На прозвище Егор не обижался. Оно ему даже нравилось. Только вот обидно было, что его лучший друг Федька Семёнов оказался болтуном. «Хорошо ещё, что не рассказал ему самого главного, важного, - думал паренёк, - а это… – пускай дразнит. Но тайны Федьке после всего того, что произошло – никакой!..»
Правда, тайны у Егорки вовсе и не было. Ну, какая здесь, в деревне у бабульки, может быть тайна? В город возвращаться ему совсем не хотелось. Он давно считал себя деревенским, хотя родился в городе и каждую зиму проводил там. Но, чуть начинало пахнуть весной, его тянуло сюда. И он торопил, торопил тёплый ветер и нюхал воздух – так вернее всего определишь, когда по-настоящему сдастся зима. Среди деревенских ребят он считался своим, а бабушка Анастасия души в нём не чаяла и позволяла «унучику» жить так, как ему заблагорассудится. И он любил свою бабулю и, незаметно для самого себя, во многом её копировал. Особенно когда разговаривал с многочисленными обитателями просторного двора.
В тот день, когда бабушка ушла со своим огромным бидоном разносить молоко дачникам, он ещё сонный выскочил из дома из-за непонятного сильного шума, вдруг раздавшегося со двора.
Коза Катька стояла передними ногами на куче брёвен, сложенных для ремонта хаты, орала что было силы и пыталась прыгнуть вперёд, но каждый раз падала, тыркаясь мордой в огромный комель и принималась мемекать совсем сумасшедшим голосом. Пёс, ещё молодой и несмышлёный, лаял на неё что было силы, а, в критические моменты, когда коза переходила на самые высокие ноты, кусал её за тощий зад. Куры, неизвестно как выскочившие из-за сетки, веерами носились по двору, поднимая страшную пыль и кудахча. Петух вопил на заборе, предупреждая неизвестно о какой опасности, и корова ревела с перепугу за стенкой загона и топала ногами.
Егор бросился к брёвнам. Курица больно стеганула крылом по глазам так, что брызнули слёзы, и на мгновение стало совсем темно. Он споткнулся о стоящее у брёвен ведро, плашмя растянулся на утоптанном пятачке, ведро с грохотом покатилось, и весь дворовый хор грянул с новой силой!
Катька лежала на боку и норовила задней ногой угодить Дружку по зубам, а он с остервенением уже бросался на мелькающее копыто и невольно сам натыкался на него. Передняя Катькина нога попала в щель и обратно никак не вынималась. Как она туда угодила, осторожная, рассудительная Катька?..
Небольшим шестом мальчишка поддел верхнее бревно, оно поддалось совсем легко и перевалилось, как качели, другим концом вниз. Катькина нога сама выскочила из западни, и дикое мекание сразу стихло. Коза только постанывала будто и, низко пригнув голову, смотрела в сторону собаки. А Дружок, как ни в чём ни бывало, облаивал кур, словно ругал их за поднятый шум.
- Ты бы ещё в колодец нырнула, - выговаривал Егорка, окая, как бабка, и взял Катькину ногу. Что-то хрупнуло под его пальцами, коза дёрнулась и мемекнула. – А если ты ногу треснула, - продолжал он беззлобно сердитым голосом, - я тя выдеру…
Коза молчала.
- Стой, дурья башка!
Парень приволок тяжёлый топор, и Катька после услышанных слов подозрительно на него уставилась. Она перекидывала голову с боку на бок и видела, как, постепенно приближаясь, ходит кругами Дружок, её обидчик. Егор сходил в сарай за доской, принёс старую рубаху, выцветшую и драную. Катька стояла молча, но пристально следила за всем происходящим.
Егорка поставил доску на попа, наставил сверху топор, поднял доску вместе с топором и ловко опустил. С края доски отщепилась узкая полоска. Паренёк взял Катькину ногу. Она на всякий случай тихонько мекнула. Дружок как то неуверенно гавкнул. Куры дружно закудахтали, а петух, так и не слезавший с забора, снова заорал.
- Ну, - сердито прикрикнул Егор, - я вот! – И все замолчали.
