НЕВЕДОМЫЙ ИЗБРАННИК
«Зачем я жил, для какой цели родился».
М. Лермонтов
Промысел Божий
«Неведомый избранник» - так назвал себя в одном из стихотворений сам Михаил Юрьевич Лермонтов – один из загадочных поэтов золотого века русской литературы. Хотя его необыкновенное творчество, мистическая судьба разобраны исследователями и критиками, кажется, по крупицам, и все же… «Океан поэзии» (характеристика данная поэту В.Г. Белинским) хранит еще, похоже, немалые тайны. - О к е а н! На одну из них указывал опять же сам Михаил Юрьевич, говоря: «Я – или Бог, - или никто!»
И здесь мне хочется немного отвлечься. Но в пределах заданной темы. Есть в романе Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» такой эпизод: разговор двух защитников Сталинграда. Приведу отрывок:
«Гурьев стал рассуждать о том, почему так плохо пишут газетные писатели о войне.
- Отсиживаются, сукины дети, ничего сами не видят, сидят за Волгой, в глубоком тылу, и пишут. Кто его лучше угостит, про того он и пишет. Вот Лев Толстой написал «Войну и мир». Сто лет люди читают и еще сто лет читать будут. А почему? Сам участвовал, сам воевал, вот он и знает про кого надо писать.
- Позвольте, товарищ генерал, - сказал Крымов, - Толстой в Отечественной войне не участвовал.
- То есть как это «не участвовал? – спросил генерал.
- Да очень просто, не участвовал, - проговорил Крымов. – Толстой ведь не родился, когда шла война с Наполеоном.
- Не родился? – переспросил Гурьев. – Как это так, не родился? Кто же за него написал, если он не родился? А?»…
Можно улыбнуться наивности и даже невежественности генерала Гурьева, а можно и удивиться, задуматься.
Михаил Юрьевич Лермонтов свое «Бородино» - этот гимн богатырям России, сынам Отечества, написал, тоже, не будучи участником Бородинского сражения: он родился два года спустя после этого эпохального события.
И как же он, неучастник, создал произведение, вошедшее в школьные хрестоматии, которое Лев Толстой считал горчичным зерном, из которого выросло исполинское древо - «Война и мир»?
Вопрос? - Еще какой. Тут одной гениальностью творца не объяснить совершенного. Гений – искра Божья. Искра. А тут пламя. А что, если оставить предположение и взять факт. И опять творение Михаила Юрьевича, его стихотворение «Ангел», написанное чуть ли не в детском возрасте. Не всем этот дар дается, хотя в Святом писании сказано: детям принадлежит царство божие. Ангел смерти, явившись к нему до времени, оставил поэту особенное нечеловеческое зрение. Итак:
«По небу полуночи ангел летел
И тихую песню он пел.
Он пел о блаженстве безгрешных духов.
Под куполом райских садов,
О Боге великом он пел и хвала
Его непритворна была.
Он душу младую в объятия нес
Для мира печали и слез».
Для спасения грешного «мира печали и слез» более двух тысяч лет назад послал на землю Всевышний Сына своего Иисуса Христа. Послал проповедовать новый нравственный закон – закон не мести, а любви. Так, возможно, и Лермонтов – посланник небес? Или, как говорят сейчас, НДО – неопознанный духовный объект?
Если так, то все понятно. Дух Божий витает, где хочет. Ему несложно заглянуть за горизонт, хоть спереди, хоть сзади.
И что примечательно, современник, лично знавший Лермонтова, «неистовый Виссарион» (Белинский – А.К.), толкуя о жгущем сердца людей слове поэта, написал это слово (правда, произошло сие в частном письме) с заглавной буквы . Так, как оно пишется в Евангелии от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово это было у Бога, и Слово это было Бог» .
