Из окон первого этажа доносилось: «Запахло весной…» - видимо веселье уже началось. Как в старой прибаутке: «Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро! И там сто грамм! И там сто грамм! Глядишь, и снова утро!».
Примерно к семи вечера гости стали расходиться. Один в стельку пьяный таксист настойчиво предлагал девушкам свои услуги, на что они, похотливо хихикая, предложили ему свои. Радик был единственным трезвым человеком в этой компании - он твердо решил завязать с выпивкой после того, как его отец умер от алкогольного отравления.
-Ты уже уходишь? – спросил Гена, шатаясь.
-Да, сам знаешь, далеко живу. Надо до десяти успеть, чтоб мать не волновалась.
-Ну, бывай, друг! Спасибо, что зашел.
-Твоя жена не обиделась на подарок деньгами? Реально не знал что купить, - соврал татарин
-Нет! Нам как раз деньги нужны были!
-Хорошо, удачи
На улице начало темнеть, зажглись фонари. Рядом с остановкой стояло несколько человек. Подойдя ближе, Радик заметил неладное: мужики довольно крепкого телосложения матерясь, пытались заставить девушку сесть к ним в машину. Она была прилично одета, ухожена, в общем, не похожа на их подружку, и пыталась звать на помощь, но проезжающие мимо машины не останавливались. Первые мгновения в голове татарина крутились мерзкие мысли вроде: «Это не твое дело, не вмешивайся», но он их быстро прогнал. Когда кто-то искренне нуждается в помощи, нельзя ему отказывать, ни при каких обстоятельствах.
-Ребята, вам помочь?
-Тебе чё надо, придурок? Свали отсюда! – крикнул самый толстый, раскрасневшись от возбуждения.
«Пусть убьют, но парочку с собой прихвачу», - подумал Радик, незаметно доставая нож. Он всегда носил его с собой, как раз для таких случаев. Жизнь научила – каким бы сильным ты ни был, толпа всегда сильнее, а оружие немного уравнивает шансы. Первый удар пришелся толстому грубияну в область сердца, а второй остановил его приятеля, уже бегущего на помощь. Остальные с изумительной скоростью прыгнули в машину и скрылись за поворотом, оставив своих друзей лежать на тротуаре. Тот, что назвал Радика придурком, замер, уставившись в одну точку, а под ним медленно растекалась лужа крови. Второй же корчился от боли у его ног, схватившись за живот. Девушка тряслась от страха, сжав свою сумочку побелевшими от напряжения пальцами.
-С вами все в порядке? – спросил Радик, вытирая нож об одежду толстяка.
-Д-д-да
-Езжайте домой, тут небезопасно
На следующее утро в квартиру Галлиулиных постучалась милиция. Мать плакала, видя, как у нее отнимают последнего сына, но ничего не могла поделать. Вскоре состоялся суд, на котором ему вынесли приговор: пятнадцать лет колонии строгого режима.
Эпилог
Жизнь постоянно подкидывает различные испытания, и от того, как мы их проходим, зависит наша человечность. Смалодушничал, стерпел несправедливость – сам себя уважать перестанешь. Поддался на соблазн, нарушил обещание – совесть замучает. Если она изначально есть. С возрастом начинаешь понимать, что некоторые вещи намного важнее физического существования. Например, честь. Вы задумывались о том, что оставите после себя, как о вас будут вспоминать потомки? Я считаю, лучше красиво уйти, чем позорно остаться. В таком свете становится не важно, выживете ли вы. Важно идти до конца с целью отстоять свою честь и защитить близких. Просто потому что нельзя иначе. Потому что нет другого выбора. Прозябать оставшуюся жизнь сопляком, сожалеющем о собственной никчемности? Вам это правда нужно? Нет. Тогда делайте все возможное, чтобы остаться человеком. Хотя бы в своих глазах. |