Ты каждый день приходил, чтобы рассказывать мне о том, как ты не нуждаешься в людях. Ты говорил, что любишь молчать, что сегодня с утра влюбился в дерево под окном – такое прекрасное в своей молчаливой мудрости, что жаждешь завести аквариум с самыми молчаливыми существами на свете, что солнце – молчит, что реки – молчат, что – земля молчит, что небо – молчит… А я все слушала тебя, каждый вечер и – молчала…
Ты курил, пил кофе, рассказывал о силе своей «ни к кому непричастности, ни от кого независимости». Приносил какие-то современные стихи, пропитанные сленгом, настолько новые – что я так и не поняла, и, наверное – не оценила… А ты все приносил – пачками, и читал мне вслух, наблюдая за реакцией и чаще – за ее отсутствием. Разбудить меня пытался…
«Это мой друг написал…Послушай, здесь как раз про меня! Как я люблю, когда кто-то понимает таких, как я! Что мне? Мне ведь не нужен никто, мне лишь бы – тишина…Да! Стихотворение…Слушай».
Потом – три часа вон, и ты тоже – вон из моей жизни. Уходил, забирал свои листочки (я ведь сразу сказала, что читать этого не буду) и – в дверь. И я никогда тебя не провожала. Но знала – завтра ты придешь снова, и мне будет невыносимо трудно слушать эти усовершенствованные стихи твоих друзей, а потом снова – в дверь. И я ждала тебя…
Мы с тобой не срослись! Я с тобой – точно. Мне не задыхалось без тебя – МНЕ С ТОБОЙ не дышалось! Но что-то и меня держало подле тебя. Как будто своими бесконечными остротами ты меня проткнул и к себе пришил. Против моей воли, вне моей сути, во время погашенного зрения, усыпленной наблюдательности.
***
Ты даже принес мне все-таки рыб, таких больших – зажарить можно. Красноватые, лупоглазые. Но принес в пакете, без аквариума. Мы их вылили в трехлитровую банку и поставили между нами на столе, как границу – промежуточное место между двумя мирами. И сразу стали прислушиваться: ты – точно ли молчат, я – не бурчит ли у тебя в животе, а то ведь не признаешься, если голоден…
А потом ты говорил, а я думала весь вечер о своем, о тебе – своем:
«Но я встану однажды с этого дивана, и когда ты будешь стоять на балконе с сигаретой в руках – клянусь –я тебя оттолкну, я тебя из себя вырву, я сама наконец вырвусь!».
«Но я встану однажды с этого дивана и закрою тебе рот рукой – чтобы ты услышал шепот деревьев под окном, песню дождя по асфальту и разговоры рыб, которым не нравится жить в банке…»
«Черт возьми! Ну когда же я встану с этого дивана, чтобы
тебе открыть глаза! открыть – и толкнуть тебя с балкона».
***
Ты даже ветки деревьев мне принес, поставил в банки (и откуда только у меня этих банок столько?) и расставил вокруг меня – как границу. Забронировал от своих же слов. Мне тогда стало казаться, что ты не просто ненормальный, а меня считаешь – слишком нормальной – нормальной до полной тупости. Приносишь, показываешь – мол, видишь, как молчат? МОЛ-ЧАТ.
Так хотелось сказать – да знаю я, как молчат! Ты вот только – не знаешь.
И каждый день – ты приходил, и каждый день – ты прокуривал хлам на моем балконе, и каждый день – я тебя наблюдала и не слушала.
«Но вот однажды я встану с этого дивана…»
***
Столько времени прошло, а я тебя помню, твои руки до сих пор мысленно сжимаю, и как всегда – твой голос – фоново, мимо, но так его не хватает, что сейчас сама бы в тебя вросла, тебя к себе пришила! Только – поздно…
Где ты, мой болтливый восторженный, ненормальный? Кто сейчас слушает твои рассказы о том, как ты ни в ком не нуждаешься?..
…А наши рыбы в банке и вправду замолчали – то ли смирились, то ли я разучилась их слышать.
|