Еще одно наблюдение. В святом писании постоянно встречается число четыре. «На четвертый день пророк Иона был выпущен из чрева кита…» , куда попал за противление Богу. Лазарь был воскрешен Христом на четвертый день после смерти. Христос в притче предписывает ухаживать за бесплодной смоковницей три года и только на четвертый, если она не принесет плода, срубить ее.
И, вообще, не мною отмечено, что в свете библейской мистической истории всему человечеству предоставлен четырехкратный выбор духовного пути. Несколько раз Господь предупреждал нас об этом. Он поселил первых людей в Раю. Они согрешили. В поте лица добывать свой хлеб отправил Господь их на землю. Люди грешили – за это всемирный потоп. Но и Ноев ковчег. Пришел с благочестивыми заветами Авраам – люди грешили. Явился с Новым заветом Сын Божий – Иисус Христос. Люди продолжают грешить. Что же будет дальше? – Страшный суд.
«Тогда я понял: млечный путь
Не для людей был сотворен!...
Мы канем все, наш след сотрется
Таков наш рок. Таков закон».
И это уже Слова Лермонтова. И это им будут написаны величайшие пророческие произведения, такие как: «Герой нашего времени» и «Мцыри». В «Герое…» - вершинном своем творении, Лермонтов осуществил мучительное вживание в душу человека, страдающего смертельной болезнью – неверием.
«С тех пор как вечный судия
Мне дал всеведенье пророка,
В очах людей читаю я
Страницы злобы и порока.
Провозглашать я стал любви
И правды чистые ученья:
В меня все ближние мои
Бросали бешено каменья».
Пропитанный горькими противоречивыми чувствами, выраженными в собственном, приведенном выше стихотворении «Пророк», пишет Лермонтов историю Печорина. Четыре раза, как человечество в Библии, оказывается разуверившийся во всем человек в ситуации выбора жизненного пути. Столько же раз искушал он Бога, провоцировал его. Четырежды ему прощалась гордыня. Но получил в конце все-таки то, что искал, отказавшись от благого Божественного промысла. Он, «…возвращаясь из Персии, умер». Воздалось по вере его. Отрицательной вере.
Четырежды становится на краю гибели и Мцыри. Но он, в отличие от Григория Печорина, не стал искать искушения, а слился в соработничестве со Всевышним. Жив.
И что же из всего этого следует? А не то ли, что запредельно гениальные творения Лермонтова есть ничто иное, как воплощение воли Господа нашего напомнить устами своего избранника еще раз людям: их путь во Христе!
Оклеветанный молвой
Михаил Лермонтов – «поэт сверхчеловечества…поистине космического масштаба» (по выражению Д. Мережковского) в земной жизни, как сильнейшая вибрация, рождал вокруг себя вихри. И не только святого толка. Словно щепотка соли на рану, раздражал он греховное общество. Страдал, исцеляя душу невыносимой болью. Как человек, пока не требовал его к священной жертве Апполон, в метанья суетного света он был погружен с головою. Что позволило многим, демократического покроя исследователям, представлять его как глашатая революционно-настроенного поколения, которому, по словам А.И. Герцена, «совершеннолетие пробил колокол, возвестивший России о казни Пестеля и коронации Николая I».
В 1837 году, считается, произошел духовный переворот Лермонтова. Тогда свет увидел и услышал его произведение. «Смерть поэта» (Пушкина – А.К.).
Реквием по гению России, с которым Михаила Юрьевича в жизни судьба так и не свела, хотя народная молва тесно их сблизила, «призывом к революции» называли это стихотворение. Об этом пишет, кстати, известный советский писатель, один из лучших исследователей творчества Лермонтова, обладающий редким даром рассказчика, Ираклий Андронников. Между прочим, как оказалось, - не дальний родственник Михаила Юрьевича.
