Солнце погасло. Чье-то угрожающее присутствие в звенящей тишине наполнило мир запахом отчаяния и странной тревогой. Ночь пришла быстро, и тени затаившихся сумерек постепенно выползали, заполняя собой потаенные закоулки старого сада.
Неподалеку от дерева белое здание госпиталя. Сегодня сюда привезли несколько сотен раненых солдат, и ободранные стены снова наполнились криками невыносимой боли и ужасом предсмертной агонии. Смерть была здесь. В темных коридорах чувствовалось ее холодное дыхание. И множество свежих могил получило свою порцию обеда.
Она наедине с собой. Она и черное небо, которое слишком близко. Она не может отвести взгляд. Слишком душно. Она не может дышать.
Мир сжимается (приближается?). Все ближе. Как странно. Все плотнее. Как больно. Сотни миллиардов километров - до одного, и вот уже плотность в десятки раз превышает допустимую норму. Воздух прогрелся. Воздух сейчас воспламенится. Загорится, сожжет, к чертовой матери все, что вне поля зрения. Все, что в поле зрения. Уничтожит, снесет и когда ничего вокруг не останется, возможно, получится начать все сначала. Может сказка об идеальной жизни в идеальном мире не такая уж и сказка? И у нас появится шанс, чертова дюжина шансов на смерть, и один единственный на попытку обрести смысл.
Она смотрит в черное небо. Оно словно гигантский купол над маленькой Землей. Оно ее раздавит. Линия горизонта стершаяся в темноте, и кажется в мире не осталось ничего кроме этой угрожающей черноты, и миллиардов звезд - всего лишь белые пятна, ничего не значащие, ничего не меняющие в бесконечности бытия. Огромная желтая луна, повисшая где-то посередине, будто все 4 измерения сошли с ума и теперь сжимались, желая слиться, стать одним целым. Когда ничто в мире не сможет продолжаться так, как прежде. Когда время потеряет свое направление, когда следующим шагом будет взрыв. Что, Кэти жарко? Кэти, ты в аду. Кэти, ты слишком несчастна, чтобы понять всю иронию. Кэти, ты слишком слаба, чтобы сопротивляться своей болезни. Кэти, милая, выходи… не надо… пожалуйста. Я не могу думать Мамочка, пожалуйста, я не могу думать об этом… не могу думать об этом сейчас! Неужели это снова повторяется…снова и снова…. Мамочка, ваш Бог слишком жесток. Мамочка, ты сама когда-нибудь верила в добро…?
Холодные руки на ее щеках, соленые губы…Кэти снова не управляет процессом. Он все знает сам и глупышка Кэти, попалась на эту удочку. Опять. Мы не меняемся. Мы не становимся мудрее, но эти прозрачные глаза, холодные, словно звезды. И глобальный по своему масштабу вопрос о том, как имея такие холодные глаза, можно иметь такие горячие губы.
Когда он ушел на фронт - она осталась совсем одна. Она думала, что Солнце погасло. Она почти сошла с ума. Но она ошиблась. Солнце погасло, когда он вернулся…
И сейчас Тьма накрыла ее с головой. Тьма потеряла остатки смысла. Тьма уничтожила остатки веры. Это просто картинки. Всего лишь картинки в твоей голове милая, они не оживают. Глупая, глупая Кэти. Кэти, читает книгу. Кэти, гуляет, в саду. Кэти спит на кушетке. Кэти в шелках. Кэти в ковбойской шляпе. Ой, посмотрите, Кэти готовит новый пирог! Зеркало разбито. Оно разлетелось на мелкие куски. Его уже не собрать. Тысячи осколков, тысячи разных Кэти. Ей никогда уже не стать одним целым. Глупая, глупая Кэти. Кэти, которая думала, что ее боль имеет смысл? Наивная Кэти. Здесь нет сострадания, малышка. Это война, и ваши минные поля уже давно не ваши…
-«Это война». – Едва ли она заметила, что говорит вслух. Она все еще смотрит в черное небо. В ее ожесточившихся глазах нет слез. Болезненная бледность и темные круги бессонницы, стерли остатки былой прелести, поставив на лицо печать обреченности. Сиротский приют не дал должного образование и воспитания. И, достигнув, восемнадцатилетнего возраста она пришла работать сюда. Белый халат медсестры, черным покрывалом окутал ее жизнь. Полтора года почти заставили смириться со смертью. Наивность непонимания, что в череде умирающих, жизнь одного человека всего лишь галочка в списке - почти испарилась, оставив лишь странную пустоту где-то внутри. Где-то там, где, наверное, должна быть душа
Среди вновь поступивших был и молодой офицер. Несколько дней назад ему ампутировали ногу и сейчас, одурманенный морфием он был в забытьи. И Кэт знала, что стоит ему прийти в себя он снова начнет монотонно стонать. Врезаясь в ее тишину. Наполняя ее и без того переполненное злобой и болью сердце. Осознанием того факта, что они были знакомы. Тогда. Давно. Когда мир еще не раскололся, деля их жизни на «до» и «после».
