Иван Иваныч разглядывал телевизионную рябь, сидя на продавленной софе. У него не было мочи исправить антенну, потому что заела среда. На Иване Иваныче была замызганная до желтизны белая майка и растянутые дедовские трико. Супруга Марфа стряпала что-то на кухне, звеня посудой и шаркая увесистым тесаком. Спустя время комнату стал наполнять запах жареной рыбы. В Иване Иваныче пробудился дремучий аппетит. Только он сорвался с насиженного места, как в голове вдруг что-то щелкнуло, по телу расползлась апатическая нега, и он раздумал вставать. Он, как уже говорилось, был задавлен настоящим положением вещей. Поселок был затерян в лесах. Он разрушался морально и физически: постройки ветшали, люд опускался. С высоты певчего полета населенный пункт, говоря словами Маяковского, выглядел как нос сифилитика. Цивилизация сюда заглядывала только через телевизионные иллюминаторы. Мужская общность глушила горькую по-черному и до чертиков. Мужики жаловались на бытие, плавая, как окуни, в низких слоях лексики. Добрая половина сильного пола засыпала, томясь над домино. Женщины безудержно старели и погрязали в дурноту. Их кормильцы замечали ход вещей и брезговали супружескими обязанностями. На место жен во главу стола помещалась водка, а по краям, как грибы, множились собутыльники. Мужики и сами жухли, кукожились и желтели, но в себе дурноты не чаяли. Во всем они ссылались на среду. Ивана Иваныча одолела печаль того же порядка, однако со спиртным он не дружил. Он имел слабое нутро и от одной попойки страдал неделями.
- Идешь есть? - крикнула супруга.
- Сама ешь, не охота сейчас! - рявкнул в ответ Иван Иваныч.
- Потом сам будешь есть!
- Вот сам и буду!
- Ну и ешь!
На этом неожиданное и редкое общение супругов прекратилось. Рябь в телевизоре бушевала, шкаварча как рыба на сковородке. Марфа отважно чавкала. За окном пели птицы и лаяли далекие собаки. Вдруг в окно стукнул камень, звякнул другой. Хозяин схватился за подлокотник, неизвестные силы сорвали его с дивана и доставили к окну. В тени дубов стоял Сидорыч - нечастый друг Ивана Иваныча. Он сваливался обыкновенно как снег на голову, но имел на Ивана Иваныча тайное влияние. Сидорыч тощей рукой поманил приятеля вон из дома.
Иван Иваныч бросился в спальню и, превозмогая дряблую тучность, нырнул под кровать. В дальнем углу, заросшем паутиной, он нащупал рогатку из орешника и вместе с нею выполз наружу. Он торопливо натянул на себя мятые походные штаны, на майку накинул камуфляжную куртку и очутился в прихожей, где стал приноравливать сохлые мокасины.
- Марфа, я на минуту, - крикнул он и, не дожидаясь реакции, скрылся за входной дверью.
Сидорыч продолжал стоять в тени дубов. Он сплевывал в кусты и почесывал впалые бока. У него была копна седых волос, сросшихся с мохнатой бородой, мятый колпак поверх и редкие желтые зубы.
- Готовность номер один, - бросил он. - Взял орудие возмездия?
- А как же!
Оба устремились по вьющейся тропе в лесную чащу. Вокруг раздавались птичьи трели, солнце проскальзывало в доступные щели и рябило в глазах.
- Я тебе камней припас, - сказал Сидорыч.
- Сыпь суда! - Иваныч растопырил карман куртки.
Сидорыч одарил приятеля несколькими горстями приличных голышей.
- Я пробил сегодня алюминиевый таз, - похвастал Сидорыч.
- А я давненько не брался за старое.
- Сегодня тряхнем сединой.
- Тряхнем.
Товарищи побрели дальше. Теплый ветер ласкал их замшелые локоны. Запах растений и хвойной сырости пытался проникнуть в их безответные ноздри. Под ногами хрустели палые ветки.
- Надо потише! - шепнул Сидорыч.
- Стараюсь.
- Сильнее старайся.
Сидорыч был легок и шустр. Ему удавалось не бередить раны тишины – поступь его была спорая и вкрадчивая. Иваныч не мог похвастать подобными успехами, потому что не позволяла комплекция. Большую часть времени он проводил оседло. Виной тому были добытая непосильным трудом лень и недовольство любым проявлением жизни.