Не спорю, духовный переворот в развитии поэт пережил именно в ту пору. Стихотворение «Смерть поэта» начинается желчным обвинением миру и даже… Богу. Чем тебе не революционер! Но… Многие почему-то не хотят видеть, что Михаил Юрьевич бросает обвинения даже и самому Пушкину. И боготворчество переходит, задумайтесь над этим, в смирение перед Промыслом. А Пушкинский образ перевоплощается в идеального христианина, что, подобно Богу– Сыну, смиренно несет свой крест в этом мире «печали и слез», ставшим таковыми не по вине Творца .
«И прежний сняв венок – они венок терновый,
Увитый лаврами, надели на него…».
А чего стоят строки, написанные чуть позже и присовокупленные к главному произведению:
«Но есть и Божий суд, наперстники разврата!».
Здесь Лермонтов не просто христианин. Он раб Отца небесного, свободный от мирского бремени.
Вскоре появляются стихи, прямым образом связанные с художественным богослужением поэта. Это и «Ветка Палестины», и «Дума», и «Поэт», и самое светлое, самое тонкое его творение - «Выхожу один я на дорогу». Разумеется, это не весь список.
Земная жизнь нанесла ощутимый урон стоянию на камне христовой веры, вообще-то, обоим поэтическим гениям России. Пушкину даже больше. Но провиденью было угодно вернуть их в божественное лоно. Говорят, они ушли из жизни преждевременно. Но ведь так же «преждевременно» ушел из жизни земной и сам Христос. Они ушли, вернее, их взял обратно Господь, как только выполнили они свою миссию. Лермонтов стрелялся на дуэли и до Мартынова. Кстати, на той же самой Черной речке, что и Александр Сергеевич. Богу надо было, чтобы тогда он остался жив. Он погибнет на Кавказе, мгновенно, не мучаясь, не разрядив своего пистолета.
У Пушкина случай другой. Он хотел убить Дантеса. Стрелял в него. Но поэту было даровано свыше право духовного примирения с врагом. «Требую, - сказал Александр Сергеевич перед кончиною П.А. Вяземскому, - не мстить за мою смерть. Прощаю ему (Дантесу – А.К.) и хочу умереть христианином» .
Воистину: люби врагов своих личных, гнушайся врагов Отечества, презирай врагов Божиих. И тогда, как пишет известный публицист, мой товарищ, академик Академии российский литературы Геннадий Пискарев :
«Меркнет ада кромешное рвенье
И ликующий взгляд Сатаны.
Ваша гибель – не смерть
- П р о с в е т л е н ь е
Для народа заблудшей страны…
…
Очищается болью Россия,
Слыша ангельский зов сыновей.
И объятья свои Мессия
Через них простирает над ней».
Внутри Кавказа
…Одной из больших загадок долгое время для меня являлась, прямо-таки, непомерная любовь к Лермонтову кавказцев, в частности, чеченцев. Мне даже было трудно представить то, что услышал я однажды из уст современного чеченского публициста Саида Лорсанукаева: «Мои предки, простые неграмотные пастухи, проживающие в селе Гехи, узнав об убийстве поэта, объявили по всей округе траур». А Гехи, между прочим, стоят на реке Валерик, той самой, на которой 11 июля 1840 года произошло небывалое сражение между чеченскими и русскими отрядами, в котором принимал непосредственное участие и поручик Тенгинского полка Лермонтов. Понятно, не на стороне Шамиля. Потом Лермонтов опишет эту схватку и будут там такие слова: «И два часа в струях потока, как звери, молча, с грудью грудь, сшибались, глухо падая на землю…Хотел воды я зачерпнуть, но мутная вода была тепла, была красна!».
Так как же так: чеченцы, у которых (о чем писал сам же Михаил Юрьевич), «ненависть безмерна, как любовь», что «верна там дружба, но вернее мщенье», почитают, по сути дела, бойца «царского спецназа», словно своего национального гения. Конечно, тут можно принять во внимание, что Лермонтову принадлежит авторство названия Чечни гордым и красивым именем «Ичкерия», что он, по определению П. Антокольского, был внутри Кавказа, а не взглянул на него, как Пушкин также восхищенный горной страной с высоты: «Кавказ подо мною…» Но этого, думаю, мало, чтобы боготворить того, кто вступил на твою землю с оружием.
