Я сижу в общежитии в своей комнате на улице Лобашова в городе Касли, что в Челябинской области, и читаю книгу, изредка бросая взгляд в окно. Вечернее закатное солнце и клубящиеся грозовые тучи - словно декорации в опере. Я работаю следователем всего лишь один месяц, и поэтому очень осторожен и неуверен в себе.
Институт я закончил месяц назад, а после школьного выпускного вечера прошло пока всего четыре года. Я боюсь отлучиться из комнаты даже на пять минут. Ведь меня могут вызвать на место происшествия. Так оно и получилось. Только в коридоре послышались размеренные шаги, как я уже понял – это за мной.
- Поехали, - говорит мне седой подполковник из дежурной части. Кажется Евсеев. Высокий и худой. Вместе с ним в мою комнату ворвался запах крепкого, дешёвого табака. Подполковник снисходительно оглядывает моё жилище и добавляет: - У нас убийство. Я внизу, в машине. Пять минут тебе на сборы.
И так же, размеренно и не спеша, он удалился.
Как не ждал я этого вызова, а без лихорадочной нервной спешки не обошлось. Я вдруг вспомнил, что не мешало бы мне с собой взять вместе с протоколами и справочник следователя. Если что, можно будет и заглянуть в него при осмотре места происшествия.
Уже в машине я спрашиваю подполковника: - Едем за прокурором?
Евсеев, отвернувшись, нехотя отвечает: - Нет. Он в Челябинске.
Кажется, он раздражён, что приходится работать с таким молодым следователем.
- А где судмедэксперт?
- А зачем он нам, - вяло говорит подполковник. – Врачи уже были. Констатировали смерть. Убийство очевидное. Один парнишка застрелил другого из отцовского ружья. Все сейчас на улице, дожидаются тебя.
Моя тревога превратилась в панику.
Как только мы въехали на улицу Толстого, я сразу увидел толпу людей у ближнего к озеру дома. Человек тридцать. Солнце уже практически село и озеро, простирающееся до самого горизонта, было окрашено в красный цвет.
Толпившиеся на месте происшествия люди были на фоне заката просто темными силуэтами, словно тени. Поднявшийся к грозе ветер, колыхал у собравшихся одежду и казалось, что все люди беспорядочно машут руками.
Там уже стоял один милицейский уазик. Участковый опрашивал свидетелей. Другие два милиционера оттесняли людей от лежавшего на дороге подростка. Рвущим душу криком билась в истерике растрепанная мать мальчишки. Её удерживали соседи.
Отец сидел прямо на дороге, вытянув ноги, как будто его сбили в драке на землю, и беззвучно плакал. Кто-то дал ему стакан с водой и нашатырным спиртом. Две другие немолодые женщины громко отчитывали родителей мальчишки – убийцы. Эти родители понуро дожидались нас за оградой, в палисаднике своего дома.
Подполковник Евсеев, быстро оценив ситуацию, посмотрев вверх на темные грозовые тучи, сказал мне:
- Тут всё ясно. Фотографируй. Протокол осмотра места происшествия оформишь позднее. Сейчас я запишу понятых и надо увозить труп отсюда быстрее.
Только я, щёлкая вспышкой фотоаппарата, успел сделать несколько снимков, как Евсеев, удерживая в руке изъятое охотничье ружье, уже командует погрузкой трупа в дожидавшийся неподалеку микроавтобус.
- Ты куда? – говорит он мне, увидев, как я сажусь в кабину микроавтобуса.
- В морг, - отвечаю я неуверенно.
Задержав на минуту свой взгляд на мне, подполковник махнул рукой.
После того, как труп мальчишки двое административно арестованных, выполнявших сегодня роль грузчиков, выгрузили в приемное отделение морга, захожу туда и я.
Санитар, замерший на какое-то время в дверях, говорит мне:
- Ну, ты это, как напишешь направление, захлопни просто дверь. А я пошёл.
И он исчез. Я остался один.
Обойдя с опаской каталку, на которую выгрузили мальчишку, я сел в углу на стул и достал из папки протокол осмотра места происшествия. Это будет мой первый протокол осмотра по убийству.
Так… понятых записал подполковник Евсеев, оставим место для них… сделаем привязку к местности: труп лежит головой к дому номер 18 по улице Л.Толстого, ногами к дому номер 9, руки раскинуты в стороны… На щеке кровь в виде помарки, размером два на один сантиметр…Трупное окоченение…
Я встал и легонько ткнул пальцем мальчишку в подбородок. Громко хлопает дверь. Я вздрогиваю и резко отдергиваю руку. Ветер! Я снова прикасаюсь к подбородку мальчика. Какое тут трупное окоченение - он тёплый! Я пытаюсь нащупать пульс на шее. Нет. Мертв.