Катька словно поняла, что худого не будет, и сама подняла ногу. Дружок осмелел, подошёл совсем близко и в знак примирения лизнул больную ногу Катьке, а потом Егоркину щеку. Егорка стал накладывать полоску от доски на ногу и прибинтовывать её лоскутом рубахи. Получилось совсем неплохо. Даже красиво!
Мальчишка, тоже перекидывая голову с боку на бок, оценил свою работу и погладил Катьку.
Шум во дворе утих, улёгся. Все занялись своими делами и разбрелись кто куда. Одна только Катька стояла на месте и никуда не двигалась. Егору очень хотелось поглядеть: сможет ли она ходить, но коза не шевелилась. Он и за рога её тянул, и сманивал водой с куском хлеба – не тут-то было! Коза стояла, как вкопанная на трёх ногах. Четвёртую, как величайшую ценность, она держала чуть на весу, подогнув немного под себя. Егорке уже напекло голову, ему хотелось отойти и выпить молока, оставленного в крынке на столе, и съесть ломоть пахучего хлеба. Коза стояла прочно. Крепче, чем на четырёх ногах. Она прежде никогда так не упиралась, как сейчас.
- Может тебе карету подать? Бестия… ах ты бессовестная, - уговаривал он её.
Ничего не помогало. Катька мутным взглядом поглядела на своего лекаря и отвернула голову: мол, чего пристал?
- Ну и стой, стой! – рассердился Егорка. – Неблагодарная! Лозы на тебя нет. Вот выдеру, тогда поймёшь. Хоть в тенёк поди, ляг. Глянь, как раскалилась, - и он провёл рукой по её чёрной костистой спине.
Коза больше его не замечала.
- Ну и стой себе на здоровье! – рассердился всерьёз Егорка. – Стой!
Он направился было к терраске выпить молока, но, не дойдя, остановился, свернул к сараю и вернулся из него с верёвкой. Но, сколько он ни тянул за неё, накинутую на рога, коза не шелохнулась и ногу не опускала.
- Стой! - в очередной раз повторил Егор и ушёл.
Он жадно пил молоко и с наслаждением откусывал вкусный подовый хлеб, постоянно посматривая в окно. Катька стояла, будто неживая, посреди пустого двора и не шевелилась. Егорке стало жаль её. Он зачерпнул в кадке воды, подошёл к Катьке сбоку. В тот момент, когда паренёк с трудом поднял полное ведро воды, чтобы окатить козу, она ловким неуловимым движением головы больно ткнула в незащищённый живот. От неожиданности руки его резко опустились, сам он потерял равновесие и полетел назад, а ведро, падая, наткнулось на Катькины рога, наклонилось и окатило падающего Егора. Так что на земле он оказался в луже, а в довершение ведро больно ударило его по коленкам. Он завопил от боли и обиды, и весь невообразимый шум во дворе начался снова. Только Катька стояла, как ни в чём ни бывало, и смотрела вокруг оловянными глазами.
Выручила бабушка, вернувшаяся с пустым бидоном. Как только скрипнула калитка, вся живность, услышав шаркающие звуки, умолкла и направилась по местам. Петух в окружении кур о чём-то оживлённо рассказывал. Дружок залёг в конуру мордой внутрь, снаружи торчал один только кончик его неугомонного хвостика. Он всегда так прятался от жары. Катька на трёх ногах заковыляла напиться воды.
- Чего это было? – спросила старушка.
И промокший, в грязи Егор, медленно поднявшись из лужи, стал ей всё рассказывать…
Вечером заходил ветеринар, бабушкин дальний родственник. Он перебинтовал ногу Катьке и сказал, что Егорка сделал всё правильно и быть ему ветеринаром – не иначе. Он попил чайку, посудачил с бабушкой и пообещал зайти денька через три, а Егор побежал поделиться с Фёдором… И вот, пожалуйста, - «витинар»!..
«Ну и что! А если и вправду я хочу быть ветеринаром! – думал Егорка. – Ну и что? Небось, когда у Федьки щенок есть перестал, тот ко мне прибежал. И я из пасти Федькиного щенка целый кусок полиэтиленового пакета вытащил… а он – витинар! Не витинар, а ветеринар! Зверяткам тоже нужен доктор!»
|