- Пора, - снова шепнул Сидорыч.
Приятели пали ниц и на четвереньках заторопились в кустарники. Среди густой листвы светлела поляна. У самого ее края была удобная ложбинка. Отсюда поляна была как на ладони. Цветочный островок источал простые и благородные запахи. Здесь вились стрекозы, стрекотали цикады, порхали бабочки. Трава и цветы жадно глотали солнечный свет и торчали, колыхаясь, как пьяные.
- Думаешь, будут? - спросил Иваныч, когда оба улеглись в засаде.
- А куда ж они денутся. Известно, будут. Они тут обвыклись.
- В прошлый раз не было.
- Нутром чую, что будут.
Охотники высыпали из карманов камни, заняли стрелковые позиции и принялись въедливо ждать. Их не тяготило молчание. Тишина оголяла в ушах звенящий фон. Этот фон умножал решимость.
- Я видел хомяка, - сказал Иваныч.
- Какой к чертям хомяк? - озлился Сидорыч. - И почему именно хомяк? Где ты видел хомяков в наших лесах.
- Только что.
- Это либо землеройка, либо мышь. Хомяки - дело культурное, они здесь не водятся.
- Ладно, будь по-твоему... - промычал Иваныч, - Но хомяк точно был.
- Хорош баламутить!
- Все, молчу.
Вновь тревожное, нервное молчание.
- Летят...
Товарищи скукожились, впились пальцами в рогатки и замерли со стеклянными глазами. Они боялись моргнуть, чтобы не смыть пелену картины.
С неба, вздрагивая блестящими крылышками, плавно и торжественно спускались два ангела. Нагие, розовые, ладно скроенные, они зависли над полянкой, завертелись волчками, потом один облетел вокруг другого, другой облетел окрест первого, потом опять и опять... И стали они стали резвиться - выписывать виражи, пикировать на цветы, вновь взмывать ввысь, кувыркаться, барахтаться, танцевать, гоняться друг за другом…
Сидорыч вложил камень. Иваныч тоже приготовил рогатку. Сидорыч кивнул. Иваныч кивнул. Жгуты натужно сузились, и началась атака. Камни резали воздух, рвали листья, царапали ветки и ударялись в пни, но ни один не достигал цели. Светлые гости были такие юркие, такие легкие, такие воздушные, такие расторопные, что хоть весь изведись - не угодишь. Охотники раскраснелись от напряжения. У Сидорыча сочилась слюна, Иваныч истекал потом. Глаза с треском рвались из орбит. Ангелы будто и не замечали злодеев. Они продолжали резвиться. Был слышен их задорный радостный смех. Они никогда не замечали злодеев. Они никогда не заглядывали в поселок. Они не знали той злачной вони, которая опутала человеческое пристанище. Они не видели спитых лиц, не видели дурных баб, не видели пьяных драк, не ведали, какая безысходность царит в человеческих душах. Хоть бы раз заглянули в поселок. Хоть бы раз озарили хмурые лбы своим божественным светом. Нет, не на то они ангелы, чтобы расточать свое счастье. Они живут в своем мире и очень довольны собой.
- Давай же, милая! - подбадривал выстрелы Сидорыч. – Ну! Ну же! Ах, черт!
Наконец, ангелы взмыли к солнцу и растворились в его слепящем сиянии. Охотники разочарованно обмякли и растеклись по земле.
- Сегодня тоже не наш день! - сказал Сидорыч.
- Как всегда, - выдохнул Иваныч.
- Мы все равно их когда-нибудь достанем.
- Было бы нехудо.
- Да, было бы очень нехудо.
- А камни-то остались...
- Остались камни...
- Пойдем что ли на свалку?
- Ну а куда же еще?
Приятели перевели дыхание, насыпали в карманы остатки голышей, покинули землю и, уже не таясь, медленно побрели в сторону поселковой помойки. Там в огромном количестве водились крысы. Уйти оттуда без трофея было делом непростым – на свалке охотничий промысел шел как по маслу. Только там можно было удовлетворить жажду отмщения, только там можно было окропить горечь своего существования малой кровью низших созданий.
|