О! «Боготворить». - Может, в этом понятии скрыт ключ от тайны? Руководствуясь, вероятно, подобной догадкой знакомый нам уже публицист Геннадий Пискарев, написавший «Кавказскую драму» по мотивам произведений отечественной классики, показывая битву на Валерике, ее участников, помещает Лермонтова не в гущу сражения, а в поднебесную высь, откуда тот, подобно божественному существу, наблюдает за бойней честолюбцев и гордецов. А фоном звучат слова:
«Настанет год. России чёрный год,
Когда царей корона упадет.
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь».
Это стихи, пророческие стихи Лермонтова, дворянина, аристократа, родившегося в стольном граде России – Москве. Патриота. Великого патриота, любящего свою Отчизну, но «странною любовью»:
«Люблю дымок спаленной жнивы,
В степи кочующий обоз…
…Смотреть до полночи готов
На пляску с топотом и свистом
Под говор пьяных мужиков».
Чувствуете дыхание народной души во всем этом. И, можно сказать, голос народа. А глас народа, как известно, глас Божий. Душа народа – душа Бога. Ее он вдохнул в прародителей всего рода людского – Адама и Евы. Через все мирские невзгоды, испытания, беды она рвется к свободе и свету, к Господу, удивляя запутавшееся в «суете сует» человечество своими проявлениями через божьих посланников. И вот уже читаем мы пушкинское «Подражание Корану». Корану, который научит Александра Сергеевича, безобразника в жизни, смирению перед Богом. А в том же Коране – мусульманском катехизисе, находим возвышенные слова о христианском Боге – Иисусе Христе и его земной матери – Деве Марии. Замечу, это единственное женское имя, прославленное Магометом.
А Лермонтов? Конечно же, он полюбил Кавказ, его обитателей всей душою. И не тогда, когда был сослан туда «немытой» чиновничьей российской властью , - в детстве. Три раза возила его бабушка в Горячеводск, на Терек, в имение своей сестры. Свободолюбивые нравы, обычаи и горцев, и русских, и казаков врезались в душу. И со временем вызрел в поэтической натуре величественный образ Кавказа - «сурового царя земли». Вот за что любили и любят поэта кавказцы. При жизни подарили они ему черкесскую бурку, (вы можете увидеть ее на автопортрете Лермонтова, - он ведь прекрасно рисовал, кстати, как и танцевал и музицировал). А первый живописный портрет своего по духу человека написал художник – чеченец.
Несмотря на родные Тарханы, Кавказ, по мнению В. Белинского , практически, был колыбелью лермонтовской поэзии, как и многих других известных поэтов. Живописнейший край, величественные горы, самобытные традиции народов не могли не повлиять на лирическую душу поэта. Именно здесь Лермонтовым созданы лучшие его творения. Сияющие вершины гор тянутся к небу, куда тянутся и души наши. Нет, не кладбище родина русских поэтов, как утверждал философ-экуменист Владимир Соловьев , а - небесная высь, за которую зацепились якорем кресты православных церквей и золотым рогом полумесяца мусульманские мечети. Люди – братья. Это не банально. Лермонтов подтвердил это, заложив, вместе с Пушкиным, Львом Толстым, пожалуй, основы дружбы горцев Кавказа и русских, определив новый вектор взаимоотношений между народами.
Творчество Лермонтова – классика. А классика есть музыка сфер, а не попсовая конвульсия. Она бессмертна, востребована при любых обстоятельствах, что точно сформулировала Анна Ахматова:
«Всего прочнее на земле печаль
И долговечней царственное слово».
…Краснодонка Уля Громова, брошенная фашистами в штольню шахты, перед смертью по памяти читала, мучительно умирающим от побоев, своим товарищам по борьбе лермонтовского «Демона»…
|