Однажды летом, в период университетской экзаменационной страды я сидел в душном и полутемном коридоре академической среды обитания, над головой мерцали недоперегоревшие лампочки, приводящие ум в несколько раздраженное состояние. Вокруг тянулись старые вспузырившиеся стены, пропахшие великим и мудрым духом науки, выкрашенные в несуразный цвет, напоминающий загубленную преступной халатностью подборку оттенков персиково-розового… Да…
Мимо меня сновали десятки взбалмошных студентов, шелестящих на своем, молодежном, языке обо всех прелестях и лишениях налетевшей из ниоткуда поры воздаяния каждому по делам его. Изредка мелькали редкие представители исчезающего вида, коренные местные обитатели – настоящие научные деятели старой советской закалки. Такие разные… А я, глубоко вдыхая застоявшийся за годы коридорного циркулирования воздух, редко помаргивая отяжелевшими веками, ждал свою судьбу.
«Когда же Она закончит…» - украдкой думал я, представляя, как в одной из залитых солнцем аудиторий проходит государственный экзамен по русской литературе. В голову назойливо лезли кадры из старых-добрых комедий про Шурика, но я нервозно отгонял их прочь, стараясь хоть немного настроиться на актуальную в настоящий момент реальность.
Вдруг из-за угла выплыла всенакрывающая волна разношерстных учащихся, которые, словно большой шарик из цветного пластилина, окаймили и заполнили и скамейку, на которой нашел себе временное пристанище я, и толстые стеклянные двери, и широкую лестницу за углом, и даже меня самого… Вот так, будто бы здесь и нет человека, и не было никогда. Неожиданно чей-то острый тонкий каблук вонзился мне в ногу, опрометчиво выставленную немного вперед… «Надо было спрятаться под лавку…» - неуместно шептал внутренний голос, еле сдерживаясь от громогласного хохота, слышного лишь мне одному.
Сидя в плотном кольце окружения, я все пытался запустить свои мысли в нужное русло, забыть об искалеченной ноге, вспомнить о блуждающем лете…
Вскоре распахнулась скрипучая, тяжелая, обшитая сосновой рейкой еще лет тридцать назад дверь, и из потока солнечного света возникла Она. За ней выходили, поталкиваясь, остальные согруппники, беседуя в возбужденном от события «начала конца» состоянии. Сижу молча, скромно улыбаясь и кося взором. Каблук давно ушел в небытие, да и вся «кучка пластилина» тоже куда-то испарилась.
Не заставив себя ждать, ко мне подошла Она и несколько ее взъерошенных товарищей по учебе. Тут-то я и стал невольным свидетелем сугубо филологической беседы, наполненной практически непередаваемой атмосферой самобытности и шарма.
Начинался разговор абсолютно тривиально – с обсуждения поведения государственной комиссии, преподавательского состава и шансов каждого студента на отличную, ну или, на худой конец, хорошую отметку в дипломе… Затем, почти незаметная цепь словоблудных переходов и переливов плавно и неожиданно привела к критикованию и оцениванию всевозможных литературных памятников, перемежаясь с недосягаемыми для моего ума профессиональными шутками, которые, тем не менее, вызывали бурное и радостное волнение в среде «понимающих». Затем посыпались разнообразнейшие предложения о том, что нужно было отвечать на вопросы комиссии в стиле постмодернизма, и каждый «без-пяти-минут-филолог» считал своим долгом незамедлительно привести хотя бы парочку примеров и способов осуществления сей великолепнейшей затеи, тем более, что экзаменационный час остался в прошлом и шутить теперь возможно было до слез… Смех, улыбки, радость… Так здорово… Даже я немного заулыбался, стараясь не переусердствовать и остановиться вовремя, состроив заполненное до самых краев наукой и пониманием лицо.
И, вскоре, одним молодым человеком была произнесена ключевая, поистине великая фраза, засевшая в моей душе могучим корнем старого баобаба:
- В стиле постмодернизма можно творить все, что угодно и как угодно. Главное – это название придумать поинтереснее. Можно соединять абсолютно несочетаемые слова, и все-равно должно получаться здорово…
Затем он задумался ненадолго и продолжил, покусывая губы:
- Ну, например… Например…
Филологический ум старался найти грандиозное сочетание несочетаемого, выстрелив новизной и гениальностью в самое «яблочко», а окружающие покорно томились в утяжеляющейся тишине…
- Например… Вот! «Усы шмеля»! Как вам? «Усы шмеля»! – повторил он, расползаясь в улыбке и продолжая развивать рожденную в муках тему.
Его товарищи смеялись, дивились и хохотали, а я, утопая в глубине самого себя, думал:
«Усы шмеля… Это действительно гениально… И совершенно не глупо, не бессмысленно. Ведь сочетания слов, которые мы зачастую видим несочетаемыми, негармоничными, могут представить нам мир в ином, непривычном свете, могут дать возможность взглянуть на реальность по-другому, более полно, что ли… Это так красиво…»
Я сидел посреди затененного мыслями смеха десятка молодых филологов и думал, наслаждаясь удивительным моментом творческого откровения.
|