За минут двадцать я заполнил протокол осмотра и поспешно спрятал бумаги в папку. Направление, аккуратно сложив пополам, я оставил на груди покойника. Ну вот, кажется, и всё!
Щелкнув выключателем, я погасил свет и толкнул дверь. Она не открывалась. Я толкнул сильнее. Поднажал плечом. Бесполезно! Я снова включил свет и оглядел дверь. Крепкая. Когда ветер хлопнул дверью, сработала защелка, и вот я под замком.
Я вежливо, но настойчиво постучал в дверь. Но кто тут в поздний час будет ходить! Морг расположен в самом углу медицинского городка. До ближайшего здания метров 300, не меньше. Это как мне надо орать и колотиться, чтобы меня услышали? Не пойдет! Так и в легенду войдешь и никогда тебя уже серьезно воспринимать не будут.
Такие мысли проносились у меня в голове в те минуты.
Я осторожно из «приемного отделения», если можно так назвать закуток, в котором стояла каталка с трупом, прошел в секционную, оставив дверь широко открытой. В косо падающем свете обнаружил на стене выключатель, зажег свет. Ага! Вон дверь в кабинет судмедэксперта, там есть телефон. Стараюсь не вдыхать в себя воздух, насыщенный формалином и не смотрю на стоящие вдоль стены каталки с бугрящимися на них белыми простынями.
Подхожу к кабинету судмедэксперта. Закрыта. Ещё не зная, что буду делать дальше, я тут же вернулся в «приёмник». Плотно закрыв за собой дверь, я подпер её лопатой. Так спокойнее. Мало ли что. Вдруг злоумышленники какие проберутся в морг через главный вход, в поисках спирта, например. Врасплох меня уже не застанут. После этого я еще часа два возился с разболтанным замком на входной двери, но он так мне и не поддался.
Я вернулся в свой угол и присев на табурет, стал читать справочник следователя. Тут уж до рассвета часа четыре – чего суетиться! Однако, не читалось. Глаза не различали строчек. Мне казалось, что стоит только мне опустить глаза на страницу, как на каталке происходит какое-то движение.
От такой догадки моя спина просто деревенела от вдруг нахлынувшего холода. Время замерло... Вдруг на улице загрохотало – гроза! Я теперь уже не сводил глаз с лица мальчишки. Мне казалось, что я так контролирую ситуацию. Ему было четырнадцать. Младше меня на семь лет. Лицо, не считая маленькой кровавой помарки, чистое, белое. Я уже не мог оторвать от него своего взгляда, от этого страшного своей непонятностью зрелища.
Не может быть, говорил я себе, что от него остался только вот этот труп. Не может быть! Я вспомнил его родителей, ослепших, не видящих белого света от горя, соседей, родственников, других людей, ставших свидетелями исчезновения из нашего мира этого мальчика. У них были растерянные, испуганные лица. Они помнят, он бегал, играл с другими детьми. Случалось, ему доставалось от отца с матерью. Он был как все. Он был... Но теперь он стал выше всех нас, живых. Я смотрел на него, не отрывая глаз, будто припал к источнику тока высокого напряжения – ужас наполнил всё моё существование, но оторваться и что-то сделать я не мог. Этот ужас я ощутил как другую реальность, как мир-антипод нашего мира. Эти миры соприкоснулись сейчас здесь через меня.
На улице начался ливень, потоки воды падали на железную крышу морга. Казалось, кто-то бегает суматошно по крыше взад-перед и бьет время от времени со всей силы палкой по железу. И мне казалось, мальчик улыбался!
Я судорожно достал пачку бумаги из папки и, разложив листы на папке у себя на коленях, стал быстро-быстро писать. Я исписал один лист, затем второй, третий, стараясь ни о чем не думать и словно следуя чужой воле...
…Я проснулся от того, что лопата, подпиравшая дверь в секционную, стала прыгать, пытаясь высвободиться из-под дверной ручки. Это работники морга пришли на работу. Слабый электрический свет от лампочки терялся в утренних солнечных лучах.
Не помню, уж как я объяснился перед работниками морга, как добрался до своей кровати в общежитии. Когда через несколько часов я пришел в прокуратуру и стал регистрировать убийство, я обнаружил в своей папке десять исписанных листов. Они были исписаны с обеих сторон мелким незнакомым мне почерком, и как мне показалось - на каком-то непонятном языке...
Прошли годы с того дня. Я даже не заметил, как вышел на пенсию, как вырос у меня сын. И все это время исписанные тогда в морге десять листов находятся у меня под рукой. Я долго гляжу загипнотизировано на странные строчки, пока необходимость не возвращает меня к жизни. |