Сможешь ли ты возвести храм на пепелище своей души? Возможно, ты найдешь в себе силы вспомнить. Эту весну. И печальную трель соловья. И неужели в твоем сердце не осталось места для сострадания? Что же они сделали с тобой. Кэти, милая Кэти... у тебя в глазах пустыня. Где ты? Есть ли ты на самом деле? Или все это просто иллюзия? Сошедшая с ума вечность, уставшая от своей бессмертности. Тебе же нравились все эти игры, Кэти! Неужели же ты думаешь, что ты одна такая?
Его глаза. Разве можно забыть? Задыхаясь от боли. Его слова? Молящие о последней помощи. Заражение. Приговор врача. Неотвратимые муки, которые нечем унять. Смутное понимание того, что бы предпочла сама. Неотвратимая боль. Неотвратимое приближение зимы. Но что такое зима по сравнению с этим взглядом? Что такое боль? Спросите у военнопленных, замученных в бесчисленных подвалах немецких концлагерей. Спросите у матери, убившей своего ребенка в момент помешательства. Спросите у нее об этом, когда она придет в себя. Так что такое боль? И какая из ее бесчисленных ипостасей подходит именно вам? Что же мы станем делать, когда все исчезнет? Разве поиски смысла имеют смысл? Заблудившиеся в лесу дети, нашедшие свою смерть. А был ли хоть кто-то по-настоящему спасен? Нам не найти дорогу в этой темноте.
Милая Гретель, у нас слишком мало спичек, чтобы разжечь костер. Во тьме нет ничего кроме самой тьмы. Так что тебя так испугало? Окровавленные руки Гензеля, обдирающие сырые сучья скользких деревьев. Они слишком мокрые, чтобы гореть. Так может нам поджечь тебя? Нам не выбраться отсюда. Здесь слишком много следов. Твое будущее, давно осталось в прошлом. Ты все еще хочешь узнать свои права? Что у тебя осталось кроме страха? Упущенное безвозвратно время, потерявшее свою ценность… это не роман, милая Кэти. Это жизнь. А в жизни не всегда все заканчивается хорошо. Тебе положено это знать, глупышка…Кэээээтиии, Кээээттииии….
Сидящий возле окна, выздоравливающий солдат не увидел отделившуюся от дерева тень. Ее легкие шаги, шелест накрахмаленной юбки – всего лишь сон. Часть этой безмолвной ночи.
Ступая на цыпочках она, тише кошки зашла в палату, сжимая в руке шприц. О! Какое блаженство, что он спит. Видеть эти бессмысленные черные глаза, насквозь пронизанные болью. Невыносимо. Разве может этот изуродованный молодой человек иметь хоть что-то общее с тем, кто хранил ее сердце. Как же она его любила. И, стоя сейчас здесь, продолжала любить его даже таким.
Кэти, он и правда, сошел с ума. Он просто не смог, Кэти. Так неужели ты думаешь, что ты сможешь? О, Боги. Посмотрите на нее. Разве можно? Разве можно убить того, кто всех дороже? Это ли не самое страшное?
Уважая его решение, она не позволила своей руке дрогнуть, когда вводила лекарство.
Я дарю тебе спокойную смерть, милый. Это единственное, что я способна дать тебе теперь. Единственное, что будет иметь для тебя значение. И мне больно от того, что это теперь для тебя важнее, чем моя любовь.
|